Жил в столице один… как бы это помягче сказать… не то, чтобы бедный, но и не богатый. В общем, болтался человек на грани, как рыба на сковородке. Работал он, знаете ли, переписчиком. Сидел целыми днями, склонившись над свитками, и переписывал их, буква в букву. Работа кропотливая, глаза устают, спина болит, а денег – кот наплакал.
И вот однажды, сидит он, значит, переписывает какой-то очень важный трактат, но... скукотища смертная! И вдруг – бац! – в окно влетает… воробей! Но не простой воробей, а какой-то уж очень наглый. Подлетает прямо к чернильнице, и давай там плескаться! Чернила, естественно, брызжут во все стороны, свиток пачкается, работа испорчена!
Ну, наш переписчик, естественно, взбеленился! Схватил веник, и давай за воробьём гоняться по всей комнате. Воробей чирикает, переписчик ругается, бегают вокруг стола, как угорелые. И в этой суматохе, переписчик спотыкается и… падает!
Упал, понимаете ли, прямо лицом в… чернильницу!
А воробей сидит на люстре и заливается смехом. По крайней мере, переписчику так показалось.
Встал он, отплевался, отмылся кое-как. Смотрит на свиток – всё испорчено. Заказ сорван. Денег нет. Полная катастрофа!
Сидит он, убитый горем, и думает: "Что же делать? Как жить дальше?" И тут его осеняет гениальная мысль! Он берет перо и начинает… разукрашивать свиток! Добавляет всякие завитушки, цветочки, птичек… В общем, превращает скучный трактат в настоящее произведение искусства!
На следующий день явился заказчик – важный такой. Видит свиток – и… приходит в восторг! Говорит: "Это не просто трактат! Это – шедевр! Я никогда не видел ничего подобного!" И заплатил переписчику в три раза больше, чем обещал!
Вот такие птички...

Печаль и слёзы, гнев и боль:
Граница не видна…
Кольцо, кинжал, труба, Грааль,
И звук, и тишина

Размеренно в трамвае
Горят дотла,
Который прибывает
До сути зла…

На станции пылает гнев,
Замёрзла в поле грудь,
Гниёт под небесами лев
Которого куснуть

Желал беззубый рот…
Душа и дух
Родят в пустыне плод
На свет разрух.

Вернётся зрение и слух,
И новый голос «я»,
Займётся сердца тихий стук,
Чтоб вторило дитя:

Да будет небо, святость,
И всепора,
Где совершенство, радость
И вновь заря.

Падали по краю звёзды
Прямо в Млечный путь,
Так в руках болели гвозди
И пустая грудь.

Непрерывно уходили,
Рыли рвы,
Вы и я тогда любили,
Но, увы…

Ненавижу ход часов,
Стену и замок,
Только след среди лугов
Ваш ещё зарок.

Задержитесь на дороге
Тень как тень,
Тенью стану: вот и дроги…
День зардел.

Там на улице небесной
Я увижу свет,
Помолюсь и да воскреснет
Красота и цвет.

Всё, что должно пусть свершится
У святынь,
Вновь живи, живи, пшеница,
И аминь.

Пер. Николаев С.С.

Сюй Хун (788/791 – ?)
Государственный деятель империи Тан, цензор.

Предисловие

С малых лет я занимался поэзией, долго не зная трудностей. Хотя были у меня устремления, но талант был невелик. В третьем году правления Да Чжун (849 год н.э.) я занимал должность помощника цензора. Из-за болезни не мог посещать двор, настойчиво просил об отставке и возвращении на восток. В следующем году, когда стало немного легче, я, пребывая в уединении и имея много свободного времени, собрал свои старые и новые стихотворения – всего около пятисот – и расположил их на столе. Делаю это просто для собственного удовольствия, а не для того, чтобы снискать известность. Написано собственноручно в сельском доме у ручья Динмао, в год Гэн-у, десятого дня третьего месяца.

