Камо грядеши

Искаяние
1.
Наш взор обращен в глубину поколений,
И что же мы видим за дымкой веков?
Гримасы истории, бурям подверженной
И гул с преисподней от тяжких грехов.

Мы, словно слепые в кромешном тумане,
Стремимся дорогу найти в темноте,
В бессилии яростном все разрушаем
И вновь проживаем все в тягостном сне.

Мы, словно осколки разбитого шара,
Что был отражением мерцающих звезд,
Мы тешимся всуе мечтой иллюзорной,
Проникнуть в пространство астральных миров.

Мы, будто фантомы своих сновидений,
На фоне мельканья прошедших веков.

А может мы тень параллельного мира,
И тщетно стремимся познать, что нас ждет,
Вот только напрасны все наши надежды,
Проникнуть в таинства грядущих эпох.

Метание
2.
Ведь мы - ничтожная частичка
Среди бесчисленных миров,
Что сотворил в трудах Всевышний,
Как мироздания остов.

Мы бьемся в судорожных движениях,
Чтоб свой удел познать в миру.
Найти пытаемся в потемках
Мы путеводную звезду

И вновь ошибки совершаем
В круговоротном вираже,
Лишь только грезится спасение
Во мраке страждущей душе.

Порой нисходит к нам прозренье
О бренности всех наших дней,
Вот только выжигает память
Души заблудшей суховей.

Забвение
3.
Утратили память мы в меж поколеньях
О корысти злобной, безумствах затей.
Забвению предков страданья предали
В водовороте ничтожных страстей.

Заблудшие тени прошедших веков
Взывают к потомкам из тягостных снов.

Искушение
4.
Палач истязает невинного плетью,
Над жертвой глумится вандал,
На крест взгромоздился вопящий охальник
И веру свою растоптал.

В парадах безумства кривляются геи,
В бесчинствах себя растеряв,
Во власти им вторят собратья меньшинства,
Святыни забвенью предав.

Эстрада глумится в развратном дурмане,
И потом разит нагота.
Как в холле борделя «товар» выбирают,
В продаже на сцене звезда.

Содом и Гоморра - ступени разврата,
Наглядный пример из грехов.
Мы, словно глухие, не слышим заветов
Из прошлых забытых веков.

Мы также безудержно катимся в пропасть,
Как жертвы сожженных руин,
Всевышний карает отвергнувших веру
Своим равнодушием к ним.

Искажение
5.
Изрыгнула гендерный хаос Европа
В попытке несдвигнуть истории ход,
Разрушить пытается замысел Божий
Юродства бесплодный урод.

Куются трансгендеров легионы,
И маршем победным в чертоги идут,
Укрылись во властной тени кукловоды
И замыслы гнусные тайно плетут.

Незримые нити правителей тайных
Толкают народы к всемирному злу,
В безумии ядерном лавры стяжают
И к краху надменно планету ведут.

Сумятица
6.
И в этом сумасбродном вихре
Вокруг расходятся круги,
На истину налипли спамы -
На путь, чтоб ложный увезти.

Тут блогеры любой окраски
И на любой потребный вкус,
Вселенский мусор весь сливают,
Чтобы умножить кэша куш.

Там коучи вовсю резвятся,
Как будто фрики всех мастей,
И воду в уши льют немерно
Для всех собравшихся гостей.

С ухмылкой учат, как сподручней
Найти зевающих лохов,
Чтобы крупнее и жирнее
Собрать с обманутых улов.

Здесь агрессивная реклама
И сплошь пахабные посты
Безмерно травят детский разум,
Душе нестойкой тычут в рану,
И в катакомбы суицида,
Как в бездну тянет «Синий кит».

Сутолока
7.
Вот кто-то весь завис в тик-токе,
Перебирает барахло,
А кто-то в телеграмм-канале
Увидел светлое окно.

Другой все лазит по ютубу
И собирает фейков муть.
А что-то в облаке витает,
Да только, ведь не этом суть.

Вакханалия в эфире,
Какофония в мозгах,
Сатанинские забавы
Предрекают людям крах.

Вместо книг и нужных знаний
Потребляем в сетях хлам,
Подноготную для хайпа
Размещаем в инстаграмм.

В суете тщеславной «славясь»,
Упускаем в жизни суть,
Интеллектами мельчаем,
Зря транжиря свой ресурс.

Безумие
8.
Мы слепые камикадзе,
Близорукие слепцы,
Подменяют Высший разум
Клонов бледные скопцы.

Мы искусственных фантомов
Интеллекту создаем,
И к концу своей эпохи
Мы стремительно идем.

Сатанинская армада
Собирается втуне,
Чтоб безумством человека
Уничтожить белый свет.

Разум, созданный безбожно,
Собирается в клубок,
Словно вспышкой шаровою
Мир наш в щепки разнесет.

Исступление
9.
Кровавые бойни сжигают планету,
Вселенная стоном зашлась.
Ведь, если не сможем замедлить падение,
Повсюду развеется прах.

Вандалы, взалкав, упиваются кровью,
Сатрапы косятся на трон.
Глумливо на бал созывает всех дьявол,
Призывом разносится траурный звон.

Сквозь пламя и грохот, страданья и стоны,
Сквозь кровь и мужскую слезу
Чиновники рыщут во властных тоннелях,
Чтоб руки засунуть в казну.

С презреньем к народу и горю людскому,
Снедает их взяточный зуд,
Хоть раз подоить «Золотую корову»,
Таков их священный талмуд.

Кто грабит страну, ничем не гнушаясь,
Тому это сходит все с рук.
Напрасны надежды на снобов, взалкавших
И падших в безнравственный блуд.

Смятение
10.
Вот так, покорно погружаясь
В обман сыпучие пески,
Мы веру в истину теряем
На лжи неправедном пути.

И нужно всем остановиться,
И в искуплении понять,
Что к бездне слепо мы стремимся,
И время не воротишь вспять.

Искупление
11.
Всевышний в наш мир отправляет пророков,
Мухаммед Ислам нам явил,
Священный Коран наш путь направляет,
Аятов нетленных, мерил.

Послал иудеям в наставление Тору,
Евангелий превнес в мир Христос,
Народы, чтоб истину миром познали
Через молитву и пост.

На выбор дает нам Всевышний дороги:
Прямую, что к свету, кривую - во тьму.
Вот только, мы, чаще всего выбираем
Извилистый путь, что ведет нас к обрыву,
И тешим безумием своим сатану.

Задумайтесь, люди, о целях и смыслах,
О ценности бытия, и веру крепите
Святою молитвой,
Прощенья у Бога прося.

И может, тогда в покаянии скорбном,
Мы землю свою сохраним,
И будут потомки хранить благодарность
За то, что цветущей планету
В наследство оставили им!

Неистовство
12.
Безумное племя, отринув святыни,
Презрев человеческий долг,
В своем озверелом и жутком безумстве
Чинит беспредельный погром.

Нацистские стяги и символы смерти
Раскинул майдан над толпой.
Людей поглощает безумствующий шабаш,
И гонит толпу на убой.

С оглядкой на беса в плаще полосатом,
Со звездами на клыках, склонилась
В просящем поклоне пред НАТО
Украинская страна.

Очнитесь же, братья-славяне, очнитесь,
И сбросьте налипшую хмарь,
В дурмане бредовом Европой пленились,
Которой на вас наплевать.

С презреньем к Донбассу войну объявили,
Изгоем народ обозвав.

За то, что отринули замысел злобный,
Не стали под дудку скакать.
Беснуясь, Россию вы вдруг невзлюбили
Единую с братьями мать.

За то, что не дала себя опорочить,
И братьев своих растоптать.

За то, что сынов своих грудью закрыла,
И русских прикрыла щитом,
Чтоб землю родную спасти от нацизма,
Поставив от бесов заслон.

Единение
13.
Ведь наши народы едиными были
И в горе, и в радости, и в трудах,
Мы все Украину по-братски любили,
В обнимку к единству стремясь.

Мы вместе на страже когда-то стояли
Дальневосточных страны рубежей,
С республики братской служил я с парнями,
И дружба была «вода не разлей».

Стоят пред глазами с Украины хлопцы
Из разных ее областей:

С Тернопольской - Гриша Маланич - тихоня,
С Житомирской - Ваня Пащук, словно дед.
С Бердянска – Горянин, дружбан, «Казанова»,
С Тернополя - Кучер Богдан и Андрей.

С Кировограда – Никола, флегматик,
С фамилией Копинец.
И рыжий, задорный Володька - хохлатый,
Смешливый и гарный певец.

Советские парни с Украины ридной,
Какая у вас всех судьба?
И хочется верить, что вас не сразила
Нацизма - отродья чума.

Прощение
14.
Казалось, ничто не нарушит во веки
Великий наш братский союз,
Вот только врагам не давала покоя
Большая и Малая Русь.

В шипении злобном, в дурмане наветов,
Отравой зловонной травили народ,
Европа с Америкой с шайкой клевретов
Столкнула братушек в коловорот.

Обманом коварным и вероломством,
В стремленье одних оболгать,
Другим же привили безмерную злобу,
Чтоб брату на брата восстать.

И кровью залились хлеба и покосы,
И вздрогнула Древняя Русь,
Взывают из праха ко всем страстотерпцы,
Чтоб страждущих к миру вернуть.

Бессчетные жертвы немыслимой бойни,
Безумья кровавый итог.
Очнитесь же, братья, свой гнев остудите,
Ведь страшен убийства исход.

Отриньте всю злобу, к истокам вернитесь,
Очнитесь от дурноты.
И в покаянии низко склонитесь,
Прощения у павших спросив.

Покаяние
15.
Снарядами взрыто пшеничное поле,
Былинки колосьев дрожат на ветру.
Омыты слезами колонны надгробий
Солдат, что так рано ушли на войну.

Поникшие флаги различных оттенков
Венчают шеренги могильных холмов,
Раскинулось вширь похоронное поле,
И душу терзает вновь вырытый ров.

Надломлены горем невесты и вдовы,
А матери живы надеждой одной,
Смертям вопреки, чтоб вернулись их дети,
Пройдя испытание страшной войной.

Как будто в размытом тумане событий,
Исчезли странички из книги судьбы.
Не сыграны свадьбы, не сказаны тосты
Для тех, кто ушел, не вернувшись с войны.

Плакучие ивы в поклоне склонились,
И слезы прикрыли поблекшей листвой,
И речка течет, словно горе людское,
И машут березы зеленным крылом.

И хочется верить, что все не напрасно,
А клин журавлиный уносится ввысь.
И ратные подвиги, кровью омытые,
Со скорбью навечно вознес обелиск.

Ступени
1
Левый берег, левый берег, детства славная пора,
Замираешь, вспоминая облик старого двора.
Помню поле все в полыни, запах детства моего,
Облака контрастом плыли, неба серо-бурый фон.

Звон трамвая, мотоциклы - роскошь тех далеких дней,
Как на Банное возил нас дядьки старенький «газон».
Мы вдыхали степной ветер в предвкушении мечты,
Как проснемся на рассвете под волшебный шум листвы.

Как ворочались в постелях, чтоб пораньше встать,
Собираясь на рыбалку - главное не проспать.
Как снастями запасались, чтобы было впрок,
Как червей искали за день, прокопав весь огород.

Как поклевку ожидали с замиранием сердец,
Чебаков как подсекали, иногда и покрупней.
Наш садок опущен в воду, рыба шлепает хвостом,
Любовались мы уловом, что с рыбалки привезем.

Над рекой склонились ивы в отражении небес,
Их портреты очень милы, нам хотелось так чудес.
Блики над рекой искрятся, словно звездочек огни,
Хорошо же на рыбалке в эти солнечные дни.

Как, ликуя, собирались поиграть толпой в футбол,
Как орали, забивая, со штрафной победный гол,
Как на свалку собирались в предвкушении клад найти,
Как в азарте забывались словно сыскари.

Возвращались мы с добычей, не хватало рук,
Упоенные находкой под пчелиный звук.
Собирали в банку шустрых ящериц цветных,
Землероек отрывали, словно стая лис.

Было поле в разнотравье, словно сказочный ковер,
Полевых цветов эфиры - памяти калейдоскоп.
Эта яркая картинка возвращает вновь туда,
Где счастливыми мы были – детства нашего пора
2
На отвалах мы резвились, вдохновляла нас мечта,
Нас манила желтым блеском разноцветная слюда.
Нагулявшись до упаду, исчерпав запал,
Мы устало возвращались в свой родной причал.

Если не было обеда, отрезали хлеб,
Мы не знали “Чоко-паев”, дорогих конфет.
Насыпали сверху сахар прямо на батон,
Мы куски свои сметали, сидя под окном.

3
Как за хлебом отправлялись, в дом не заходя,
По дороге подгрызали вкусные края.
По Островского к продмагу путь, конечно, был длинней,
По дороге подмечали множество затей.

То котенок, потерявшись, жалобно пищит,
То собака без причины на людей рычит.
Все нам было интересно подмечать,
Мир огромный мимоходом открывать.

Как под дождик попадали, не было зонтов,
В подворотни забегали, вымокнув насквозь.
В «нижний» путь был покороче, там сейчас пустырь,
С теплотой я вспоминаю детства чудный мир.

4
Маяки мои из детства, счастья островки,
Сердцу милые поселки у Магнит-горы:
Новостройка и Дзержинский, словно близнецы,
Только прежде был Центральный, где мы родились.

Он был построен на отлоге руками будущих жильцов,
Тех, что доставил под конвоем телячий с нарами вагон.
Голодных и в обносках рваных и в кровь истерзанной душой
Конвой водил их рыть траншеи под стобарачный полигон.

Мы родились в посёлках этих, но все успели позабыть,
Коморки, где ютились семьи числом, не меньше пятерых.
Селили семьи из самана в бараки, с крышей продувной.
Но даже им все были рады, хоть угол мал, но всё же свой.

Как по утрам кричал молочник, парным груженый молоком.
Как разливал его по кружкам с бадьи железным черпаком.

