С седых времён идёт молва.
Царевна на свете жила одна.
Несмеяною звалась.
С ума сводила короля.
Что бы не делал он.
Ее он рассмешить не мог.
Тогда издал царский он указ.
Чтоб во дворец, прям сей же час.
Явились барды и шуты.
Артисты, менестрели, циркачи.
Кто загадку разрешит.
И Несмеяну рассмешит.
Тому царевну в жены даст.
И пол царства передаст.
А кто не сможет этот квест.
Тому башку долой в один присест.
Долго длился балаган тот.
Тогда расстались с головой
Бард, менестрель, циркач, артист.
И тут черед шута пришел.
На сцену он тогда зашёл.
Надел цветастый свой колпак.
И начал петь и танцевать.
И тут, под звон бубенцов.
Царевна рассмеялась вдруг.
И продолжала хохотать.
Пока шут не кончил выступать.
Делать нечего королю.
Придется ему, ведать.
За шута дочку отдавать.
И пол царства отписать.
Закончил представление шут.
И молвит королю он вдруг.
Что не нужен ему этот балласт.
Дочь пускай принцу он отдаст.
А достаточно ему
Звание придворного шута.
Да место подле короля.
Обрадовался тогда король.
Что так отделался легко.
Велел возле себя.
Стул поставить для шута.
Да только шут был не так прост.
Хоть с виду не казист.
И малый рост.
Да только вот, за маской шута.
В его душе скрывалась тьма.
Стул свой превратил он в трон.
Сделанный из песен и стихов.
А его шутовской колпак.
Прочнее всяческих корон.
Правдива легенда или врёт.
Никто уже не разберёт.
День за днём идут года.
Сгорают в пепел города.
Идут на плаху короли.
В гаванях тонут корабли.
Трещит земля, кипят моря.
На комнате из янтаря.
Сошелся клином белый свет.
Идёт по телеку балет.
Политику ведут на расстрел.
Кровавый занялся рассвет.
Какой бы не был бы режим.
Да только шут всегда один.
В народе идет молва давно.
Страною правит вовсе не король.
А тот, кого зовут Король Шутов.
Уж сотни лет с тех пор прошло.
В лицо его не знал никто.
Меняет лица, словно маски.
Известен он в народных сказках.
Как Джокер, Локки, Фантомас.
Чудо-Юдом его кличут у нас.
На том, пожалуй, кончим сказ.
А кто дослушал до конца.
Тот зачётный молодца.
Тому респект и уважуха.
А с него лайк и подписуха.

Если есть на свете рай, братва.
То это город Кострома
А сегодня городе том
Будет фестиваль песен и стихов

Турция, Египет
Эмираты и Вьетнам
Руссо Туристо
Оставим Вам

Пускай они
Едут на моря
Лежать тюленем
Загорать

Авторы же едут
В Кострому
Реп читать
За всю страну

Если есть на свете рай, братва.
То это город Кострома
А сегодня городе том
Будет фестиваль песен и стихов

Если есть на свете рай, братва.
То это город Кострома
А сегодня городе том
Будет фестиваль песен и стихов

Куба, Китай
Индия и Тайланд
Руссо Туристо
Оставим Вам

Пускай они к Вам
Едут Виски пить
Кутить по клубам
Баб любить

Авторы же едут
В Кострому
Реп читать
За всю страну

Если есть на свете рай, братва.
То это город Кострома
А сегодня городе том
Будет фестиваль песен и стихов

Если есть на свете рай, братва.
То это город Кострома
А сегодня городе том
Будет фестиваль песен и стихов

Мы едем в Кострому.
Стихи читать за всю страну.
Пусть весь мир знает об этом.
В России жива душа поэта.

Мы собрались в этом зале.
Для того, чтобы доказать всем.
Что мы тоже в стихи умеем.
Что мы не потерянное поколение.