Вспоминая друга

Затворник я у врат цветущих в час обманчивой весны,
Письмо держу: то – весть и встреча дня на криведных стезях,
Но где-то южный странник в Сяо стороне и Сян краях
Внимает песне тростника, луны полночной, тишины.

В Цзиньлине, вспоминая минувшее

Умолкла песнь гнилого древа, ведь царский род суть прах,
И каждый отзвук битвы тих, и пуст дозорный тракт.
Вдали, вблизи – средь сосен, клёнов – могил забытых строй,
На склонах, где желтеет нива, руины и покой.

Касаясь неба, птиц ватага дождём грозит в зенит,
Ушли герои – только эхо в веках о них летит,
Вздымая волны океана, дельфины прокричат,
Что вечны горы в стольном граде, незыблем их уклад.

Цапля

Дыханье ветра западного – тишь, неспешная река…
Снежинки-пятна, шёлк дождя, и грусть ещё тиха.
К беседке старой я с тоской безмерной, прислонюсь пока.
Рогоз зелёный и гречихи пламень – мне пора.

Тридцать шесть излучин

В ночной тиши тоскует флейта, и лодка рвётся в свет.
Овеян ветром, дымкой белой вздыхаю о красе,
А шелест тростника и клёна разбросан по росе,
Где осень, тридцать шесть излучин, и в небесах привет.

Возвращение после провала

Понурый, возвращаюсь в глушь по тропке узкой,
Покинув вешний сад, где будет вскоре пусто.
Я вижу, ива над дорогой горько плачет
И небо, абрикосам – цвет, мне – неудача.

Зовёт пастух телят алеющим закатом,
Сосед-старик и внук его друг другу рады.
Не ведают они, как сердце горем полно,
Встречают у коня: - Здоров ли ты? - Довольно…

В обители

Умолкли благовония, сгустилась тень над кельей,
Сорвал осенний ветер лепестки порою летней.
Почти погасли свечи, и стена осела криво,
Закатной тишиной дым сосен растеряет силу…

Горы

Пред пиками отбросил ныне труд и книги прочь,
В обители латаю платье, чтоб себе помочь.
Луна упала, хмель душистый всё ещё дрожит,
Мне ветер ночи сон, припомнив, снова повторит.

В дожде расстанусь с городом речным в ночной тиши,
В туманной дымке в горы возвращусь я для души.
Гектар бобов в цвету, бамбука три гектара – тень,
Покамест брошу якорь здесь, прощай, рыбацкий челн…

На границе

Под Санганем ночным в пору сечи безмерно жестокой,
Пала Циньская рать, не вернётся домой половина!
Утром весть поспешает, да только совсем не с подмогой:
Шлют нам платья походные - мчитесь в чужие долины!

Перед снегом

Древние горы здесь тенью вечерней наш город обнимут,
Ветер, начавши свой танец стесненья, закрутится мимом.
Лунная дева, что в храме небесном приветствует лад,
Вся к журавлям устремится и проседью в яхонтный град.

Буря уносит со склона сокровище - сливовый цвет,
Холод лесной тяготит как тайник непреложный весь свет.
Полная вод протекает река из туманности дней.
Вспомнилось мне: есть надежда ещё и заря для людей.

Ранняя осень

Средь долгой ночи – цитры ясный звон
И шёпот ветра к хору сочных лоз.
Уснул светляк, в росе как жемчуг скрыт,
Но слышен рядом грай и стук копыт.

В рассветной дымке кроны так густы,
В сиянье дня – даль гор еще светлей.
Один лишь лист тонул в реке Хуай,
Волну узнав. Мне нестерпимо жаль.

Под весенним дождём

Как травы пряны у реки и дождь болтлив.
Над зыбью вод склонилось племя ив.
К корням рогоза, где вода ещё тепла –
Гусь первый сел. Не трудится пчела.

Несётся песня в одичалые сады,
Отяжелели стяги от воды.
В Цзяннани снова полон чувственной тоски,
Смотрю на небо и пишу стихи.