А иногда короткой вспышкой из прошлого доносит голоса,
Проводит, будто перекличку, запойный мрачный комендант.
Те вспышки сразу затухают, но оставляют тусклый свет,
И вновь порою освещают из прошлого размытый след.

5
Дом самстроевский, абика, сидя на крыльце,
Щурится в очках, с улыбкой на родном лице.
Вот Асхат-абы с работы шумно в дом зашел,
Тетя Роза по-хозяйски собирает стол.

Все, как будто, пред глазами промелькнуло вновь,
Ожила, как на экране, улица Огнеупорщиков.
Словно время карусели возвращает нас туда,
Где в досуге пролетали наши детские года.

Данилевский, Тарабычин, Толик Шихов, да Бычков,
Вовка Молодов и Женька, Борька, наш сосед, Козлов.
Кто-то этот мир покинул, кто-то жив, в других краях,
Кто-то стал здесь старожилом, все из детства имена.

Помню, случай был забавный, было нам лет пять,
Приходили как-то гости с чем-то поздравлять.
Мы в войну играли с братом, скуден арсенал.
Подошла, смеясь к нам тётя, громко говоря.

“Приходите на работу завтра пацаны,
Пистолетики я дам вам для ведения войны”.
Мы, конечно, ошалели от щедрот таких,
Утром сразу подскочили, только гимн затих.

Помню, как мы с ним мечтали, представляя час,
Как получим пистолеты даже про запас,
Как заткнем мы их за пояс, в куртки и штаны,
Алик предлагал запрятать их ещё в носки

В общем, были в ожидании волшебства,
Манит предвкушением пацанская мечта.
“Пианинка” была рядом, только поле перейти,
Пролетели, не заметив этого пути.

В общем, чуда не случилось,
Тетя долго не могла взять в толк
И какой пришли забрать мы оружейный долг.
Лишь с десятого повтора что-то поняла,
Принесла мешок чего-то говоря:

“Посмотрите по дороге, здесь нельзя,
Уходите побыстрее, ребятня!”

Мы, конечно, развернулись и быстрей ушли
И сокровище, трепеща, в поле принесли.
Мы стояли, словно рыбы, разевая рот,
Мы, как будто онемели, развязав мешок.

Вместо пестиков достались нам крючки,
Это были молоточки для звучания струны.
Мы тогда еще не знали ёмких слов,
Как в народе называли пьяных брехунов.

Мы ярились, словно кошки, потеряв мышей.
Мы тогда еще не знали много про людей.
Мы послали ей вдогонку гневный свой протест
От обиды бесконечной раненых сердец.

Нас природа поддержала, началась гроза,
Молнии проткнули небо, словно мстя за нас.
Гром потряс провалы окон, напугав людей,
Чтобы грохотом отвлечь обманутых детей.

Мы, сорвавшись, побежали по шальным ручьям,
Мы забыли об обиде, что досталась нам.
Мы тогда насквозь промокли, было наплевать,
Нам хотелось всю обиду в лужах расплескать.

6
Как из прошлого всполохи освещают путь,
Подросли мы все немного, чуть вперед шагнув.
Алик погружен в журналы спорта новостей,
Как “Динамо” проиграло от своих гостей.

Чертит на листочке график предстоящих встреч,
Навела абика тесто, чтоб блинов напечь.
Достаю из шкафа доску - шахматный трофей,
На турнирах не однажды были всех сильней.

Как в финалах побеждали “Белая ладья”,
В детстве семьями играли не шутя.
В наших семьях все мальчишки, будто замысел таков,
Чтоб в шахматных турнирах было больше пацанов.

Правда, все же затесалась между братьями одна,
Альфиюшка - хохотушка, наша старшая сестра

Был азарт высок накалом, дрожь в руках.
Как с волнением фигуры расставляли впопыхах,
Как у нас сдавали нервы под конец,
И висел на волоске победный наш венец.

Мы победы кровью добывали, как в бою
И в финалах насмерть мы стояли на краю.
Уровень игры заметно наш подрос,
Мастерству нас обучал гроссмейстер Плисконос.

Возвращаясь с гортеатра под трамвайный звон,
Мы с волненьем обсуждали шахматный сезон.
Мы горели ожиданием новых встреч,
До турнира оставалось дней не перечесть.

Мы терпеньем запасались, бредили мечтой,
Чтобы нам достался снова кубок золотой.

Промелькнула пред глазами шахмат карусель,
Вновь я доску прижимаю — шахматный трофей.
Алик вызов принимает, словно нехотя,
Впереди нас ожидает жесткая баталия.

7
Вновь поселок пред глазами, уличный гомон,
Родственники как собирались с поводом и без него.
На гармошке как играли, то Ильдуса ремесло,
Были шумными застолья, расходились затемно.

Мать с абикой и Назирой на диване обнялись,
Вспоминают про барак свой, тяжко было жить.
Подрастали братья наши, что позднее родились,
От Дамира до Ильгама, между ними был Раис.

За окном соседи спорят, не понять о чем,
Малышня с писклявым криком бегает с мячом.
Ветерок колышет листья ароматных роз,
Он пчелиное жужжанье сквозь года принес.

Ну, а мы своей ватагой смотрим свысока,
Забрались на крышу стайки, сухари грызя.
Составляем план на завтра, велики достать,
Предстоит нам день нелегкий - рухлядь собирать.

Мне достался от Рауфа древний экземпляр,
Простоял на сеновале пятилетний план.
Нас починка не пугает, все мы мастаки,
Голь на выдумки горазда, время вдаль летит.

8
Это летние забавы для утехи детворы,
Вот зимой другое дело, здесь мы все вратари.
Мы готовились к сезону с вдохновением творцов,
Щитки шили из поролона, телогрейки рукавов.

Краги - это пик творенья, пирамида мастерства,
Мы прошли через мучения, сшив ловушку вратаря.
Клюшки сами мастерили из фанеры и брусков,
Клея, ленты не жалели, чтобы крепким был остов.

Наколенники, нагрудник шили сами из старья,
Выбирали, что потолще, из запасов вторсырья.
Все проверку проходили, защищая створ ворот,
Тут без травм не обходилось, норов крут у пацанов..

Как-то Ирику попал я шайбой прямо в бровь,
По виску синяк разлился, был опасным тот бросок.
Ирик стойко продержался после нашей похвальбы,
Что герои не рыдают, шрамам рады мужики.

Гасиме, отцу Равылю он сказал тогда,
Что ворота защищая, клюшкой в глаз себе попал.

9
Помню, в школу как ходили мимо почты за углом,
С Аликом портфель носили за Наумовой домой.
Конкуренцию составил нам Хоменко, был хитрец,
Провожал ее он в школу, был находчивым, шельмец.

Школу номер двадцать восемь, я запомнил навсегда,
Седакова в первом классе нашей классною была.
Что хотелось бы добавить, удивительна судьба,
В новой школе двадцать восемь классной трудится жена.

10
Снежный пух искрит на солнце и глаза слепит,
Словно в сказочных просторах горка лыжная стоит.
Лыжи - наше развлечение, главное, чтобы был трамплин,
Получали наслаждение, выпустив адреналин.

Снегом поле засыпало, склоны и холмы,
Возвращались мы с прогулки, как снеговики.
Помню бури затяжные, сильный снегопад,
По утрам мы отрывали снеговой завал.

Как соседи помогали, расчищали дверь,
Дядя Вася, Борькин батя, выручал нас всех.
Как-то с Аликом зимою вышли на каток,
Что залит на стадионе возле Полевой.

Накатавшись до измоги, из последних сил,
Мы до дому ковыляли, был нам свет не мил.
И таких историй в прошлом всех не перечесть,
Превзойти все это выпала нам честь.

11
Я просыпаюсь на рассвете, мне снится снова тот же сон,
Как мы взбираемся на гору в наш в засекреченный схорон,
Там, где была у нас засада, в окопе выступа скалы,
Мы наблюдали за округой, как будто горные орлы.

Как над просторами предгорья все небо в красках расцвело,
Расплылся шлейф высоких домен, как будто ворона крыло.
Внизу раскинулся поселок, свидетель детства моего,
Димитровский мне также дорог, как сердцу дорог отчий дом.

Весь путь с Березок до окраин я поднимался налегке,
Ведь та дорога через гору порою тоже снится мне.
Как мне всегда там были рады без лжепритворства и затей,
И для души моей отрада - вся память тех счастливых дней.

И словно крутятся картинки на пленке старой прошлых лет,
На печке чайник закипает и манит запахом обед.
И как меня ждала, волнуясь, абика поздно у двора,
И как ходила по проулкам в тревоге и домой звала.

Закия, вечно занятого, под лампой, щурившись, склонясь,
Он вечно что-нибудь паяет и что-то чинит на заказ.
Зайнап сердито объясняет сестренке Асе в сотый раз,
И Амина скребет кастрюли, над чем-то про себя смеясь.

И всем достаточно заботы в большой трудящейся семье,
А ведь спустя совсем немного покинут дом почти что все.
И этот дом мне тоже снится с сарайкой старой в тупике,
И в огороде погреб с дверцей на чуть подсыпанном холме.

Как яблони вокруг ветвятся и куры квохчат во дворе,
Как в мастерской бабай бранится, и это тоже слышно мне.

12
Я помню солнечное утро, как к Сане, другу, я иду
От Доватора неспешно к Щербакова на углу.
Саня, как всегда, за книжкой, мать - училка у него,
Мы собрались в воскресенье вместе с ним сходить в кино.

Нас пасет другой наш кореш, шустрый малый Игорек,
Дразним мы его «пигмеем», был он ростом невысок.
Любит он ехидцей меткой подразнить и нас в ответ,
Разбегались ненадолго, чтоб вражду свести на нет

Наши игры были вольны, без родительских запрет,
Все пути были свободны, хоть нам было мало лет.
По горам скакали прытко, был у нас там свой секрет,
Доставали в шахтах серу ,от взрывчатки старый след.

Взрывники кромсали гору для каких-то прошлых дел,
Мы нашли в закладках порох, наш пострел везде поспел.
Добывали мы селитру, в общем, были мастаки,
Мы взрывчаткой забавлялись, если б знали родаки!

Самострелы - наше хобби, здесь не нужно мастерства,
Пульки с проволокой нагнули и резинка для ствола.
Правда, был курок на ручке, тоже с проволоки тугой,
Но и это нам не сложно, лишь бы выстрел на убой.

Арбалеты посложнее, здесь уже не малый труд,
Нам уменья не хватала сотворить подобный лук.

13
Был еще у нас конвейер приложения наших сил,
Мы добычу ожидали, норки сусликов залив.
Мы таскали в ведрах воду в возбуждении «на гора»,
Не осталось без внимания ни одна зверьков нора.

Мы узнали позже где-то, можно было на петлю,
Мы задачу упростили, проволокой обвив нору.
Шкурки были нам наградой за нелегкие труды,
Мы на бойню их сдавали за приличные гроши.

Наберем конфет в продмаге и с печением кульки,
Что мальчишкам еще надо, чтоб потешить аппетит.

14
Подрастая, мы менялись, изменялся интерес,
Как девчонок мы гоняли, хоть и был их перевес.
Помню Катю Ангелову, что тем летом привезли
К бабушке пожить на время, вроде предки развелись

Из Болгарии в Магнитку, чтоб потом вернуться вновь,
Даже фотка сохранилась, я забрал ее тайком.
Помню, как сидели в доме, прижимаясь, у окна,
Игорек подкрался сзади, песню спел про «соловья».

Песня та была с намеком, я едва догнал его,
Наказать не дала тетка, защитила «пацана».

15
Игры детские остались где-то в прошлом навсегда,
Возвращаюсь к тем событиям тропкой тонкой иногда.

Как с Грачевым Саней дружно рисовали карты «ню»,
Раздевали мы красоток из журналов на ходу.
В общем, было интересно, было некогда скучать,
Проскочили через детство, было вроде все вчера.

Многое уже забыто, дремлют где-то в тайниках
Эпизоды, эпизоды - бесконечен их запас.

16
Детство быстро пролетело, мы все подросли,
У кого-то раньше срока выросли усы,
Кто-то прокричав фальцетом, резко забасил.

В общем, как-то растворилась детская пора,
Наступила незаметно нервная весна.

Мы взрослели час за часом, музыки вторя,
Мы искали идеалы, чувствами горя.
Мы чумели от «Пинк Флойдов», «Бони» и «Битлов»,
Мы с восторгом отрывались под тяжелый рок

Нам хотелось всем свободы, бунта и химер,
Мы, как будто, отрицали серый свой удел.
Мы ватагой собирались сворой в тупиках,
Мы неистово в агрессии купались там.

Гортеатр - наше поле для побед,
Мы, по-дурости, немало натворили бед.
Нашей ярости жестокой не было границ,
Вихрем колесо крутилось возбужденных лиц.

Мы сбивались, словно орки, в разношерстную толпу,
Выходили вечерами на «бандитскую» тропу.
Чтобы в форме быть бойцовской, разделившись загодя,
На площадках детских, в парках, начинали мы с себя

Били в грудь, сбивали ноги, только лица берегли,
Тренировки были наши - гладиаторов бои.
Собирались, сбившись вместе, кучковались по дворам,
Были шумными застолья, дружба крепкою была.

Выделялися Гарпиня с бойкой, крашеной Лисой,
Мишка,Тэхин брат-прогматик, Алик с Белкой озорной.
Был еще Бычков Серега, скандалист и бузотер,
Даже был порою дерзким с пацанами за спиной.

Кто-то был всегда спокоен, кто-то нервным без причин,
Раф Бакиев был веселым, хохотал он так один.

17
Я почти всегда в резерве, жил на правом берегу,
Приезжал я, правда, метко, вот об этом расскажу.
Помню в парке металлургов, что на левом берегу,
Я с подругами на встречу к брату Алику иду.

Не успели осмотреться, началась возня,
Видим, брат бежит с оглядкой, а за ним толпа.
Я успел подставить ногу, в ухо залепить,
Со спины я не увидел, первым кто бежит.