Сигмы, скуфы, альтушки, эмо и готы.
Панки, пранкеры, блогеры, стримеры.
Роливики и прочие ММО задроты.
Косплееры, анимешники,
киберкатлеты

Приехали на лит фест
Сегодня этим летом
Чтоб со отгрузить вам дозу.
Отборных стихов и прозы.

Мы едем в Кострому.
Стихи читать за всю страну.
Пусть весь мир знает об этом.
В нас жива душа поэта.

Не только поэтами.
Прошло жива Россия.
Мы тоже можем.
В стихи красиво.

Отожжём глаголом.
Прилагательным отогреем.
Да так, что в зале.
Все офигеют.

Пускай шокирует зрителей.
Стиль стихов неформальный.
Ими мы откроем.
Сей фест официально.

Мы едем в Кострому.
Стихи читать за всю страну.
Пусть весь мир знает об этом.
В нас жива душа поэта.

Мы едем в Кострому.
Стихи читать за всю страну.
Пусть весь мир знает об этом.
В нас жива душа поэта.

Мы едем в Кострому.
Стихи читать за всю страну.
Пусть весь мир знает об этом.
В нас жива душа поэта.

Раунд.

иногда от обиды и боли слишком сложно бывает любит
Иногда от обиды и боли слишком сложно бывает любить.
И идти против той воли
Не даёт лишь нас Богу любви.
Иногда от обиды и боли
По ночам сердце прости рыдать.
Но никто не услышит рыданья,
И никто не придёт помогать.
Ни к чему не помогут молчанья,
Нету в жизни той боли страшней.
Чем любить и быть не любимой
Одиноком бродить по Земле.
Ведь с рождения нас приучили
Человек живет доя любви.
Как же глупо бывает расстаться с той мечтою, которую сам сочинил.
Но однажды ночною порою
Я тебе лишь тебе напишу,
Как ждала я любви этой встречу,
Как искала в толпе то лицо,
Которое мило так улыбается
Разглядит и тебя из толпы.
Но увы оно не вернётся
Это жизни такое кино.
Почему так жестоки все люди,
Почему так жестока судьба .
Почему все они рушат
И не могут прожить до конца
Со своей второй половинкой
Той которую любят давно.
Так жестоко бывают те люди,
Те которые рушат мечту .
Как жестоко бывают их руки,
Как бездушно их дни тяжелы
Как же так они равнодушны
Хоть когда-то любили тебя.
Мы не можем вот так вот снова любить
Наши дни такие жестокие
Очерствели и наши сердца.
И те строки пускай столь глубокие
Разделят нас с тобой навсегда.
Это так, просто время жестокое,
Просто так остаётся рубец,
Это время такое жестокое .
Каждой истории наступает конец.
Анастасия Гаранкина 2012

Он не придёт не жди простых мечтаний
Он не придёт напрасных слез рыданий.
Он не придёт к тебе , не побежит во след.
Ведь нет у него к тебе на сердце чувства,
Все это бред.
Опять тот бред, что мучает тебя он не даст, не может делать тебя сильной ,
Ты проживешь спокойно без него,
Ведь как-то раньше так и было ,
Бог не спасёт тебя,
Не будет он с тобой любимый ,
Нам помешало что-то вместе быть.
Бог не даёт нам право на любовь и совершаем снова мы ошибки.
Но время нас не учит ни чему
Все будет так от века к веку.
Анастасия Гаранкина, 2012

мне запретили тебя любить 12. 09. 2012
Мне запретили тебя любить
Сказали просто позабудь
Мне запретили тебя полюбить
Но как же теперь мне жить
Жить когда дожди тех чёрных дней
Напомнят снова о былом
Как жаль того что не вернёшь
Как жаль сейчас о прошлом том
Мы знаем все это не вернёшь потом.
Каплями дождливыми буднями унесли
Уходит в миг любовь
В гости не просят каплей тех осень
Слышу голос твой в тишине
Знаю что очень , ты меня хочешь нежно так обнять.
Знаю я нежно где-то так нежно эхо твоё прозвучит.
Только лишь масками
Фальшивыми сказками
Любовь свою, любовь ты береги от беды.
Вновь слышу я ответ
Горьком то нет
И не счастлив больше человек
От нет.
Грустными сказками,
Счастливыми фальшами
Скоро тает он свой одинокий век.
Дождь скользит по мостовой
Но ты ведь не со мной
Быть может ты с другой
Будешь счастлив ты.
И я тебя отпущу.
Анастасия Гаранкина, 2012

Посвящается моей бабушке Татьяне, которая вечерами рассказывала о свой жизни во время войны...