На рассвете

Дорога север-юг: судьбы расписан путь,
Ведь жизнь – разлук и ожиданий муть.
Где кончилась земля и гор гряда исчезла,
Плыву я в час ночной, ища известий.

Под утренней росой поник тростник тяжёлый,
Под солнцем тает иней? Как же больно!
Мне стоит торопить гребцов и вёсел звон,
Душа желает, чтоб стал сон – не сон!

Провожая гостей

Один взошёл на царство и поклон творит,
Другой на юг стремится и врагов страшит,
Ведь там не ведали печати танской прежде,
В краю дремучем ныне ханьские одежды.

Речные тучи с солнцем – осень стала жарче,
Дожди и ветер с моря – лета хлад богаче.
О путник, с гор спустившись, не смотри назад!
Алеют травы, клён горит, стремнин каскад…

Жалобы в Чуском дворце

Первое

Двенадцать гор сияют, цвет последний пал,
Дворцовые ворота смотрят на Ян-тай.
Кружится в танце тонкий стан, владыка пьян,
Средь бела дня пришли солдаты и Цинь-ван.

Второе

Охотников отряды подступают к трону,
И сыры нынче все одежды у дракона.
Грохочут барабаны битвы за стеной,
Стреляют где-то в лань, ей нет пути домой.

Встреча

Забытый конь на берегу простужено заржал.
Осмотрим с южных круч прекрасный сердцу град Чанъань!
Но кто одежду мне сошьёт чрез столько лет теперь?
Всё вздор и тщетно шляпу поправлять. Но верь не верь!

Опять песком теряет краб следы вблизи, вдали,
И домики улиток снегом зимы замели.
Друзья былые изменились, новых больше нет,
Я рыбаком у тихой речки встречу свой рассвет.

Осенние мысли

Западный ветер, деревья и осень в постели…
Облако, воды и память былой суетой
Мне перед зеркалом что-то из прошлого пели:
Юноша вешний сегодня с седой головой.

Осенний путь

Листья багряны и слышится шелест,
Чарку последнюю выпью до дна.
Дождь моросит, где плоды уж созрели,
Тучи уходят, но не навсегда.

Горная даль растеряла все краски,
Воды в потоке бегут удалом…
Вновь возвращаюсь в придворные дрязги…
Снится мне лес и река за окном.

Слушая песню

Осень начальная, струны и флейты хрустальны.
Звуком небесным задержаны все облака.
Стихла мелодия. Где она прячется? Далью
Ветер гуляет. Мерцает луна свысока.

Отшельнику

Воды стынут и лоза в изъяне.
Сколько же отшельников в Чжунъяне!
С чаркой, цитрой подражаю им.
Осень во хмелю давай сравним!

Ковш забытый свис на ветке дальней,
Пал, пропав в пучинах зазеркалья.
Так и я на водах жизни – путник,
Неизменной горечи сотрудник.

Ссыльному

Невинность – повод обвинений,
Правдивость – причиняет боль.
Погаснут горы в водах мнений,
Курлыка огласит юдоль.

Незваная придёт толпа
И где он, беззаботный час?
Дороже водная тропа,
Омой же грязь людских гримас.

В дар отшельнику

Отшельнику отвечу сей же час:
Источник жажды гор совсем погас.
Просить людей ли? Душу бередить!
А доброта? Исчезла всюду прыть!

Играть здесь нужно вовсе не по нотам,
Отвесных скал травинки не охота.
На небольшом я склоне буду жить,
Хоть стыдно мне. Прошу меня простить.

В земле Юэ

В пору цветения город столичный был птичьими песнями пьян,
Всадник, простившись с женою дражайшей, под чарами сбруи, стремян
Когда возвратится?
Когда возвратится?
Когда возвратится домой?
Когда прекратится?
Когда прекратится
Война и боренье с судьбой?
Сердце – не камень, жена ожидает и верность хранит лишь ему,
Зимнее платье из ткани парчовой сошьёт лишь ему одному
Когда возвратится,
Когда возвратится,
Когда возвратится домой,
Когда прекратится,
Когда прекратится,
Война и боренье с судьбой!