Оказалось, это Тэха, случай непростой,
Брат у Мишки был смотрящим, «стариком».
В общем, мне тогда досталось, был нещадно бит,
Молодые подоспели, как щитом прикрыв.

Я ходил тогда неделю синий и хмурной,
Обходил любую свару стороной.
Время лечит, все проходит, все забыл,
В медучилище за лето поступил.

18
Как-то осенью глубокой анатомию зубря,
К нам на пару заявился Алик, за собой зовя.
По дороге озадачил, Тэха ждет внизу,
Нужно выручать подшитого Мирзу.

Был подшитым он уж месяцев так пять,
Нужно срочно «ампулу» бедняге удалять.
Мне свою вину пред Тэхой нужно искупить
И поддержкой статус свой опальный воскресить.

Делать нечего, согласен был на все,
Хоть не знал еще я это ремесло.
Второй курс, семестр только начался,
Десять лет до звания врача.

Учебник хирургии только на глазок:
Новокаин, разрез, наложить шов.
Все понятно, инструмент готов,
Взял с собой я юных докторов.

Эрик Мирчев и Жуковский друг
Согласились без раздумий эскулапу подмогнуть.
На блатхате, положив Мирзу на стол,
Я в азарте операцию провел.

Только вот ведь незадача, пациента «искромсав»,
Не нашел я в нем «торпеду» и Мирзу тем «развязал».
Теха кореша поздравил, крепко обнялись,
Угостив нас всех ликером, бурно в гости подались.

Был тот вечер с продолжением для нас,
Мы ввязались в драку ровно через час.
В этот раз досталось Новику - «звезде»,
Отбывал он с Тэхой срок в одной семье.

Это явно был уж перебор,
От греха подальше сдернули домой.
В нашей дерзости не знали мы границ,
Нам еще не приходилось падать ниц.

19
Листья желтые слетают с растопыренных ветвей,
Лето в осень замирает в бабьем ситце у дверей.
Смог над комбинатом держит облака,
Где-то близко за горами прячется зима.

Много было увлечений у дворовых пацанов,
Заменил нам всем мопеды - «Иж-Планета-Спорт.»
Помню первый наш «Ковровец», мы с Жуковским, дружбаном
Месяц с небольшим чинили, но катались на другом.

Позаимствовав на время у завода с проходной
На «Восходе» мы гоняли, лишь сменяясь за рулём.
Но закон не нарушая, к концу смены подгадав,
Возвращали на стоянку, чтоб хозяин не узнал.

Перед армией за месяц все ж «Ковровец» завели
И на радостях Фанису с облегчением «поднесли».
Словно гору сбросили мы с плеч,
Наказав подарок, как зеницу наш беречь.

Тот период юности лихой
В нашей памяти как крест несем с собой.
Мы учились на ошибках не чужих,
Мы немало совершали их своих.

Но меж тем мы бредили мечтой,
Что когда-то подвиг совершим мы свой.

20
На Центральном стадионе, словно в улье, жизнь кипит,
Это место всех мальчишек тянет, как магнит.
Добираться раньше было посложнее, чем сейчас.
Мы порой пешком ходили с лесопарка, в самый раз.

Этажи в павильоне года за три я прошел.
Греко-римская на первом, бокс повыше – на втором.

Все мы спортом тогда занимались,
Кто-то боксом, а кто-то в футбол.
Есть даже те, кто стал мастерами,
И к цели с упорством фаната дошел.

Товарищ по кроссам, напарник по спорту,
На длинных забегах трудились вдвоём,
Калуцкий на «Дружбе», в 80-х – серебряный призёр.
Мы все подавали большие надежды,
Но только об этом потом.

Тут важен наставник, к победам ведущий,
Как жаль, что достался не каждому он.

21
И все же мы счастливы были стремлением, желанием всё превзойти.
Вот только дороги нелегкими были, извилисты были пути.
Нам время досталось всё из изломов, поломанных судеб, погасших надежд,
Немало мы дров в том пути наломали, в стремлении достигнуть желанный рубеж.

Вот только не ведали сроду покоя, в наследство досталось немало прорех,
Отчизну любимую вновь разорвали, не склеить разрушенных вех.
Единство народа в поставленной цели воспрянуть врагам всем назло,
Россия не раз из огня воскресала, хоть падала, снова встает.

Мы всё превозможем, любые преграды, любые заломы в пути.
Мы снова Великою станем державой на этом тернистом пути.
Раскинулось русское поле бескрайне, туманы в низинах плывут.
И слышатся где-то в дали перекаты и русский колышется стяг на ветру.

I В краю юдоли
1
Былинные горы грядой бесконечной
Под грузом безмерным, осевшие в вечность.
Закованы поясом рудным просторы,
Запаяны недра в железа оковы.

Потомки Тимура, степные корсары,
Вы стрелами дань здесь горе отдавали.
Забытые вехи, как вечности эхо,
Оставили след в рукотворных пещерах.

Натоптаны тропы, проходы пробиты,
Веками здесь рыщут в горах следопыты.
Играет с людьми многоликий Атач,
Прошил он магнитом гору словно ткач.

Сокрыты в пещерах железной горы,
Припрятаны в недрах сокровищ дары.
Сказание гласит, что проснется Батыр,
И вздрогнет от поступи каменный мир,

И вскроются скалы былинных хребтов,
И будет основан легенды остов.
Разносится гул по бескрайним просторам,
То власть коммунистов взошла на престоле
2
Раскинула крылья кровавых оттенков,
Уселась над сводом тюремных застенков,
Нацелила взор свой пронзительный в степи,
Сокровища горной гряды заприметив.

Разнесся призыв по мятежной стране -
Нужны рудокопы магнитной горе.
Закинута в массы вербовщиков сеть,
И в медные трубы принялись греметь.

Воздвигнуть в степи коммунизма оплот,
Ликует в порыве советский народ.
Озвучена сверху священная мантра -
Готовить людей для закладки гиганта.

Работа при скудном пайке на износ -
Таков был предъявлен партийный запрос.
Кто ехал на стройку за длинным рублем,
Тому не подвластен величия огонь.

Не все превозмгли героизма предел,
Лишь только для сильных подобный удел.
Бушует в порыве ударный прибой
И мусор сметает тяжелой волной.

Сбежала со стройки вся пенная муть,
Ведь в этом вербовки обманчивой суть.
Иссяк вольноемных на стройке прилив,
Нависла угроза замедлить прорыв

Остались лишь кремни, но это запал,
И в темпах ударных случился провал.
Исчерпаны власти советской ресурсы,
Нуждаются в помощи скудные УРСы.
3
Но бьется с надрывом неистовый нерв,
У Красных Советов в запасе резерв:
Колонны лишенцев, отправленных в ссылку,
Восполнят они беглецов пересылку.

Не сломлены каторгой злой поселенцы,
И в душах израненных мести нет места,
Лишь молча взвалили на спины свой крест,
Да путь освещает терновый венец.

Иссохшие руки, измотано тело,
Но стойко лишенец берется за дело.
Что строить, что сеять, что землю пахать,
Готова к труду раскулаченных рать.

Трудиться привыкли с младенческих лет,
Таков им остался от предков завет.
Как будто в бою в экзальтации духа,
Вступает в сраженье ударная группа.

Лишь тот, кто горнило страданий прошел
И духом стоизма свой страх превзошел,
Способен на жертвы, на плаху взойти
И невозможного грань превзойти.

И сдвинулось дело, и вспыхнул запал,
И двинулся в гору воспрянувший вал.
Без воли народной комсомольский порыв,
Всего лишь отчаянья духа надрыв.

Лишь сплав героизма с вдохновением труда
Способен в степи возводить города.
Заложен фундамент стального гиганта
В бескрайних степях у подножья Атланта.
4
Построены домны, возводятся станы,
Как будто утихли душевные раны.
Года пролетели, подросла детвора,
Согрелись души, смягчилась земля.

Расправились плечи, появилась надежда,
Что рабская доля не станет навечной.
Работа в цехах от зари до зари
И груз от обид растопился в печи.

Не все пережили мытарства судьбы,
Ушли почти все в мир иной старики,
Забрала костлявая малых детей -
Открытая рана отцов, матерей.

Но вера, надежда, способность любить
Питает их силы, помогает им жить.
Хоть в общем бараке, порой без тепла,
Но главное - вместе большая семья.
5
Но тщетны надежды людские на власть,
Уже разверзлась над ними напасть,
Свинцовые тучи накрыли бараки,
Из мрака доноситься хохот варнаков.

Для власти лишенцы - немые рабы.
Их муки, страдания ей не важны.
Ей нужен процесса конечный итог,
А жертвы - всего лишь подушный оброк.

Пыхтит, словно демон ночной комбинат,
Одышкой исходит тревожный набат.
Душа, как пружина, разжаться не может,
Кошмаром ночным неизвестность тревожит.
6
Галдит воронье над очерченным кругом,
И жертвы, объятые страхом недуга.
Уснул, словно вымер, поселок Центральный,
Семья спит в каморке барака вповалку.

В забытие тягостном стонет отец,
Жена, словно маятник детских сердец,
Заснула в тревоге у всех в изголовье,
Как страж, утомившийся в тягостной дреме.
7
Кружит меж бараков злодей воронок
И жертв собирает печальный оброк.
Спустилась к земле непроглядная темень,
Снуют по баракам изуверов тени.

В отчаяние мать над купелью склонилась,
Скорее детей всех собою закрыла.
А нелюдь варначья, беззаконьем прикрывшись,
Бессильем людей потрясенных упившись,

Погром учиняет, ничем не гнушаясь,
Пытает улики, над семьей издеваясь.
И лживым доносом свой гнах оправдали,
Кормильцев семьи от детей оторвали.

И семьи - заложники беспредела,
И мать в одночасье вся поседела,
И дети в истерике страха рыдают,
Как будто из прошлого ужас витает.
8
Невинные жертвы ночного разбоя
Вас вновь обрекают на горькую долю.
Однажды ограбив. над людьми поглумившись,
Не могут насытить свой зуд кровопийцы.

Не может насытиться власть упырей
В дурмане кровавом марксизма идей.
Оскалены власти кровавой клыки,
И жажда убийства клокочет внутри.

Очерчен вандалами жертвенный круг,
И грозных литавров разноситься звук.
Забиты подвалы людскими телами,
Свободу их вновь беззаконьем попрали.

Трехглавый их ждет в нетерпение Цербер -
Народа палач, смертоносный конвейер.
Мужей, замордованных горькой судьбой,
Терзает безжалостно злобный конвой.

Ведут самых стойких под стражей в карьер,
Чтоб точку поставить в графе «беспредел».
9
Не знает границ произвола стихия,
Как будто сорвалась в ущелье лавина.
Сметает стремительно все на пути
И точку возврата уже не пройти.

Бессчетно количество жертв произвола,
Безмерна в слезах горемычная доля.
Замкнулся страданий безжалостный круг
И все потемнело от горя вокруг.

А души казненных, оставив тела,
Стремятся покинуть юдоль навсегда.
Невинные жертвы большого террора
Как вам не хватало свободы простора.

Прошли не единожды все круги ада,
Откуда подчас не бывает возврата,
Стремились вы к свету, свободе, любви,
Да только забвение здесь вы нашли.

Терновой дорогой вы в скорби прошли
И в этом страдании свой путь обрели.
Не сломлены каторгой бесчеловечной
Террора заложники, узники чести.

Пусть память о вас будет вечной!

II Неувековеченная память
1
Года пролетели, сменилася власть,
И канула в вечность марксизма напасть.
Картина трагедии размыта годами,
О ней говорим непростительно мало.

А память на то и дана нам не зря,
Чтоб помнить о жертвах террора всегда.
И в каждой семье есть свои летописцы,
Что память хранят о родне своей в лицах.

Я так же о предках поведать готов,
Ведь совесть тревожит забвения покров.
Как родичи крепко трудились веками,
И как в одночасье лишенцами стали.

Сначала изгнали из дома родного,
Потом лихолетье большого террора.
А, впрочем, не буду вещать монотонно,
А расскажу о родных поименно.
2
Прапрадед достойный Мухамметзян -
Богатый торговец села Абсалям,
Торговлю завел по всему Татарстану,
Но только в торговле не жаждал обмана.

По Шариату он праведно жил,
В начале столетья свой Хадж совершил.
Паломники Хаджа основы Ислама
В молитвах своих вы Адиль призывали.

Со скорбью Малика, смиреньем пророка,
Взвалив на себя все превратности рока,
Подвергся террору взбесившийся власти
Мухаммат-Закир, сын крестьянской династии.

Отправился в ссылку прадед Мухаммат
С большою семьей и женой Майкамал.
Терзали душевные раны Закира,
Как выжить семье средь безбожного мира.

Лишившийся крова, обобраный властью,
Придавлен в отчаянии горьким несчастьем.

В промозглом бараке с семьей, притулившись,
С колодца народного горя напившись,
В горячном бреду лихорадного жара
Семья Миассара бала потеряла.
4
Убитые горем, вы духом воспряли,
Страданьем души свой удел оправдали.
Абика моя - их дочь Муслима,
Возьмет ее в жены бабай мой Мирза.

Родятся два сына: отец мой Асхар,
Вот только Вазира Всевышний забрал.
Безгрешный младенец, без вины виноватый,
Стал жертвой террора кровавых вандалов.

Трагична судьба у Мирзы-Мухаммата,
И также горька, как у кровного брата.
Пропущен в тридцатые сквозь жернова
И, высланный с братом, он выжил едва.

Отец их, участник еще мировой,
В награду за доблесть отмечен судьбой.
Хозяйство расширил, вернувшись домой,
И споро за дело взялись всей семьей.

Трудились во славу, осмыслив войну,
Да только достаток вменили в вину.
Он был раскулачен такой не один,
С медалью за храбрость Хиражетдин.
5
Порог испытаний не знает предела,
Хоть лет уж немало с тех пор пролетело,
Мирзе с Вазетдином вменяют два дела.