Меня зовут Таня. Мне было двенадцать, когда война ворвалась в нашу жизнь, всё сразу перевернулось. Я думаю, что страшнее это слова нет ничего на свете. Раньше мы только слышали о нем… Война пришла никого не спросив, ворвалась в каждый дом, принеся горе и смерть. Мирной жизни, как раньше, больше нет. Война забрала у меня всё — дом, родителей, покой. Сначала ушёл отец - он воевал под Ленинградом. Мы ждали его письма, но он пропал. Мама заболела тифом и умерла в 42-м году, когда отец ещё был на фронте. Остались мы с маленьким братом Иваном - ему тогда едва исполнилось пять лет.
Нас приютила дальняя «родственница» Лёленька. Она не была роднёй, но за ее добродушие и заботу, многие считали ее своей. Было очень трудно, все старались изо всех сил – выжить. Вот она нас и забрала, сама едва сводила концы с концами.
Немцы выселили нашу семью из дома - теперь мы жили в холодном подвале, где сыро и страшно. Воздух стоял тяжёлый и затхлый, смешанный с запахом сырости и старой земли. Пол был земляной, местами покрытый глиной, которую время от времени мы утрамбовывали, чтобы хоть как-то уменьшить сырость. В углу подвала лежали несколько соломенных матрасов, на которых мы пытались спать, несмотря на холод и влажность. Света почти не было — только тусклый луч огарка свечи, которые быстро таял, давая слабое мерцание. Мы его берегли.
Каждый вечер мы собирались вместе, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться. В этом мраке и холоде казалось, что время остановилось, а надежда ускользает вместе с каждым днём. Но даже там, в этом забытом всеми уголке, мы старались сохранить веру, что наступит день, когда мы выйдем из подвала и увидим мирное небо над головой.
У нас почти не было еды. Отставшую полугнилую картошку и брюкву, что не забрали немцы, грызли голодные крысы, они точно также выживали в суровых условиях войны, иногда они кусали ноги…это было больно.
Каждое утро мы слышали грохот бомбёжек и треск разрывов снарядов где-то недалеко. Сердце сжималось от страха, а желудок — от голода. Старших ребят заставляли рыть канавы под палящим солнцем и холодным дождём. Погода не имела значения, все должны били работать… Лёленька нас с Ваней прятала в темноте подвала, чтобы не попасться полицаям. А сама до темноты батрачила, не разгибала спину, чтобы отработать трудовую повинность.
Мы боялись полицаев. Один из них часто забирал остатки нашей скудной пищи и не стеснялся бить тех, кто не мог защититься. Один из них ходил по улицам, отбирал последние крохи у людей, бил тех, кто попадался на пути. Маленькие дети бегали по деревне с протянутой рукой, изыскивая кусочек хлеба. Иван часто сбегал, он ходил с котелком по деревне, вдоль дороги, пытаясь попросить хоть немного каши у соседей…
Мне запомнился маленький котелок — ржавый и помятый, он таскал его с собой повсюду, надеясь найти хоть немного пищи.
Однажды я увидела, как полицай схватил Ивана, когда тот с пустым котелком медленно шел по дороге домой.
— Убирайся отсюда, грязный мальчишка! — кричал полицай, толкая брата.
Иван упал, котелок выпал из рук и звякнул о камни. Я хотела броситься к нему, но меня стальными оковами удержала Лёленька. Боялась, что и мне достанется.
— Отстань от него! — раздался чужой голос на ломаном русском.
В тот момент немецкий солдат, сидевший у костра неподалёку, подошёл к Ивану. Он посмотрел на всю эту сцену с холодно-уставшим выражением лица. Вдруг поднял котелок и положил в его порцию каши, сказав:
— Бери… ешь…
Я не могла поверить своим глазам. Этот чужак, который мог не обратить внимания, пожалел и дал моему брату кусочек пищи. С тех пор он каждый день оставлял у окраины деревни порцию каши. Словно они сговорились. Иван прятался ото всех, но в намеченное место ставил свой котелок, который наполнялся кашей. Как в сказке – «горшочек вари», но никакого чуда не было, это был человек, чужой человек. Странный человек – враг, но в нем было что-то человеческое, что не позволило ему закрыть сердце перед страданиями детей.
Иногда я спрашивала брата:
— Почему он помогает тебе?
А Иван только пожимал плечами и тихо говорил:
— Он … просто человек.
В те страшные дни, когда вокруг царила война, страх и голод, именно такие моменты напоминали нам: даже в аду бывают «ангелы». Их немного, но именно они давали нам надежду выжить и верить, что после этой тьмы наступит свет.
Война забирала у нас всё — дом, родителей, спокойствие. Но даже среди жестокости и боли находились те, кто оставался людьми…