В день холодной пищи

Всюду плач, надрывный и звенящий,
Конь, как путник, в горести скорбящий.
Нет огня в трактире и тепла.
Рубят шелковицу как дрова.

Завтра праздник памяти усопших,
Оросим слезами память прошлых.
Не вернуться мне в родные дали,
Я виновен. Опоздал. Печален.

Старый дом

Было время лотос ранний, источая ароматы, знал надежду,
Растерял бамбук в потоке листьев шелест несравненный даже прежде,
Где ночами пировали богатеи без стесненья в тканях нежных
Не торжеств и возлияний время. Сумрак, призрак, заточенье между.

Прекратила песни цитра и легла немой на блюдо перламутра,
На коврах из шёлка больше жизнь не льётся, не играет и под утро
Где всё это? Блеск былого, ускользающим покровом пала пудра…
Запустение. Ворота. Под замком травы народы и безлюдно.

Ответ другу

Западный ветер стихает, роса как слеза,
Лодка плывёт, где поют о прекрасной Мулань.
Песня пропала, но память, ах, память! Грустна
Ночь. Обжигает луна берег хладный – тиран.

Ранняя весна

Луна и облака найдут свой дом
В родных горах, прудах, привычном крае.
Один цветок распустится, притом
Всю заводь сном весенним овевая.

Дождь навеял воспоминания о доме у озера

В горах пред нами ветер, дождь, прохлада,
Под сенью ивы конь мой отдыхает,
Не слышно лотосов уже – досада,
На юге осень – аромат канала.

Надпись для беседки Праведной Девы

Она ушла, постигнув истину в тиши девичьих комнат
В предместье южном. Отыскал я старый пруд, беседку с домом.
Застыл, любуясь гор закатных синевой. Её ли вспомнят,
Тоскуя? Жизнь спешит. Трава осенняя нам не знакома.

Смотреться в ночь как в зеркало с луной привычно будет нам,
Над входом украшение осталось и цветёт пока,
Но, право, по дневному шуму и потерянным следам
Спрошу: кто дал на память надпись девы, что так далека?

На горе Ли

Был покойный император красотой земною пьян
И блистал халат парчовый меж каменьев и румян.
Ветер вслед за буйной птицей уносился за бурьян,
Что мелодия туманов, становясь орудьем ран.

Пламя-колесница - север погрузился в тишину,
Знамя древнего дракона плыло где-то поутру.
Как погибла Ян-гуйфэй, тень мертвецки на пиру
Пьёт здоровье стен пропащих, где полынь я соберу.

Утки-мандаринки

На отмели зыбучей, птиц круженье,
А крики их - как эхо у ручья.
И, кажется мне, краска не сильна
Поймать сплетенье в танце отраженья.

Как вольно им взлетать, где захотят,
Не жаль, что радость кратка и проста.
Свободные созданья - красота…
Завидую сердцам, что так горят!

Ах, други мои, присаживайтесь поближе, спину выпрямите, чай горячий под рукой держите – сейчас я вам одну историю расскажу. Не то чтобы правдивую… хотя, кто знает, где правда прячется? В общем, слушайте.

Жил да был в столице один торговец рыбой. Парень он был, надо сказать, простак. Душа нараспашку, сердце как спелый арбуз – отрезать да есть. И вот однажды пошел он на базар, рыбу закупать. А базар в столице, знаете ли, место людное, шумное, как рой пчел, нашедший бочку мёда.

Ходит, значит, торговец, приценивается, у кого рыба пожирнее да посвежее. Вдруг видит – сидит старый монах, ну прямо как бездомный, только в сто раз обветшалее, а в руках… барабанчик держит маленький, такой, знаете ли.
Подходит торговец и спрашивает: "О почтенный монах, что за диковинка у вас в руках? И зачем она вам?"