Мирзу по доносу сошлют в лагеря,
А брата достанут немного спустя.

Мирзу оправдают пред самой войной,
Вот только живым не вернется домой.
А брат же не раз был испытан судьбой,
Но чудом всегда оставался живой.

Двум братьям не дали уйти на войну,
Чтоб подвиг свершить, защищая страну,
Не дали шеренгу пополнить бойцов,
Чтоб славой покрыть матерей и отцов.

Невинные жертвы людской тирании
Вы души свои, не предав сохранили.
6
Мой прадед по матери Шигабетдин
Из Старо-Адама “богач” – крестьянин,
Подвергся репрессиям вместе с женой,
Весь рабский удел он познал с Магзурой.

Ограблен и сослан к Магнитной горе -
Таков приговор многодетной семье.
Отправлен с ним в ссылку с семьею Ахат,
С такой же отметкой - злостный кулак.

Заложники власти – рабы-поселенцы,
Заполнены вами бараки, застенки.
Мой дау-ати, славный и добрый Ахат,
Был людям готов помогать всегда рад.

Он детям своим отдавал весь паек,
Что было лишенцам другим невдомек.

Сподвижница мужа, аби Газиза,
Вопрос задавала: “Балалар ашадлар?”
“А дети поели?” - вот эти слова,
Как жертвенный символ запали в сердца.

Но рано из жизни ушел Габделахат,
На вахту отца встал сын старший Асхат
Ведь первенец умер младенцем – Мидхат.

И был промежуток совсем не большой,
Когда, повзрослев, сын познался с рудой.
Сакина, Гасима, Асхат, Назира -
Всевышним воздастся за святость отца.
7
Святые абики, оставшись с детьми,
Остались навечно отцам их верны.
Взвалив на себя неподъемную ношу,
Что скоро остались лишь кости да кожа.

Все мысли о том, чем детей накормить,
Да в холод собачий чем печь протопить.
Мужские заботы на плечи взвалили,
И чашу страданий до дна вы испили.
8
И вот, что еще мне хотелось сказать,
И памяти долг благодарный отдать:
Барак Новотуковский, семья поселенцев,
И отчим на фотке, что родом из детства.

Терновой дорогой прошел Абдулхак,
Для власти советской он тоже был враг.
С улыбкою мягкой была Шакира,
Всегда добротою светилась она.

Чужая абика, но будто своя
Такою запомнил ее я тогда.

Семья, раскулаченных властью лишенцев,
Прошла сквозь мытарства, как все поселенцы.
Остались людьми, не смотря на невзгоды,
Любовь пронесли сквозь тяжелые годы.
9.
История рода весьма многогранна,
Нас часто тревожат из прошлого раны.
Тревога преследует нас повседневно,
Что завтра нас ждет - мы не знаем наверно.

Скопилась в нас концентрация боли,
Душевная тяжесть печальной юдоли.
Порою, не можем очнуться от страха,
Во сне проживаем все муки Гулага.

Ведь связь поколений - не просто слова,
Из прошлого эхо сжимает сердца.
Мы связаны с прошлым единой судьбой,
И груз поколений несем мы с собой.
10
Поймите же, люди, кто забыл о терроре:
Не слыша из прошлого горестный стон,
Тот обречен пережить его снова,
Когда вдруг начнется убийственный гон.

Мы помнить должны о печальных событиях,
Где облаком скорби затянуты лица.
Не можем от судеб родных отстраниться,
Хоть прошлых трагедий закрыта страница.

Нанизаны годы на стержень судьбы
И мы за забвение виниться должны
А время нещадно ведет нас вперед,
Задумайтесь люди, что завтра нас ждет!

За гранью
1.
Заря пробудилась в кровавых сполохах,
Тревога застыла в тенистых отрогах.
Стоит сиротливо запущенный сад,
И стелется в сумерках затхлости смрад.

Тоскливая хмарь затаилась в природе,
Поникшие ивы вдоль призрака брода,
Иссохшее русло, где был водопой,
И замерло утро, как перед грозой.

Бежит таратайка ни свет, ни заря,
Актив собирает похмельный с утра.
Бренчит мимо пашни – пустые поля,
Но путь таратайки лежит не туда

Пустые подводы по следу идут,
На сходке вчерашней намечен их путь.
Составлены списки крестьян побогаче,
Как можно с прибытком их раскулачить.
2.
Кто был землепашцем от века веков,
Хозяйством обжился, согнав семь потов,
Кто землю лелеял, Отчизну кормил,
Тот стал в одночасье Советам не мил.

За то, что имеет он дом пятистенок,
Добротную утварь, просторные сени,
Земли, чуть побольше десяти десятин,
Две сеялки, жатку, да плуг лишь один.

Скотину в подворье, коров, лошадей,
Да дюжину бойких, чумазых детей.
В задворках под баню построил избушку,
А также вдобавок ещё крупорушку.

Двулика фемида у власти советской.
Кормильцу Отчизны в коммуне нет места.
Тому, кто горланит всю ночь до зари,
От власти неправедной все козыри.
3.
Приказано сверху прижать кулака,
И в дело вступает людская хула.
Всё всплыло тут: злоба, обида и гниль,
И шепот бесовский весь разум затмил.

И то, что занозой сидело в груди,
Со мстительным смрадом взъярило клыки.
Поганая нечисть застила глаза,
От алчности злой заскорузла душа.

И зуд вожделения темных страстей
Сыграл он на руку преступных властей.
И черная зависть, что грызла внутри,
И черные списки, что шлют упыри.

И мысли шальные, и чёрная муть,
Что душу готова перевернуть.
Ведь проще и легче, чем землю пахать
Соседей своих по селу оболгать.

Чтоб подлое дело своё упростить,
Решили огульно крестьян обвинить.
Навесить насильно ярлык кулака.
Чтоб грабить сподручнее мужика.

Того, кто от гнева не сдержит свой пыл,
Его сразу к стенке поставить в распыл.
Кто спрячет свой скарб, комактив матеря,
Добро распродав, того в лагеря.

Кто, семьи жалея, отдаст всё добро,
Тому в раз навесить на шею ярмо.
Отправится в ссылку в чужие края
И рабская доля судьбы пахаря.

На стройки ударные, на лесоповал.
Конвой для рабов тем, кто узником стал.
Всё хитро придумали большевики,
Ведь власти советской нужны батраки.
4.
Сивухи стакан замахнул секретарь,
От партии выбранный шайки главарь.
Напялил для важности кожу на плечи,
А сверху ворованную портупею.

Для строгости пущей наган он достал
И сделался грозным личины овал.
Нахмурены брови, опухшая пайка,
Садится надменно в свою таратайку.

К намеченной цели подъехав кодлой,
Вломились в подворье незваной ордой.
Ворвались в избу, не спросясь супостаты,
И сходу пошли протокольные маты.

Гнилые ухмылки, злорадства гримасы,
Пришли поживиться безликие массы.
Продавшие душу, как проклятый тать,
Делёжку смакует халдейская рать

Хозяин застыл, оглушенный разбоем,
Что стал для народа врагом и изгоем.
Жена онемела от слез и от горя
И дрожью зашлась от собачьего воя.

Удара не выдержав, рухнула мать,
Но нечисти злобной на это плевать.
Незваных гостей проклинает старик,
Над телом склонился седой фронтовик.

Напуганы дети, от страха рыдая,
Игрушки спасают, к груди прижимая.
И ужас в глазах, и безмолвный укор,
Терзает их души безжалостный вор.

Глумятся вахлаки, грабеж учиняя,
И куклы из рук у детей вырывая.
Скосили глаза на хозяйскую кладь
И ждут с нетерпеньем скорей всё забрать.
5.
Стаскали в подводы весь нажитый скарб,
Ограбив семью и без меры взалкав,
Забрали с амбаров фураж и зерно,
Согнали весь скот главарю на гумно.

Довольные лица и дрожь вожделения
От страсти к наживе, трясясь в нетерпении,
Ярится отродье, в душе торжествуя
В похабщине матерной, радость смакуя.

Гремит таратайка и вслед ей подводы,
Набитые скарбом, а сзади в телеге,
Бесстыдно ликуя, упившись, горланит
Вся подлая шайка.
6.
Вожди-комиссары, беснуясь от злобы,
Бросают на плаху всё больше народа.
Не знает свирепость вандалов границ,
Застыли во мраке оскалы их лиц.

Гремят жернова, обагрённые кровью
Замученных жертв диктатуры террора.
Преступные тройки, как символ триады,
Строчат приговоры из сумрака ада.

Но участь вандалов уже решена
И им предстоит испытать жернова.
Ведь прокляты в вечность их имена,
Воздастся за муки людей им сполна.

Запущен террора кровавого ход,
Настигнет варнаков зловещий их рок
За горе, за слёзы отцов, матерей,
За горькую долю несчастных детей.

Воздастся повинным в страданьях людей,
Замученных узников спецлагерей,
За боль, за отчаяние, за горестный вздох,
За пытки в застенках, за пролитую кровь
7.
Изломаны судьбы невинных людей,
Их смерть как проклятие для палачей.
Никто не вернет, не восполнит потерю,
Но только с надеждою хочется верить,

Что разум потомков о жертвах скорбит
И память о них на века сохранит.
Об этом периоде прошлого, днях
Мы помнить должны, их нельзя забывать!

И детские слезы, и скорбь матерей,
И безнадежность трагических дней,
И накрепко в сердце навечно хранить,
Связавшую с прошлым бесценную нить.
8.
Куражится ветер в прорехах заплота,
Закат провалился в кровавых чертогах,
Как проблеск пожара среди пепелища,
Луна затаилась в зарослях вишни.

Поникшие избы, изломанный плетень,
В распахнутых окнах взбесившийся ветер,
Порушен, поломан семейный уклад,
Затоптан, разграблен домашний очаг.

Уснула деревня в бесовском угаре,
Ведь душу свою комиссарам продали.
За отнятый, потом политый надел,
За чёрный грабительский беспредел.

И совесть, погрязшую в черном дурмане,
Без покаяния бесам отдали.
Да только познать предстоит им урок,
Неправедно нажито впрок не пойдет.
9.
А где-то в степи на промозглом ветру
Везут в неизвестность лишенцев семью.
Таких обездоленных - целый обоз,
Конвой заступил на неправедный пост.

Пропала во мгле безнадеги колонна,
Лишь эхо разносится горького стона.
А память запомнит во веки веков
Скорбящую горечь, оставленный кров.

Родные края, косогоров просторы,
Речушку, что петли кружит мимо бора,
И запахи детства бескрайних полей,
И, душу щемящий, крик журавлей.

Вместо эпилога
С тех давних террора безжалостных вех
Столетье промчалось без нескольких лет.
Пронесся стрелою безжалостный век
Через много ухабов прошел человек.

Разрушен конклав коммунизма идей,
Что было плодом безрассудных страстей.
Развален утопий Советов каркас,
Он долго обманом стоял на костях.

А жертвенный след кровожадных идей
Проклятья клеймо для ушедших вождей.
От горьких ошибок страдает земля,
Вселенная шлет нам сигналы не зря.

Поймите же люди, что весь беспредел
Исходит из наших неправедных дел.
Наносим себе мы смертельный урон,
Грозит нам из мрака Армагеддон.

Опомнитесь люди, замедлите бег
К зияющей пропасти горя и бед.
Когда же людские страданья и боль
Направят наш разум дорогой иной?

Из прошлого нашего тянется нить…
Задумайтесь люди, как дальше нам жить!

1.
Солнце город освещает, наблюдает свысока,
В круговерти снуют люди, в косах тянется река.
Комбинат плюется дымом, всё кругом заволокло,
Гроздья алые рябины бурой пылью обнесло.

Городская суматоха, все куда-нибудь спешат:
Кто-то едет на работу, кто-то с сыном в детский сад,
Кто-то дочь ведет в бассейн, кто-то навещает мать -
Много у людей заботы, на словах не передать.

Крыши солнце отражают, тюли треплет ветерок.
Чуть повеяло прохладой, окна подпирает смог.
Будни тикают в кварталах, сонно облака плывут.
На площадках детских гомон, мамки деток стерегут.

Их отцы в трудах фабричных и в авралах заводских,
Редко с семьями бывают, лишь на куцых выходных.
В парках плещутся фонтаны, дети дразнятся водой.
На скамейках ветераны внемлют жизни городской.

Солнца яркие ладони тормошат верхушки лип,
В редких лужах на асфальте отражается их лик.
По аллеям ходят пары, кто в обнимку, кто в разлад.
Ничего не предвещает в скором будущем закат.

На проспекте Металлургов панорама расцвела,
Серо-бурые туманы накрывают комбинат.
Тянет тучи грозовые, ветер свищет штормовой,
Девяностые шальные воздадут стране с лихвой.
2.
Все советские изломы, перегибы и скачки,
Обернулось всё нарывом, истлевал советский миф.
Политическим коллапсом обернулась власть в стране,
Потянулись катафалки черным шлейфом по Москве.

Так под траурные марши Горбачев взошел на трон,
Что спустя совсем немного нанести стране урон.
Пред экранами красуясь, изгаляясь пред толпой,
Перестройкой задурманил, в сказку верящий народ.

Фарисей, паяц бездарный, кляксой меченный судьбой,
С Раей править стал под ручку одурманенной страной.
Популизмом развлекаясь, возгласил «сухой» закон,
Виноградники порушил, льётся речкой самогон.

Всё сломал, но не построил. На развалинах потом,
Открестившись от собратьев, сам себя низложил он.
Только хитрость та с Форосом никого не обвела.
Вскрылась гнусная природа главного секретаря.

И на этом фоне мрачном Ельцин пешкой проходной
Площадь Красную отмерив, вышел в дамки, как король.
Тайный сговор в Беловежье, референдум растоптав,
Развалил страну Советов, трижды свой народ предав.