Монах смотрит на него так, как будто тот только что с Луны свалился, и говорит: "Эх, юноша, это не просто барабанчик. Это – Барабан Исполнения Желаний!"

"Желаний?" - удивляется торговец. - "И как же он исполняет, этот… барабан желания?"

Монах хитро улыбается: "А вот так! Загадаешь желание, стукнешь в барабан - и желание исполнится! Но помни, юноша, желания нужно загадывать с умом!"

Торговец аж загорелся. Ну, вы же помните, какой он простак. Выкладывает монаху все свои сбережения, получает барабан и счастливый бежит домой.

Прибегает, ставит барабан на циновку, садится напротив, глаза закрывает и думает: "Эх, сейчас я себе такой магазин рыбный пожелаю, чтобы вся столица ко мне за рыбой ходила! И работников чтоб у меня было человек двадцать! И… и…"

Тут он как бахнет в барабан!

И тут же… баааам! С потолка на него падает… рыба! Прямо в лоб!

Торговец от неожиданности чуть сознание не потерял. Вскакивает, головой трясет, рыбу отбрасывает. "Что это было?!" - кричит.

Думает, наверное, неправильно желание загадал. Садится обратно, глаза закрывает, сосредотачивается: "Нет, надо конкретнее. Хочу самый большой лоток с рыбой на всём базаре! Чтобы рыба там сама собой чистилась и разделывалась! И чтобы покупатели сами деньги платили!"

И тут как бахнет!

И опять… баааам! Сваливается с потолка… ещё большая рыба! Прямо на шею!

Торговец аж затрясся от злости: "Да что за ерунда?! Какой-то дурацкий барабан! Ничего он не исполняет!"

Плюнул он на это дело, пошел на базар, купил рыбы, как обычно. Вернулся домой, разложил свой товар на прилавке, и начал торговать. А барабан бросил в угол, чтобы глаза ему не мозолил.

А вечером, когда все разошлись, сел торговец ужинать. И думает: "Ну что ж, глупо было надеяться на какое-то чудо. Надо самому работать, чтобы чего-то добиться."

И тут ему вдруг так грустно стало… так одиноко… Вздохнул он и говорит: "Эх… хоть бы кто-нибудь мне сейчас…" И сам тихонько про себя добавляет: "…чай налил."

И тут… баааам! С потолка… чайник! Прямо ему на голову! Полный кипятка!

Вот так, друзья мои, надо быть осторожным со своими желаниями. Особенно, если у вас есть Барабан Исполнения Желаний. И особенно, если вы такой простак, как этот торговец.

Эх, старею я. Руки уже не те. Раньше как стриг – просто загляденье! Все посетители довольны, чаевые щедрые… А сейчас? То ухо задену, то волосы криво обрежу… Беда!

Вот вчера, заходит ко мне новый клиент. Молодой, важный, при костюме. Садится в кресло, отворачивается к зеркалу и говорит: "Мастер, сделайте мне, пожалуйста, стрижку… экстравагантную! Чтобы все обзавидовались!"

Ну, экстравагантную так экстравагантную. Я ему: "Не вопрос! Сейчас сделаем!" Беру ножницы, расческу, начинаю колдовать. Честно говоря, сам не знаю, что творю. Просто стригу, как рука ляжет.

Стригу, стригу… Вдруг, чувствую – за спиной кто-то стоит. Оборачиваюсь – никого нет. "Показалось," – думаю. Продолжаю стричь. Снова чувствую – кто-то дышит в затылок! Опять оборачиваюсь – пусто!

У меня аж пот прошиб. Что за чертовщина? Стригу дальше, а сам краем глаза в зеркало кошусь. И тут вижу – в зеркале, позади клиента, стоит… Тень! Да не просто тень, а какая-то… живая! И эта тень, зараза, тоже стрижет!