Всё свершилось в одночасье, и никто не помешал.
Только нечисть в предвкушенье устремилася на бал.
Всё смешалось в дикой пляске беспредела и совка,
Растоптали идеалы, вновь надорвана страна.
3.
Много тёмных пятен было на советском полотне,
Сквозь кровавые оттенки, не усмотришь всех прорех.
Но одно было бесспорно – не склонялись пред тельцом,
Идеалы были выше, был широким горизонт.

Вроде ничего не душит, вроде воздуха полно,
Только что-то саднит душу от нечаянных свобод.
То, что исподволь копилось под запретом прежних догм,
Фейерверком расплескалось псевдодемосных реформ.

То, что было аморальным и как будто бы с душком,
Стало зваться либеральным, изменился только фон.
Всё, что было непристойно, сразу пышно расцвело,
Словно на навозной куче древо дивное взошло.
4.
Девяностые лихие разметнулись по стране,
Распоясались блатные в бесконтрольном кураже.
Всех душил кровавый рэкет, беспредел терзал страну.
В сговор с бандами вступали те, что были на посту.

Ну а те, что не продались, долг свой до конца несли,
Потихоньку исчезали, правдолюбцы не нужны.

Всё решалось растопыркой, на понтах держалась власть.
Все перед тельцом склонились, чтобы в гонке не пропасть.
Расплодилась камарилья криминала и дельцов,
Кто с наперстками резвился, кто крупнее – с авизо.

Стригли стадо коммерсантов, как баранов на убой,
Кто-то шерсти клоку рад был, а кому-то всё руно.
Все кого-то крышевали, тут - менты, а там – братки,
А кого-то придавило, знать подпорки подгнили.
5.
Расцвела номенклатура, что при власти прижилась.
У неё губа не дура, чует запах пирога.
Те, кто к власти был поближе, распилили всю казну,
Вновь в народе растоптали иллюзорную мечту.

Схемы, словно паутины, вяжет либеральный cход,
Закладным аукционам чтобы дать законный ход.
Долго силилось отродье, как запрятать свой обман,
Без советников заморских не срастался гнусный план.

В тёмных сводах мракобесья бешено крутился вал,
Чтобы выплюнуть творенье, ваучер - «бумажный гений»
Гнусный замысел венчал.
6.
Авен, Кох, Чубайс треклятый, с флагом впереди Гайдар,
Реформаторов шарага завела страну в раздрай.
А за ними в нетерпении, чтоб ограбить свой народ,
Ходорковский и Гусинский, да другой паучий сброд..

Березовский, бес крученый, академик зла наук,
Затянул в свои чертоги власти поднятую муть.
Где-то там на дне крамольном Абрамович тихо ждёт,
Чтоб патрона одурачить, когда час его придёт.
7.
Вновь Россию надломили, болью судорога свела.
Заметалась в безнадёге обездоленных толпа.
Экономика в развалах, побирается с сумой,
Все заводы колом встали, всю скотину на убой.

Захирело производство, снова выжжено село,
Пеплом небо затянуло, сором поле заросло.
Все прилавки опустели, обнищала вся страна.
Пропаганда не у дела, нечем пыль пустить в глаза.

Не до жиру, быть бы живым, вновь талоны в ход пошли,
Вновь тридцатые в лохмотьях в девяностые пришли.
Реформаторы ручные просчитали рацион,
Чтобы средний россиянин с голодухи не подох.

Да, такое было время неприкаянных людей,
В одночасье потерявших свой осмысленный удел.
Выживали как умели, кто во что горазд.
Инженеру без работы быть таксистом в самый раз.

Дипломанты развлекали коммерсантов и деляг,
Тут не звания решали, нужно было выживать.
В торгаши пошли, чтоб выжить, доктора, учителя,
Сокращались штаты фабрик, на заводах токаря.

Не гнушались подработкой, чтоб свести концы.
Те, кто спортом занимались, в криминальные бойцы.
В общем, всё перемешалось, лихорадило страну,
Наши тяжкие невзгоды развлекали сатану.
8.
Будто мчимся по спирали, потеряли цель в пути,
Где зашли, а где быстрее нужно бы уже сойти.
Повторяются сюжеты, как давно забытый сон,
Словно мчит нас в неизбежность устрашающий разгон.

Вновь Россию разметало на бушующей волне,
И несёт её стихия, словно щепку в буруне.
Вновь народ взывает к вере, вновь надорвана страна,
Ухмыляется с издёвкой в споре с Богом сатана.

Кто-то замер на распутье, ведь пошло всё кувырком,
Будто как-то в одночасье стал чужим родимый дом.
Кто-то запил беспробудно и обрёк свою семью
На скитальную дорогу, на страданья, нищету.

Кто-то сам ушёл из жизни, а кому-то помогли,
Беспросветные дороги и повсюду тупики.
Словно в яростном безумии бросили в водоворот:
Кто до берега дотянет, тот до завтра доживёт.

Где же берег в этой качке, где спасительный канат?
Тяжко, стоя на корячках, удержаться на волнах.
9.
Годы быстро пролетают, осмотрелася страна.
Потихоньку разгребает, где подгадил сатана.
Кустари вновь оживились, по подвалам разошлись,
Расплодились мастерские, прошлое пришло на бис.

ООО, акционеры, кто открыт, а кто закрыт.
Для начала, что попроще, вспомнили кооператив.
Кто-то окрылён мечтою и свободою творца,
Только в гонке незаметно стал заложником тельца.

Кто-то вспомнил годы НЭПа, пробудилась предков кровь,
Рьяно взялись все за дело, манит блеском алчный зов.
Было поле то бескрайним, приложения разных сил,
Для налогов недоступен был начальный их актив.

Шили куртки и варёнки, всем хотелось сразу в рай,
Только в угол всех задвинул челночно-рыночный Китай.
Было время непростое и челночные года,
Потянулись с Поднебесной с ширпотребом поезда.

Все профессии смешались в этой бойкой чехарде.
В клетку сумки на перронах и в транзитном пятаке.
Вот такие из народа ходоки и челноки
Помогли России выжить в эти сумрачные дни.
10.
И на этом скудном фоне, словно первые грибы,
По стране, как неизбежность, рынки бурно проросли.
Разный спрос был на товары, словно времени весы,
Расходились, разлетались командирские часы.

Были йогурты без сроков, много прочей ерунды,
То, что где-то не сгодилось, все в Россию завезли.
Чоко-паи, сублиматы, памперсы, окорочка,
Подыхало производство, чудом выжила страна.

Двойки-видео, новинки «осчастливили» народ.
Все в салоны ломанулись за «Смоковницей» в кино.
«Форды», «мерсы» и «тайоты» потеснили «нексий» ряд,
«Лады» разом устарели, хоть и им был каждый рад.

Словно где-то в зазеркалье мы проснулися тогда,
В бешеном калейдоскопе закружилась голова.
Мы пытались шаг подстроить в тот стремительный забег,
Далеко не все сумели с шага перейти на бег.

Мы учились на ошибках, не чужих, а на своих,
Что-то всё же нам мешало перенять чужой нам мир.
11.
Время было чумовое, расколбасило страну,
Пирамиды прорастали в одуревшую толпу.
Одурачил всех Мавроди Голубковым, словно троль,
Пол-России облапошил, многих вычистил под ноль.

Тех, кого минула доля лохотрона «МММ»,
Поджидала «Властелина» и «Хопер-Инвест» за ней.
Были рыбы покрупнее, что попались на крючок,
Подловили Пугачёву, ей преподан был урок.

Ну, да этих-то нежалко, горько только за народ.
Из огня да вновь в полымя их судьбинушка несёт.
Обокрали, обманули, нищетою обнесли
И за ложною мечтою в беспросветность увели.

От великих потрясений кто-то сдвинулся умом,
Поджидали в нетерпенье Кашпировский с Чумаком.
Тянут, словно одеяло, лоскутами род людской,
Поделить не могут паству экстрасенсы с колдуном.

Ну и вишенка на торте – авантюра с ГКО,
Облажалось государство и к дефолту привело.
Вновь народ остался нищим, Борис снова обманул.
Тот, кто был для всех гарантом, подло в спину нож воткнул.

Только нету сожалений у «народного вождя»,
Танцы с бубнами устроил он за стенами Кремля.
В алкогольном упоении машет, словно дирижёр,
Только вот оркестр расстроен, был фальшивым камертон.

Изгалялись, наслаждаясь над потехами «царя»,
Клинтон с Бушем в Белом доме между плясками шута.
Им держава наша костью стала в горле поперёк.
Наша слабость – им снодобье, улучшает кровоток.

Потешались, не стесняясь, над агонией страны.
По Верховному Совету залпы пушек им видны.
Черные провалы окон, снова попран был закон.
К прошлому возврата нету, пройден танком Рубикон.

СССР – титаник века, пропагандой изъязвлён,
Развалился на осколки под враждебный перезвон.
Да, такие были годы, нашим внукам не понять.
Что свалилось всем на плечи, на словах не передать.

Вместо денег за работу получали всё подряд:
Кто-то чайников коробки, кто-то самоварам рад.
Бартер кружит разудало по свихнувшейся стране
И налево, и направо предлагает все в обмен.

Шахты воем аварийным поднимали весь народ,
Без зарплаты, без надежды в грозный високосный год.
Каски стуками по рельсам всполошили всю страну,
Только зря народ поверил вновь запойному лжецу
12.
Всё Америке на пользу, что России зло несёт,
Чтобы помощью лукавой взять нас снова в оборот,
Фондами нас затянули в омут долга, что без дна.
От такой нелёгкой доли снова сгорбилась страна.

Янки втёрлися в доверие, власть прогнулась под шумок,
За оказанную помощь предъявили нам должок.
Их грабительская помощь - был продуманный обман,
Ведь известно, крах России Даллеса коварный план.

Только вот ведь незадача, не такой у нас народ,
Чтоб за хитрые подачки мы смотрели янкам в рот.
Стыдно нам, стране великой, к США в поклон идти,
Выше наши идеалы, правда наша впереди.
13.
Русофобы нас ругают, в войнах обвиняют нас.
Даже, если мы спасаем русский наш родной Донбасс.
Обвинять во всяких бедах – их излюбленный приём,
Даже, если помогаем, даже, если в долг даём.

Провокация Донбассом - отработанный приём,
Революций разноцветных огнедышащий дракон.
Не нужна им Украина и не важен им Донбасс,
Нужно им, чтобы Россию поглотил смертельный хаос.

Нас обманом затянули в ненавистную войну,
С преисподней призывая всю нацистскую орду.

Мы наивно полагали: «Этот гром минует нас».
Мы с надеждой ожидали – обойдёт беда Донбасс.
Мы надеялись на чудо, что злодейство не пройдёт,
Что Всевышний образует братский нам славян народ.

Только чуда не случилось, постарались США,
Ослепили Украину, чтобы вспыхнула война.
Снова кровушкой умылась, стонет взрывами земля.
Байден бьёт своим копытом в приступе безумия.

Небо затянуло гарью, смрад поднялся до небес.
Шумно скачет в преисподней звёздно-полосатый бес.
14.
На просторах наших вольных дух восторженно поёт,
Вширь раскинулась Россия с запада и на восток.
Минералами богата наша щедрая земля,
Не даёт врагу покоя наша мирная страна.

Обложили, словно зверя, вольный русский наш народ,
Ядерною каруселью НАТО мир с ума сведёт.
Лязгает, слюною брызжа, вся враждебная кодла.
Не по силам им Россия – наша русская земля.

Мы свою родную землю никому не отдадим,
От любого супостата своей грудью защитим.
15.
Широка Отчизна наша, бесконечен горизонт,
Солнце с одного конца заходит, а с другого вновь встаёт.
На ветру шумят муравы, в выси скальные хребты,
Реки, горы, водопады – не обхватишь с высоты.

Безграничные просторы, вширь – бескрайняя тайга,
В глубь раскинулись озёра, благостью шумят леса.
Дух зашёлся от восторга, слёзы радостью блестят,
Степи в красках расцветают – это Родина моя!

Часть 1. Угахан
1.
Но вот и служба пролетела, как долгий колоритный сон.
Остался где-то на задворках армейский длинный марафон.
А в мыслях дом родной и встречи, и планов разных громадьё,
Но только мы совсем не ведаем, что нам по жизни суждено.

Приказ подписан, форма блещет старшинским злато – галуном,
Парадный китель, словно знамя, отличий знаков на подбор.
Но всё сложилося иначе, а вместо дембеля - «губа».
В судьбу вмешалась злая драка и дом в сторонку увела.

Наградой стали мне «аккорды»: один, второй, чтоб не забыть,
Как можно враз случайной дракой всё в корне напрочь изменить.
2.
Земляк Черкащенко с Магнитки, что призван раньше был меня,
Остался в Гаровке, обжился, семьёй всерьез обзаведясь.
Решил деньжат он заработать, в тайгу податься в златори,
Сомненья все мои развеял, решив, что нам с ним по пути.

Кураж мой дембельский развеян, срок службы мой уже истек,
Решился я вдвоем с «земелей» собрать старательский оброк.
Но тут случилась с ним осечка, попутчик планы изменил.
Родилась раньше срока дочка, и весь порыв его остыл.

Вот так стихийные мгновения плетут событий узелки,
И развязать мы их не можем, то судеб наших огоньки.
Обнялись крепко на дорогу Магнитки верные сыны,
Чтоб встретиться спустя полгода и вновь навеки разойтись.

Тот эпизод был скоротечным, когда собрался он домой.
Разладился союз семейный, ничто не вечно под луной.
Я попросил ко мне заехать и успокоить мать мою,
Что обязательно приеду, познав старателя стезю.
3.
Я много раз потом пытался понять превратности судьбы,
Ведь я тогда не знал о предках и через что прошли они.
О предках, кто кайлом тяжелым в карьерах рудных на излом
Кромсали гору, чтоб воздвигнуть фундамент строящихся домн.

Оставив дом по принуждению, гонимы властью в лагеря,
Они под гнётом не сломались, сквозь тернии выжили тогда.
Тяжел был путь переселенцев, помеченных клеймом врага,
Сумели, несмотря на муки, в бессмертном подвиге Магнитки
Оставить след свой навсегда.