Представляете? Я стригу, и тень стрижет! И стрижет, надо сказать, гораздо лучше меня! Аккуратненько так, ровненько… Шедевр!

Я аж дар речи потерял. Смотрю на эту тень, как завороженный. А она стрижет, стрижет… И тут я понимаю – вот он, выход!

Подхожу к клиенту и шепчу ему на ухо: "Извините, уважаемый, у вас там… сзади… небольшая проблема."

Клиент в зеркало смотрит, ничего не понимает. Я ему: "Да нет, вы посмотрите внимательнее! Там… Тень! И эта тень… стрижет!"

Клиент аж подпрыгнул! "Что?! Какая тень?! Вы что несете, старый дурак?!"

Я ему: "Ну как же! Вон же она, в зеркале! Видите, стрижет! И как стрижет! Просто гений!"

Клиент крутит головой, ничего не видит. А я ему: "Да вы не волнуйтесь! Она, наверное, только избранным показывается! Значит, вы – особенный!"

Ну, клиент, конечно, польстился. Говорит: "Ну, если вы так говорите… Может, и правда особенный…"

А я ему: "Точно, особенный! А теперь, позвольте, я закончу стрижку, а тень мне поможет!"

И вот, пока клиент сам с собой разговаривает, я стою в сторонке и наблюдаю, как тень за меня достригает! Сделала просто идеально! Клиент в восторге, мне щедрые чаевые оставил. Ушел счастливый!

А я что? Я теперь каждое утро жду – вдруг, опять эта тень появится! А то самому стричь – ну, совсем плохо получается!

Сквозь горный кряж дорога вдаль бежит,
Облегчить бремя, что судьба сулит.
Здесь мысли возникает яркий свет:
Где истины обитель, где ответ,
Где чувству дать свободу, свежесть сил,
Как чащей уцелеть и выйти в мир?..

В тумане зыбком реют ленты, флаги,
А пагоды исчезли шаг за шагом.
Поля сокрыла дымка, что нежна,
Дорога к дому призрачна, темна.
Вдали лишь пики гор, как стражи, спят,
И призраки сегодня говорят:

«Мост каменный опасен, страшен, крут,
В пещеру тайны древние ведут.
Опасность рыщет - смелость велика,
Нельзя измерить Путь и Жизнь слегка.
В учениях нет первенства, поверь,
Есть суть одна, что открывает дверь…»

Там от мирских забот хочу уйти,
И каплю чуда в сердце обрести.
Пусть этот опыт в памяти живёт,
Души очистит копоть и налёт.
Ведь в тишине, средь гордых этих скал,
Я верный смысл всё же отыскал.

***

Ли И (664–739) - военачальник и государственный деятель империи Тан

Был радостный весенний день.
Посреди широкого поля, усыпанного цветами, лежал на спине, раскинув руки и ноги, солдат в новой форме цвета хаки, подстелив под себя алый плед.
Солдат, опьяненный ароматом цветов, насвистывал.
Какой чудесный воскресный день открыл для себя солдат! — У солдата не было денег на кино, и он, не зная, чем заняться, впервые пришел на это поле.
Солдату показалось, что он наконец-то понял, где кроется радость жизни.
Вдруг солдат подумал, что, возможно, болен.
Над лбом солдата простиралось безмятежное голубое небо, подобное горизонту.
Солдат незаметно забыл о свисте и зачарованно смотрел на это голубое небо.
Солдат почувствовал похожее на вожделение желание выстрелить из винтовки прямо в сочную голубую ширь неба. О, что же это такое?
Солдат был лучшим стрелком в полку.
Солдат схватил винтовку и, лежа на спине, прицелился в небо прямо над своим лбом и выстрелил: "Бах!"
Пуля взмыла высоко-высоко и исчезла в бескрайней небесной глубине.
Солдат, все еще лежа на спине, отбросил винтовку, сорвал лежащие рядом цветы и прижал их к груди. А затем солдат сладко заснул.
Через несколько минут пуля, выпущенная метким солдатом, действительно упала с небес, не описав ни малейшей параболы, и пронзила солдату лоб точно посередине. Так солдат, спавший с цветами в объятиях, умер.
Шерлок Холмс, надев очки, пришел исследовать причину смерти солдата, но наблюдательность и дедукция этого старомодного детектива девятнадцатого века оказались неспособны обнаружить наиболее современный элемент, скрывавшийся в душе солдата, поэтому детектив, почесывая в затылке, пришел в замешательство.

1927

Запятнанной моей печали

Запятнанной моей печали
Сегодня снова снег идёт.
Запятнанной моей печали
Ветра теряют долгий счёт.

Запятнана моя печаль –
Как лисья шуба, с нею моль.
Запятнана моя печаль –
В снегах растёт и грезит боль.

Запятнана моя печаль –
Молитву съела тишина,
Запятнана моя печаль –
Лишь смертный сон здесь у окна.

Мне жаль запятнанной печали,
Мне даже страшно за неё,
В запятнанной моей печали
День отвечает: « Всем адьё».

***

Весеннее безумие

1

Ушёл любимый - мир померк во тьме,
Уйти вослед - единственный исход.
Ведь нет пути иного на земле,
Чем в смерти обрести надёжный брод.

Но если сердце держит здесь, в живых,
И не даёт уйти в забвенья тень,
Тогда, отринув стоны, свой порыв
Служению отдай и каждый день

Себе тверди, что факт неоспоримый,
Вернуть нельзя души, как ни крути,
Но ради памяти былой, незримой,
Служению отдай все дни свои.

2

Служить готов, но что я в силах сделать?
Лишь книги стал читать, учтивым быть,
Всё шёл по жизни смело и не смело,
Сучил для шляпы праздничную нить.

По солнечной дорожке вновь бреду,
Знакомым улыбаюсь, как всегда.
С торговцем леденцами я дружу,
И птицам сыплю крошки без труда.

Укроюсь от жары в одежду-тень,
И буду землю, травы изучать.
Прохладен мох, и в этот ясный день
Мне хочется от радости кричать!

Паломники идут, и я спокоен.
Воистину, жизнь - мимолетный сон,
Как шарик в небе – волен и не волен,
Исчезну вскоре, как исчезнет он.

Приветствую любого – только «вы».
Давно не виделись! Идут дела?
Не выпить ли нам чаю, от души?
Беседовать нам не о чем, ха-ха.

И полон я решимости нежданной.
Как улица шумит! Жизнь хороша!
Прошу вас, не забудьте ваши раны!
В дыму рассеянном плывет душа.

Не пейте много, помните о том,
Что в городе трамвай бежит к словам,
Что жизнь - невеста в платье кружевном,
Единый раз она приходит к вам,

Заставит сердце трепетать в сомненье,
Быть другом – это быть всегда врагом,
И знать, не зная слов, но знак почтенья:
Вся жизнь - невеста в платье кружевном.

3

Нам этот мир дарован для труда,
Для созиданья, правды и любви.
Пусть радость будет с нами навсегда,
Но помнить будем: хрупки дни твои.

Не предадим ни дружбу, ни мечту,
И не свернем с известного пути.
Встречая вместе новую версту,
Поможем тем, кому трудней идти.

***

Пляж в лунную ночь

Лунной ночью на пляже, одна лишь пуговица
Лежала у самой кромки волны.

Не то чтобы я хотел её приспособить,
Использовать как-то, но всё же никак
Не мог заставить себя её бросить,
И спрятал её в складках рукава.

Лунной ночью на пляже, одна лишь пуговица
Лежала у самой кромки волны.

Не то чтобы я хотел её приспособить,
Использовать как-то, но
Не мог я бросить её в луну,
Не мог я бросить её в волну,
И спрятал её в складках рукава.

Лунной ночью, поднятая пуговица
Проникла в кончики пальцев, в сердце проникла.