Как будто этот путь нелёгкий затронул край моей судьбы
И подтолкнул в трудах таёжных мне испытания пройти.
4.
Уже вернулися в пенаты и отгуляли дембеля,
А я отправился на север дорогой трудной мытаря.
Сложилось много обстоятельств, решенье было не простым,
Похоже путь мой стал извилист, но я уже проникся им.

Дорога дальняя на север Амурской области лежит,
К урочищу того Джугджура, где дух Ямбуя сторожит.
Блестят подкрылки самолета, просторы в дымке расплылись,
Вмешалась в планы непогода, дороги в узелок сплелись.

Нелегкий путь, весь из зигзагов, завис в стихийном завитке.
Погода всякая бывает, нелетная досталась мне.
Заложник ливней, ураганов с пустым карманом, налегке.
Спасибо, люди помогали прожить в транзитном тупике.
5.
Кружит змеиным изголовьем, блестит на солнце Селемджа,
И манит красками природы таёжный, горный Экимчан.
Но это лишь введение в тайну дальневосточного угла,
Как много предстоит увидеть, а где-то даже и проникнуть
В таёжной дали закрома.

Но вот закончились мытарства, Мариинск - мой предпоследний стан.
Ведь здесь я тоже ненадолго, мой путь лежит на Угахан.
Прожив на базе словно пленник и очарованный тайгой,
Попутного дождался груза, как на посту сторожевой.
6.
На Угахане быт налажен, промывка планово идет.
Народ был явно озадачен, нежданный прибыл контролер.
Досталось место в «белом доме», так называется изба
На сленг-старательском жаргоне и где хранится ЗПК.

Приняли сходу, хлебосольно в мужскую дружную семью,
Без лишних праздных многословий, здесь ложь и пафос на виду.
Быстров Валера, горный мастер из Зеи, тертый балагур,
Его приколы-поговорки, я и сегодня не забыл.

Красицкий Игорь – начучастка, как голливудская звезда,
В ковбойской шляпе и с наганом, да с родословной кобзаря.
В «бичарне» храп на весь участок, ночная смена крепко спит,
В столовой аромат котлетный, рассольник на печи кипит.

Приткнулась баня на задворке, дрова в поленницах лежат,
Кабан лежит на солнцепеке и свиньи хрюкают, визжат.

Охрана, сьемка и доводка, предел доверия высок.
Наган торжественно вручили и сейф в придачу под замок.
Вот только не по Сеньке шапка, другой замес в моей груди,
Уж лучше вольный мониторщик, чем ЗПК от всех пасти.

И хоть весь штат укомплектован, нежданно как-то повезло,
«Румын» с артели сделал дёру, и было дело решено.
7.
Вода стремительно несется, дрожит с натугой монитор.
Сплелися руки с гидропушкой, а за спиной еловый бор.
Тайга мне радостно внимает, готова в раз открыть секрет,
Где россыпь золота скрывает лесной колдовский оберег.

Нависли сопки над увалом, петляет речка меж камней,
И страж-валун собой венчает стремительный водораздел.
Веками в недрах здесь копились золотоносные пески
А иногда и самородки играют в прятки, шалуны.

Поляна, что за монитором, рябит грибною пестротой,
От хворей разных выручает лучистый желтый зверобой.
Ондатры вдоль ручья ныряют, хозяйство крепко берегут
И рыбу вдоволь запасают, и мех от сглаза берегут.
Бросают белки шишки сверху, как будто дразнят и зовут
Сыграть по лесу в догонялки, кикимор хитрых обмануть.

Работа сменою в полсутки, обед с доставкой в полчаса.
Порою продлеваем ужин, журчит грибов сковорода.
Вскрывают грунт бульдозеристы, толкают дружно на прибор,
И я с азартом успеваю промыть за смену косогор.

Усталость тянет книзу веки, и пальцы кручьями свело,
Едва добравшись до подушки, а за окном уже светло.
8.
Когда природа тихо шепчет, работа спорится легко.
Когда кругом тайга грохочет и буря движется стеной,
Невольно грузишься бездельем, ведь часто ливень затяжной.
Спасают карты – вечный покер, в азарте ходят кадыки,
Опухли уши от колоды, набрякли синие носы.

Погода, словно сговорилась, сломить старательский разбег,
Шалят, глумясь, лесные бесы, пытаясь план свести на нет.
Простои сроки нам сдвигают, срывают планов рубежи
И в неизвестность обращают зарплаты нашей барыши.

Зато когда кругом все стихнет, воспрянет радостно народ
И солнце ярко освещает ручьёв веселый хоровод.
И дух старательский не сломлен, лишь умножается напор,
И словно камушки бросает породы глыбы монитор.
9.
Крупицы золота смывает в колоду яростный поток
И как в ловушку оседают, с резины пористой в лоток.
И словно радуясь погоде, метнулась к будке кабарга,
Все бросились ловить её, чтоб в зумпф загнать наверняка.

Вот тут наган и пригодился, да только, видно, не судьба.
Дурачась, гостья ускользнула, вокруг трех сосен обвела.
А всё кругом насквозь размыто и вязнут в топи трактора.
Мы лесорубами вступаем готовить бревна сосняка.

Из бревен стелются помосты, чтобы к бункеру проезд накрыть,
И засыпается порода чертогам злобным вопреки.
10.
Неся добычу после съёмки под пломбой в кружке ЗПК,
Невольно вздрогнешь, обернешься от визга мелкого зверька.
Мой путь ухабист и извилист, часок неспешно по прямой,
Иду с опаскою, как будто злой дух Ямбуя за спиной.

Ведь эти пешие прогоны совсем не легкий променад.
Тайга не место для прогулок,в тайге совсем другой кураж.
Здесь каждый куст как неизбежность, а бурелом как полигон,
Идешь настроже, как разведчик, сквозь неизвестности заслон.

Зато когда из чащи выйдешь и грудью полною вздохнешь
И лагерь свой вблизи увидишь развеется тревожный фон.
На склонах мох раскинул лапы пушистой шубой меховой,
Лежишь на нем, как на перине, укрывшись пряною листвой.

Пока погода позволяла, был Угахан наш впереди,
Затем аврал на Курумкане, и план уже по швам трещит.
Прореху временно латает, в порыве гонки Баладек,
Но только мало что меняет его стремительный разбег.

Хоть мы заложники погоды и фарт настрой наш сторожит,
Мы темп наш все же не сбавляем, с надеждой в завтра мы глядим.
11.
Увы, уж многое забыто, и лица смыты как песок.
Остались в памяти картинки, а где-то даже эпизод,
Как «пуп земли», что из столицы на БДР чуть не утоп.
Со внешностью киноактера, с гусарским профилем анфас,
Он переправу так устроил, что по уши в грязи завяз.

Из грунта, что лежит вдоль речки, он быстро мост соорудил.
Бульдозер, хоть и гусеничный и в хлябе вовсе не слабак,
Затрясся в ужасе, увидев гусара хитроумный план.
Но наш герой устроил шоу и на мосту своем застрял,
Просел в грязи по саму крышу, чем славу дурика сыскал.

Ещё один фигляр столичный пытался в кухне поварить,
Голодомор в тайге устроил, могли за это и прибить.
Смекнув, что кончится плачевно, сумел с участка улизнуть,
Но в памяти засел надолго, что значит «палку перегнуть».

Хохлу Витьку досталась кухня, стряпней сумел он угодить
Всем горлодерам и бродягам, теперь от пуза каждый сыт.
«Румына» я уже упомнил, но с ним я мало был знаком,
Уехал он спустя неделю, как я заехал в «белый дом».

Стоял со мной в другую смену на мониторе Вовка, друг,
Его прозвали «Ну-ка, дядя» за бойню, что устроил тут.
Когда рубили сруб под баню, он, как заправский лесоруб,
Сказал бугру: «А ну-ка, дядя, топор мне дай вот тут фигнуть»

Он замахнулся не на шутку, над головой топор занёс,
Но только жахнув мимо цели, себе чуть полноги не снес.
В больничке пролежав прилично, вернулся, гонор остудив,
На удивленье всей бригаде и даже дядю удивив.

Он тоже был вчерашний дембель, служил он где-то под Читой,
Я у него прожил неделю в Хабаровске между Тайгой
12.
Работа в смену, как на вахте, без выходных и проходных.
Старатель – это ведь не должность, что можно с возрастом сменить.
Старатель – это неизбежность для лиц с изломанной судьбой,
Без слез не взглянешь на прибывших, весенней раннею порой.

Здесь каждый первый алиментщик, а каждый пьющий здесь второй,
Артель для трудных, как спасенье, от доли горькой непростой.
Сухой закон не панацея, но, хоть какой не есть, заслон.
В уставе чётко он прописан. И хоть не всем он по душе,
Вот только каждый понимает, что, по-другому, быть беде.

Зато, какие здесь таланты, здесь каждый третий мастер-класс,
Побить могли бы все рекорды, но только это в другой раз
13.
В трудах всё лето пролетело, и осень в красках отцвела,
И по ночам уже за минус, и всем давно домой пора.
Прибор замерз, народ серчает, запас продуктов весь иссяк,
Решили сами выбираться, пока не дали дубаря.

Собрались быстро, без сомнений, как будто в омут с головой.
Тайга, она шутить не любит, но, видно, наш удел такой.
Забрались в кунг, брезентом крытый, ватагой дружной, матерясь.
Под низ матрасы побрасали, матрасы сверху, слово шубы,
И ящик водки про запас.

Вот тут как раз настал тот случай, когда пришлось нам выбирать,
С двух зол не то, что было меньше, а просто нужно выживать.
Мороз крепчает, зубы стынут, и даль далекая зовет,
В дороге всякое бывает, но это как уж повезет.

Маршрут намечен, путь неблизкий, надежда теплится в груди,
Что будет рейд безаварийным и что на верном мы пути.
А где-то ждут родные люди, в сердцах сигналы-маячки,
Они дорогу нам укажут, как все преграды обойти.

Часть 2. Призрак Ямбуя

1.
Горит заря за перевалом, начало стылого утра,
И рев винтов нас низвергает к подножью Майского хребта.
Познав сезонную работу промывки горного ларца,
Мне захотелося проникнуть в таинство желтого тельца.

Не то чтоб золото манило, смущая блеском бесовским,
Порыв скорее пилигрима да романтический экстрим.
Тайга встречает непогодой, дорогу напрочь замело,
Но мы нацелились серьезно дойти к зимовью засветло.

И хоть идти совсем недолго, маршрут длиннее стал вдвойне,
Ведь нагрузились мы по полной в азарте всё преодолеть.
2.
Зимовье двери распахнуло, готовы с осени дрова.
Шумит, скрываяся в распадке, строптивая река Уда.
Как будто ждала нас природа в просторы щедрые принять,
И от щедрот своих с любовью открыть готова закрома.

Вокруг зимовья ёлки дремлют, следы куницы, колонка.
Сегодня явно нас не ждала вся притаёжная братва.
Всё это только наваждение и труд нам тяжкий предстоит
Капать шурфы в тайге зимою себя возможность превзойти.
3.
Запас продуктов непочатый сокрыт в таёжном тайнике,
В консервах сроков не бывает, когда хранятся в холодке.
Сухой паёк всегда в почете, когда в походе ты живёшь,
Всё остальное, наживное, у речки жить, не пропадешь.

Таймень, ленок, галец усатый, не исчерпаем рыбный мир,
В тайге изюбры и косули, устроить можно целый пир.
Но это осень золотая богата промыслом своим
Зима добычей небогата, поэтому запас и чтим.

В бочонках папоротник засолен, томится в скрыне черемша,
Всё это нам в тайге сгодится, да без морошки никуда.
4.
Ожил наш табор, встрепенулся и печка радостно шумит.
Кипит, свистит весёлый чайник, вовсю пытаясь угодить.
Закат нам радостно внимает и освещает пик хребта,
Как будто в гости приглашает, остаться с нами до утра.

Два дня усиленно готовим запасы дров и сушняка,
Придется нам везти пожоги, где грунт замерзший не достать.
Маршрут намечен вдоль изгиба у основания гольца,
Где речка плавно изгибаясь, заходит тайно в рукава.

Готовы мы извлечь из недр сокровищ горных тайники,
Чтобы весной сюда приехав, промыть волшебные пески.
5.
Баян с Тюмени, словно песня, где сядет, там и запоет -
И будто спорится быстрее работы кропотливой ход.
Но что-то как-то неспокойно, заволновалася тайга,
Порывы ветра треплют ельник, зашлась тревогою душа,
Как будто кто-то наблюдает за нашей дружной суетой
И в тайне что-то замышляет, грозя из леса нам бедой.
6.
Нежданный гость нагрянул ночью и ревом всех потряс насквозь,
Застыли все в безмолвном шоке, по телу пробежала дрожь.
Как будто в страшном сне из детства, ты хочешь спрятаться от зла,
Мы сжались в замкнутом пространстве, бежать нам просто некуда.

Ярится зверь, еду почуяв, когтями бревна бороздит.
Вот тут все поняли мгновенно, от зверя страх не защитит.
Схватили дружно карабины, Степаныч выхватил топор.
Застыли, словно в карауле, чтобы вражине дать отпор.

Потом все разом вспоминали свой лихорадочный запал
И как над Бахой дружно ржали, что чуть шаманом он не стал,
Как заклинание гундосил и дух Ямбуя прогонял.
7.
Но всё закончилось без драмы, шатун в тайгу ушел ни с чем.
Мы до утра, вздремнув в засаде, подвоха ждали целый день.
Лишь ближе к вечеру решились открыть заваленный заплот,
К тому же всех нужда достала, она, известно всем, не ждет.

Когда увидели размеры, медвежьих отпечатков лап,
Как в продолжение кошмара всех снова оторопь взяла.
Оставил он следы погрома, как будто буря здесь прошла.
Лишились напрочь мы покоя, чего ещё нам ожидать.
8.
Связались рацией с артелью, позвать на помощь егерей,
Готов лететь с «АК» маркшейдер, то именной его трофей.
Серьезно взялися за дело, шатун в тайге, как ЗРК,
Мгновенно разрывает жертву его чудовищный оскал.

Нам повезло, что наша крепость на совесть срублена была,
Что оказалась не под силу медведю крепкая стена.
Мы всё зимовье осмотрели, пытаясь выявить изъян,
И облегченно все вздохнули, поверив в свой надежный стан.

Питаться стали сухпайками, чтоб зверя кухней не дразнить,
Ходили в нужник с карабином, чтобы сдуру в пасть не угодить.
Коварство зверя всем известно, как может жертву сторожить,
Вот только нам совсем не лестно, на ужин зверя ублажить.

И также ходим за водою, на речку строго в два ствола,
Какая тут уже промывка, коль на кону твоя судьба.
9.
Прождали целую неделю, пока закончилась пурга.
Как долго же тянулось время, устали в страхе жить тогда.
Но вот подмога и на месте, во всеоружьи прибыла.
Осталось вычислить то место, где «злая сила» залегла.

Задача сложная, и егерь сказал, что случай непростой,
Огромный зверь, потеря в весе, от голода он потерял покой.
Но тут же всех нас успокоил, не в первый, не в последний раз.
Он подлежит теперь отстрелу, коль нужный вес он не запас.

Недолго скрадывали зверя, он сам рванулся напролом.
Его подрезал наш маркшейдер своим трофейным калашом.
Но и собаки не сплошали, подняли зверя на убой,
Вот только сильно пострадали, лишились лайки молодой.
10.
С души свалилась слово гиря, шатун нас крепко напугал,
К чертям таёжным он задвинул шурфовки месячный наш план.
Мы все теперь тревожней стали, с оглядкой ходим на шурфы.
Мы шок изрядный испытали, в себя ещё мы не пришли.

Но время лечит, страх растаял, и тает также снег в тайге,
Мы скоро стан свой оставляем, тот случай будет сниться мне.
11.
Не хочет с нами расставаться зимовье, что нас всех спасло.
Со скрипом кедры к нам кренятся, просяще смотрят нам в лицо.
Мы план наш всё же наверстали, и пробы все уже сданы,
С тайгой осталось попрощаться, запомнить бурные деньки.

Остались целы, без ущерба, судьба всех нас уберегла,
Мы благодарны ей за это, прощай, таёжная страна.
Мы снова птицей винтокрылой летим в промышленный острог,
Теперь надолго мы запомним шурфовки экстремальный год.

ЗПК – золотоприёмная касса

Ковыльные степи в багряном закате,
Отвалы из шлака, засыпанный ров,
Огромный валун, весь покрытый бурьяном,
Как символ курганов – могильных холмов.

Затерянный в поле, укрытый от взглядов,
Заросший травою, заброшенный в дали,
Приникший к земле одинокий погост.

Рыдает старик на приступке ограды,
Убитый от горя и мокрый от слёз.
Следы от Кагора в граненном стакане,
Как крови полоска в открывшейся ране
И сразу от шока по коже мороз.

Мученье во взгляде, от боли страдая,
Рассказом печальным в тоске замирая,
Душевную боль изливает старик.
И, будто виденье врезается в память,
Как в тягостном сне, безысходности нить.

В видении этом конвои, подводы,
Угрозы и маты, безудержный крик.
Оскалы винтовок, дрожащие дети
Вцепились в подолы,
И слёз материнских бездонный родник.

Загнали как стадо. Забитые нары,
Удушье, решётки, телячий вагон.
Невинные жертвы невиданной злобы,
И лица черны, как портреты с икон.

Оставшись без крова, лишившись Отчизны,
Гонимые горькой судьбою в полон.
Надежды утратив, тоскою проникшись,
Сутулые плечи и скорби наклон.

Ковыльные степи, палатки, бараки,
Промозглые стены и слёзы навзрыд.
Дрожащие дети, старушечьи стоны
И сгорбленной матери сдавленный крик.

Отцы, изможденные злою неволей,
Судьбою придавлены к мёрзлой земле.
Траншеи откопаны под эшафоты,
Конвой, озверевший от мата охрип.

Колонны, загоны, ворота, заборы,
Колючая проволка – символ венца.
Рытьё котлованов, шеренга конвоя
И рабская доля, как цепь без конца.

Измучены души, надорваны спины
И скудный паёк или капля свинца.

Постылое утро, гнетущее завтра,
Ухмылки, издёвки, гримасы оскал.
Вожди вурдалаков восстали из ада,
Народ превратили в безмолвное стадо,
Грядет мракобесья безудержный вал.

Растерзаны души, надломлены судьбы
За то, что искали всегда доли лучшей.
Убиты, распяты в кровавом безумье.
Во что превратились вы божии люди?

За что поглумились над вами вандалы?
За пашню воздетую, хлеба амбары?
За сытых детей, за весеннее утро,
За радостный смех?
Всё в отместку, как будто.

Землянки, палатки, бараки, конвои,
Такая досталась вам горькая доля.
Голодные дети, больные, без права
На милость, на помощь, на нелюдей жалость.

Больных и ослабших в бреду лихорадки,
Выводят их в ночь на мороз из палатки.
А утром, родных поседевших от горя,
Ведут рыть могилы под дулом конвоя.

В лоснящейся коже вожди комиссары.
За что вы людей на Голгофу послали?
Убитые дети, погибшие старцы,
За смерти невинных виновным воздастся.

Изрыта, изранена степь вся кругом,
В могилах истыкана, как полигон!
Ни плит, ни надгробий, сокрыт беспредел
И прах безымянный остался от тел.

Замучены люди, заложники плена,
Ведь кто-то за это должен ответить!
За страх материнский, за детские слёзы,
За ужас в глазах, за потухшие грёзы.

Изломаны судьбы, погублены жизни,
Оплаканы нами, воздаты Всевышним!

Исчезло виденье, затих мой старик.
Седою главою на руки поник.
От скорби гнетущей заныла душа
И тихо кругом, и в груди пустота.

Виденье исчезло, но память жива.
Такое уже не забыть никогда!
И крик сострадания замер в груди,
И душу терзает чувство вины.

За жертвы безумия прошлых вождей,
За нераскаявшихся палачей,
За страх, онемевший в детских глазах,
За матерей, утонувших в слезах.

Надорваны корни, изломаны крылья,
Но город не помнит о жертвах насилия.
Немые страницы, забытые лица
И прокляты в вечность варнаки-убийцы!

Партийные босы, награды взымая,
«Врагами народа» вас называли.
«Кулацкие морды», «нацмены», «враги» -
Такие навешаны вам ярлыки.

Сучат приговоры беззакония триады,
Расстрельные камеры скрыты в подвалах,
Тревожится память, страдает душа,
Никто не восполнит потерю сполна.
Забвению преданы их имена,
А городу память о них не нужна!

Вы строили домны, мартены, заводы.
Ни строчки о вас, вся хвала комсомолу!
Вы верили в бога, трудились неистово,
Но слава досталась вся коммунистам.

Вы строили город-легенду Магнитку,
Забыв об обидах и травлях с избытком.
Вас снова забыли, вас снова попрали,
А почести вновь комсомольцам отдали.

Уж нету в живых тех свидетелей, кто
Поведал об ужасах прошлых эпох.
Родители наши давно старики,
И нам не избавиться от седины.

Но вы всех простили, забыли обиды.
Как к солнцу росток, пробиваясь из пыли,
Тянулись вы к свету, тянулись к любви,
Отринув все ужасы тягостной мглы.

Искали вы в людях частицу добра,
Надежда живет в человеке всегда.
Вы верили в счастье, что Родина-мать
Полюбит вас снова, как в детстве, опять.

На блюминге лист броневой вы катали.
Отчизну свою от врагов защищали.
Не прячась за спины, в атаку вы шли,
В бою уцелев, до Берлина дошли.

Вы город-легенду воздвигли в степи,
С любовью Магниткой её нарекли.
Вы подвиг свершили, не помня обид,
И долгом сыновьим его завершив.
Не славы искали, погибнув в бою,
А имя и честь отстояли свою.

И вот, что потомкам хотелось сказать:
Что прошлых трагедий нельзя забывать.
Ведь память народная тем и сильна,
Что в скорби минуты виниться должна,
Чтоб жертвам насилия честь воздана.

В граните, в бетоне, в чугунной плите
Надломлены руки и скорбь на лице.
Под дулом конвоя фигура отца,
Колючая проволока – символ венца.

Чтоб знали потомки, чтоб помнила власть,
Как можно безвинно на плаху попасть.
Ведь, если забвению всё это предать,
То долю подобную не избежать.
Ведь люди не знают, что завтра грядёт
И чей в этот раз наступает черёд.
Задумайтесь, люди, о том, что вас ждёт!

Посвящается моим предкам,
раскулаченным спецпереселенцам.

1
В приволжских равнинах на знойном ветру
Неспешно по склону кибитки ползут.
Из прошлых столетий слышны голоса,
То ругань возниц и визжанье кнута,

То детский доносится плач из веков
И шепот молитв от тяжелых оков.
Как будто бы тает над прошлым покров,
Но слышится сквозь наваждение зов.

Призыв муэдзина к молитве азан.
И в дымке растаял иллюзий экран.
А взору открылась пестрящая даль,
Как будто разбрызгана кистью эмаль.

В цветах расплылась киноварь черепиц,
Вот только не видно смеющихся лиц.

Осколок орды и несметных туменов
Стоит величаво и даже надменно,
Как будто из прошлого щедрая дань
На солнце искрит золотая Казань.

Ровестница Рюриков и Чингизитов,
Свидетель неволи и рабских веригов.
Стоит, словно символ на грани веков,
Народного горя и рабских оков.
2
Отринув былое, залечившись от ран.
Дорогой чрез тернии прошел Татарстан.
Частичка России, огромной страны
несёт в полной мере он бремя вины.

Вот только не смог повинившись за зло,
Потомкам воздать, что Всевышним дано.
Полоску земли средь родимых полей,
Чтоб волею доброй вернуть сыновей.

Молитвою истовой прощенье прося,
Скорбит об ушедших родная земля.
3
И вновь просочился из прошлого фон:
Не вспахано поле, опустевший загон.
Гармошка пиликает где-то в дали
И пьяные вопли слышны до зари.

И снова всё смыто огнём автострады.
Летят большегрузы и шустрые лады.
Плакаты развешаны в честь Октября,
Вождю рукоплещет большая страна.

Зомбирован властью советской народ.
Забвению предан истории ход.
4
Вот только занозой засела в груди
Неправда, что стала помехой в пути.
Неправедный путь, словно в пропасть обрыв,
Как лжи и обмана набухший нарыв.

Сокрыт беспредел, порожденный обманом,
Виной ворошатся душевные раны.
Как сёла терзали кровавым террором,
Как семьи крестьян изводили измором.

Как вырвали с корнем из отчего дома
И кинули в пламя безумных погромов.
Отправили в ссылку народ умирать
За то, что не стали в колхозы вступать.

А те, что остались, погрязли в грехах,
Посулам прельстившись себя растеряв.
Порушив устои, Корана аяты,
Ещё не убийцы и даже не кляты.

Обуяны страстью на вечный позор
И тешится властью неназванный вор.
Пируют без меры во время чумы,
Продавшие душу слугам сатаны.

А жертвы, что брошены в стены зиндана
В молитвах Всевышнего призывали.
Дорогою трудной судьбе вопреки
Прошли не сломавшись, Вы – предки мои.
5
Щемящая песня чуть слышна вдали.
Костёр затухает ещё до зари.
Шептание лугов, лягушачий квартет
И бликами речка встречает рассвет.

И запах дурманящий скошенных трав,
И всхрап лошадей, и задумчивый сад.
Из снов наваждение накрыло пьяня,
Как грезились предкам родные края.

И жили в сердцах до последних их дней,
Найдя отражение в душах детей.
6
Потомки трагедий и пролитых слёз,
И выстрелов в спину, и тайных угроз.
Мы нить потеряли из прошлых времён
И души от груза вины бережем.

Вот только не могут бесследно пройти
Обиды из прошлого что нанесли.
Не могут страдания и муки людей
Сгореть без остатка в горниле страстей.

А жертвы репрессий, их жертвенный след
Должны в нашем сердце найти свой ответ.

Не может достигнуть расцвета страна,
Отринув из прошлых столетий года,
Запятнанных кровью, замученных жертв,
За веру святую, за совесть и честь.

Лишь только омыв покаянье слезой,
Способна народ свой вести за собой.
7
Отчизну родную, как любимую мать
Мы будем безмерно всегда почитать.
За веру отцов, за любовь матерей,
За память о муках трагических дней.

Раскаяньем поздним, молитвой сердец,
Готовой нести свой терновый венец.
Способной воспрянуть, подняться с колен
Во славу и доблесть своих сыновей.

Такая Отчизна - нам Родина-мать.
Её не позволим врагу мы топтать.
Мы грудью своею её защитим,
От бед и несчастий её отвратим.

Умы вдохновляют порывы души.
России навечно сердца отданы.
8
Причудлив судьбою очерченный круг.
Его невозможно никак обогнуть.
Лишь только пройдя испытаний порог
И сбросив как гири гнетущий нас рок,

Надежду лелея мечту воплотить,
Мы встанем на праведный истинный путь.
И будет немало препятствий в пути,.
Но сможем преграды мы все обойти.

Во славу России, во имя любви
Предел ожиданий сумев превзойти.

В предгорьях Урала с высоты косогоров
Красуется степь на бескрайних просторах.
Наряжена броско цветным разнотравьем,
Любуется небо своим зазеркальем.

Опушки лесные теснятся сторожкой,
И хлопают листья с восторгом в ладошки.
Затихла кругом, разомлела природа,
Лишь слышится тонкая трель хоровода.