Лунной ночью, поднятая пуговица,
Как мог я её выбросить вон?

Мэн Хаожань - Весенний рассвет

Глубокий сон - весны дурман,
Укрытый дымкой-красотой.
Рассвет приходит как обман
И дух опять покоен мой.

Щебечут птицы высоко
Над головой то тут, то там,
Ведь ветер ночи далеко,
Я тишину ему отдам,

Последний вздох, чужой привет,
И призрак пепельных цветов…
Весна исчезла и ответ
Её забыт среди снегов.

Оуян Сюнь - На мотив Цзян Чэнцзы

Поздний вечер над Цзиньлином дремлет,
Киноварь легла в зелёный шёлк,
Пурпур нежной дымкой травы стелет,
Твёрдость вод в потоке знает долг.

Шесть династий - отзвук шума волн,
Темные секреты хлябь хранит.
Как Янцзы течёт, умолк бывалый звон,
Лишь луна, Гусу в тиши блестит -

Зеркало Си Ши, её сиянье,
Освещает стольный древний град,
Вечности безбрежное дыханье
Над рекой, где жизни тихо спят.

Примечания:

Цзиньлин - Нанкин
Гусу – район в Сучжоу
Си Ши – красавица древности

Хуан Цзинжэнь - Разные мысли

Двое бессмертных шагают вдали,
Будды ли это в тумане видны?
Тайна приходит-уходит – лишь миг,
Путь мудреца я постиг не из книг.

Ночь обращалась в пронзительный слух
Эхом довольства и горестных мук.
Скорбные песни ласкали глухих,
Слух не терявших, что полных в пустых.

Мутные воды - судьбина, увы,
Счастье, несчастье на суд чистоты.
Двадцать на двадцать людишек вокруг
Маски нацепят с прозванием «друг».

В сотне я – бездарь, плохой ученик,
Слаб, бесполезен, совсем невелик.
Слово уносит все души, печали,
Даже пророков, что громко молчали…

Смелость пусть будет ребёнком в груди,
Беды и призрак оставь позади:
Птица весенняя, осени жук,
Песня последняя пухом на пух…

Принцесса Ифан - Надпись на складной ширме

О сердце, будет нынче брак,
И торжество среди зевак,
Где память нужно мне убить
И разорвать с семьёю нить.

Прощаться больно, шаг тяжёл,
В глазах - тоска, в груди - разлом.
Краса Шасаи в дымке сгинет
И жизнь моя, что пыль рутины.

Что ждёт меня в чужой глуши?
Единой родственной души
Найти бы мне нечёткий след,
Но мне судьба пророчит: нет.

Чанъань далёкий, город грёз,
Надежда, скрытая от слёз.
Не ты ли мой палач-судья?
Не плачь дитя, не плачь дитя…

Шангуань Ваньэр - От Бананя до Цзинчжоу

Стоят амбары риса в дымке нежной,
Зелёно-голубые, как мечта.
Увядшее светило безуспешно
Пеняет лету, что ушло вчера,

Где лозы дыни тянутся упрямо,
Надеясь напоследок расцвести,
Но их срывает время. Шрамы
Земли не могут благо принести.

Поля, дичая так, замрут пустыми,
Исчезнет даже грёзы аромат.
Там будет грусть и капли водяные,
Окажется несчастьем всяк богат.

Вот солнце плачет, уходя за горы,
О том, что не вернётся никогда…
А дыни зреют, завершая споры,
Но прежней сладости в них нет следа.

Шангуань Ваньэр - Обида

Под сенью листвы Дунтина заря,
Тоска по тебе - путь в тысячу ли.
Холодную простынь луна серебрит,
Но вдруг угасает и ширма черна.

Мелодию юга хотела б я спеть,
Но север зовёт и письмо ждёт печать.
В письме нету слов, кроме грусти одной:
Мне тягостно, знаешь, в разлуке с тобой!?