Здесь солнце искрит в зеркалах плоскогорья,
Креница наполнена жизненным хором.
От звона пчелиного до комара
В слиянии нежном с журчаньем ручья.
.
Здесь дышится вольно, трепещет мечта,
От счастья свободы ликует душа.
И кажется радость как даль бесконечна,
Но только ничто под луною не вечно.
2
Грядут перемены в затихших просторах,
Заныла душа от чуть слышных сполохов,
Услышала трепет тревожный вдали,
Предчувствием замерло сердце в груди.

На горных вершинах в затерянных гротах
Рождается ветер на скальных отрогах,
Несется дурачась, как будто шутя,
Становится вихрем урагана дитя.

Он силы набрал, торжествуя в полете,
И вот уже мчится как меч на излете.
В ковыльном тумане, пропитанном зноем
И пышущим жаром, крапивой крепленном,

Он стонет и свищет в порыве неистовом,
Кромсает он в ярости старую лиственницу.

В степи подымая кромешные смерчи
И пыльные бури, предвестники сечи,
Рожденной безумием злобной агрессии
Из черного хаоса мракобесия.

Грохочут обвалы в глубоких ущельях,
Неясыти хохот разносится вслед им.
В порыве безжалостном все разрушая,
Он рвется к вершинам, грозу упреждая.
3
И будто из прошлого вскрылись врата
И смерчем проносится лавой орда.
Трясется от бешеной скачки земля,
Исходят рыданьем луга и поля.

Как рой саранчи, беспросветной завесой
Затмила орда бесконечные степи.
Лютует безжалостно грозный Мамай,
Слова вылетают как яростный лай.

Терзает смертельно поверженный люд,
В колодки забитый, их в рабство ведут.
Гонимые хлестким арканом в полон,
И шлейфом страданий разносится стон.

Погибших со скорбью в груди вспоминая,
Слезами тоску из души вымывая,
Придавлены матери тяжкой судьбой,
Детей, как щитом, прикрывают собой.

Истерзаны жертвы нещадным разбоем,
Плетутся едва, потрясенные горем.
Их в дрожь сотрясает от злобного крика,
И тычет им в спину зловещая пика.

И сердце сжимают страданий тиски,
И стонет душа от гнетущей тоски.
Забилась в неволе, безмерная в горе,
Бездонная в плаче, слезами омытая, горьким несчастьем.
4
Сгустился мираж, раздираемый вихрем,
Столетья проносятся в бурных событьях.
Вот Грозный Иван вновь ярится без меры
И топчет ногами хоругвии веры.

В крови утопает православная Русь,
Трясется в припадке безумия гнус.
Дрожащей рукой вопрошает у Бога
Поклонник двуликий сатанинского рога.

С метлой у седла и с собачьим оскалом
В неистовстве рыщут опричников стаи.
Ограбив подворья до самого дна,
Усердно метет непокорных метла.

Ведут, изгаляясь у всех на виду,
В вину не вдаваясь, быстрей к палачу.
Опалой поверженных, царскою властью,
На дыбу, на плаху, накинув на шею
Строптивым удавку.

Отравлена страхом людская толпа,
Заложница черта и злого ума.
Свистит в тишине кровожадный топор,
Взметнулся в толпе ужаснувшихся ор.
5
Проносятся вехи столетий в тумане,
Чтоб вновь проявиться зловещим дурманом.
Вот власть коммунистов кромешным обвалом
Кровавым режимом страну разорвала.


Посланник антихриста гений злой Ленин
Призывами рушит всевышнюю веру.
Вливает марксистскую ересь в народ,
Ведь падок на лесть человеческий род.

Пошел брат на брата кровавой стезей,
Прокляли отцы сыновей за разбой.
Скрижали духовные – стержень страны
Истошно сжигает огонь сатаны.

Повержены в бездну гражданской войной,
Накрыло Россию мятежной волной.
Смешалась вся правда с изнанкой людской,
И хаос кровавый навис над страной.

Повержены предков святые устои,
Запреты, законы божественной воли.
Разнузданы скрепы духовные, стыд,
Утерян из сердца Всевышнего лик.

Попрали невинных, лишили Отчизны,
Народ наказали за ложные вины.
Разграблены семьи, забыты святыни,
Утратился страх в преступленьях повинных.

Отправили в ссылку с семьей многодетной
На муки, на смерть со зловещей отметкой.
В степи рыть траншеи, вгрызаться в отроги,
На сплавах леса прогонять чрез пороги.

На залежах рудных с тяжелым кайлом
Испытывать долю свою на излом.
Гулаги забиты безвинными жертвами,
Помеченных в пытках кровавыми метками.

Безумствующий Сталин, виновник террора,
Послал на Голгофу несметно народа.
Но только не сломит вас злая судьба,
Вы рабскую долю испили до дна.

А славным трудом всем смертям вопреки
Отчизне служили вы – предки мои.
6
И вновь, как и прежде, не прошло и полвека,
Грозит нам из мрака чумы лихолетье.
Юродствует фюрер Адольф на трибуне,
Ярится в экстазе он с пеной у рта.

Вознес до небес он арийскую расу,
Но это рогатых нацистов орда.
Он полчища бросил, в падучей беснуясь,
И кровью залилась родная земля.

Напалмом сжигают деревни и села,
А страшной бомбежкой крушат города.
Советский народ объявили изгоем,
Повсюду натыкали концлагеря.

Терзают маньяки несчастных детей,
Чтоб кровью насытить своих упырей.
А в газовых топках их тени сжигают
Под вой обезумевших матерей.

Зажженные свечи мерцают во мгле,
А души погибших скорбят о войне.
7
Но вот наваждение скрылось в тумане,
Стоят неприветливо серые скалы.
Уж ветер затих, упоенный обвалом,
И стерся мороки растаявший штрих.

Бескрайние степи, скалистые гряды,
Повсюду завалы и буераки.
Раскинулся край, угрюмы просторы,
На страже стоят неприветливо горы.

А сердце встревоженно бьется в груди,
Как видно, неправильно мир наш устроен,
Что споры не можем решить без войны.
8
Вот так вся история бурям подвержена,
И тщетны попытки стихию их сдерживать.
То алчный правитель, диктатор, тиран,
То враг у порога готовит таран.

Прошиты столетья суровыми нитками,
От крови пролитой страницы все липкие.
Не внемлет наш разум вселенским законам,
Погрязли смертельно в убийственных войнах.

Проклятые войны, исчадие ада.
Ловушка для душ, арсенал сатаны,
Морочит он разум с ухмылкою гадкою,
Копыта средь взрывов его не видны.

Опомнитесь, люди, ведь наша планета –
Бесценный подарок, Всевышнего дар.
Ведь тот, кто не ценит сиянье рассвета,
Познает, наверно, вселенский закат.

Зачем мы друг друга калечим нещадно,
Лишаемся жизней порой без причин.
Страстями обуяны, черною кармой,
Дурманом безумья астральных низин.
9
Задумайтесь, люди, о ценности жизни,
О хрупкости нашего бытия,
А лучше внимательно оглянитесь
На семьи погибших, ушедших так рано солдат.

Сердца материнские, рваные раны,
Их дети – мальчишки уже ветераны
Отсроченной нами войны.
Что живы остались, молитвой укрыты,
Что жизни лишились, слезами умыты.

Отцы, убеленные горем безмерным,
Хранят ордена сыновей своих с верою,
Что отдана жизнь их детей не напрасно
И будут их дущи Всевышним обласканы.
А память укор для безумных страстей.

Себя не жалея Отчизну спасали
От натовских козней в смертельном огне
И грудью своею страну защищали
С мечтою о завтрашнем дне.
10
Трепещут осины, от бури согнувшись,
Ветвями сцепились и мелко дрожа.
А сосны стоят, сиротливо приткнувшись,
И лапами трут, отвернувшись, глаза.

И небо в тиши все вокруг затянуло,
И дождь моросит покаянья слезой,
И замерли звуки в скорбящей печали,
И сердце сжимает как перед грозой.

Пригнулися травы от пролитых слез,
Повсюду осколки разрушенных грез.
И будто печали природа внимает
Прощальным поклоном поникших берез.

Вехи памяти

I
Укуталось солнце на гребне увала
И спать улеглось в облака покрывало.
Опавшие листья на склонах желтеют,
Застыла природа, в блаженстве чуть млея.

А легкие волны утихшего зноя
Верхушки осоки слегка теребят.

Березки на взгорьях руками всем машут,
Зовут на свиданье на склоны холмов,
И сладко дурманит лугов разнотравье,
Волнующий шелест лесов.

Но время – укор для любого затишья,
И стрелки часов отмеряют наш путь,
И трепет тревожный чуть в воздухе слышен,
И прошлого нам уже не вернуть.
II
Минули года в постсоветском разломе,
Утихли волненья прошедших эпох,
Вот только тревожит нам душу раскаянье,
Что память потомков как зыбкий песок.

Все кануло в лету, в провалы забвенья,
И слезы страданий, и горечь потерь,
Ушли в мир иной, пережив лихолетья,
Последние старцы с трагичной судьбой.

В трудах пережив горемычную долю,
Молчаньем навесив над прошлым покров,
Хранили, как святость, в душе ветераны
Отчизны потерянной зов.

Мы долго бродили в тумане забвенья,
Слепые потомки утерянных грез.

Из прошлого тени тревожат нам память
И нету душевным терзаньям конца,
И мраком размыты ночные видения,
И холод тисками сжимает сердца.
III
Пылятся в архивах из прошлого снимки,
В забытии сникли альбомов страницы.
Тускнеют на фото черты очевидцев,
Как будто не видно печали на лицах.
Вот только застыла тревога в глазах.

Обычные кадры из прошлого века,
Фрагменты из быта, застолий и встреч,
И хоть хронология в чем-то забыта,
Всё это наследство нам нужно сберечь.
IV
Пылятся дороги, года пролетают,
Гудок паровоза уносится вдаль,
Остались вдали пятилетние планы
И пылкие речи в канун Октября.

Натужные кашли дымящихся домен,
Авралы гудков заводских,
Из прошлого будто доносится гомон
И стук от дверей проходных.
V
В бурьянах стоят одряхлевшие парки,
Не видно заросших ворот,
Где назначались тайно свидания
И даже играли фокстрот.

Отсюда на фронт провожали с оркестром
Под слезы и плач матерей,
А жены с тоскою глаза отводили
В предчувствии близких потерь.

Где праздно шумели, влюблялись, гуляли
И часто не мирным путем
Здесь в драках друг другу всерьез поддавали,
Играя порою с огнем.

На танцах всегда молодежь собиралась
И реже постарше народ,
Где втихаря портвейшком забавлялись
И гарцевали под рок.

Здесь свадьбы играли под звуки Шопена,
Детей отправляли в Артек
И также когда-то дороги пылили
Из прошлого в нынешний век.

На стройках с натугой гудят самосвалы,
В карьерах взрывают гранит,
Вгрызается в грунт новичок экскаватор
И город, как улей, гудит.
VI
Как будто и не было злых лихолетий,
Как будто так было всегда,
Вот только с тоскою застыла старушка
И прячет от внуков глаза.

И с горечью дом свой родной вспоминает,
Как давний из прошлого сон.

Как девочкой маленькой звонко смеялась
От счастья весеннего дня.
Как милая мама всегда улыбалась,
К груди прижимая любя.

Как в поле трудились, как свадьбы справляли,
Как храм возводили гуртом,
Как вечером поздним семья собиралась
Трапезничать за столом.

И радость слезами в груди замирает
И с болью выходит потом.

Родителей, поздно вернувшихся с поля,
И злобные лица людей,
Что с бранью вломилися ночью
Кошмаром для малых детей.

Как страшно терзали родителей
Бледных, замученных до утра
И как увозили в скрипучих телегах,
Ограбив семью, со двора.

Как мерзли в палатках, от жара сгорая,
И пухли от скудопайка,
От холода как малыши умирали
И мамки сходили с ума.

Как всё забыть, не взирая на давность,
Из памяти сжечь без следа,
Когда исстрадавшее сердце тревожат
Погибших родных голоса.

VII
История мчится кривой по спирали,
Что в будущем ждет нас, утративших память,
Забывших о предках, заложниках власти,
Что ввергла Россию в пучину несчастий.

Что в красном дурмане, пропитанном злобой,
Терзала народ свой костлявой рукой,
Елеем травила, в рабов превращая,
Дурманом декретов обман покрывая.
VIII
Но рухнула власть, что взошла на престол
По сгорбленным спинам народного горя.
Вот только вернуть ничего уж нельзя,
Нельзя повернуть всю историю вспять,
Чтоб тем, кто виновен, сторицей воздать.

Разрушена крепость советских канонов,
Пришло осознанье минувших невзгод,
Как горло удушьем до хрипа сжимало
Смертельное бремя оков.

Зловещие тени советского строя –
Как ржавые цепи для рабской неволи,
Был разум закован в темнице обмана,
И ноет без срока открытая рана.
IX
Но хочется верить, что Родина наша,
Воспрянув из пепла иллюзий химер,
Одарит сынов своих светлой надеждой,
Что минуло время потерь.

Дорогою трудной пройдя чрез преграды,
Не раз совершая ошибки в пути,
К Всевышнему скорбно Отчизна взывала,
Как веру во мраке найти.
Что станет Россия священной державой,
Раскаянием замолит свой жертвенный след
И станет народу желанной отрадой
Влюбленных в Россию сердец.
X
Поймите, потомки, назад оглянитесь
К дыханию предков прижмитесь щекой,
Почувствуйте вечность в биении сердца
И связь поколений несите с собой.
Лишь тот, кто к судьбе состраданьем проникшись,
Сознанием постигнет таинство веков,
Поймет, что не станет для них безразличным
России Отечества кров.
XI
Раскинулись вольно дубравы в равнинах,
А сосны и ели шумят на холмах
Им вторят березки, кружась в карусели,
Чуть слышно от счастья смеясь.

Осинки обнялись в лесном хороводе
В рябиновом пёстром кольце,
А пихты раскинули хвойные лапы
В сияющем солнце