Обмелел источник лиры,
Муза заперлась в чулане,
Где истлевшие мундиры
Да мечта с дырой в кармане.

Вновь ведут меня ступени
Прочь из затхлого дольмена
В мир, где исчезают тени
В свете лампы Диогена.

Тают сумрачные духи
В ярких всполохах неона,
Алчно впитывая слухи
Городского пантеона.

В танце платных откровений
Под сонаты мятых сотен
Кружат, не тая движений,
Корифеи подворотен.

Отдаю им за бесценок
Прах иллюзий в пыльных урнах,
Став героем пошлых сценок
В грустной маске и котурнах.

Наполняются трибуны.
Смотрят боги с постаментов.
Рвет моя душонка струны,
Ради их аплодисментов.

Под тревожный бой литавр
Яростно ищу ответы,
Как взбешенный минотавр
Перед полотном мулеты.

Здесь, у точки невозврата,
Взяв разбег сквозь круг арены,
Брошусь в пламя Герострата,
Искрами осыпав стены.

Лишь к утру под слоем пепла
Отыщу в углях и саже
Волю, что в огне окрепла,
Разум, совесть может даже...

Словно Феникс встрепенется,
На смолу приладив перья,
Птица, что упрямо бьется
В клетке выше подреберья.

Понесет домой бродягу.
Муза встретит у порога,
Мне протягивая флягу -
В ней бессонница, тревога,

В ней раздумий закоулки
В ней осадок из мгновений
До очередной прогулки
В жажде новых вдохновений.

Февраль 2025, Москва

Я покидал под проливным дождем
Театр юных и безудержных мечтаний,
Что больше не приемлет скучных начинаний
Актеров, слишком рано возмужавших в нем.

О золотом ключе не помнить впредь,
Пустому залу поклонившись, я поклялся.
Но только год за годом резко просыпался
В порыве выйти на подмостки и запеть.

Лишь темень отнимала власть у дня,
К дверям заветным снова приходил упрямо,
И хриплый зев забытой оркестровой ямы
Негромкой скрипкой убаюкивал меня.

Однажды пыльный занавес сорвав,
На сцене призрак свой я вдруг увидел рядом.
Актер и зритель встретились сквозь время взглядом,
Из двух осколков вновь единым целым став.


Ноябрь 2005, Владивосток

Я вернулся домой, меня встретили хлебом и солью,
Мои ноги омыли холодной водой ключевой;
Я вернулся домой, где все было до боли знакомо,
Свет, что в окнах горел, мне служил путеводной звездой.

Мне пройти довелось долгий путь, через степи и горы,
Где свирепые ветры мои рассекали мечты;
Мне пройти довелось долгий путь, сквозь снега и туманы,
Где глубокие тени мои укрывали следы.

Я бродил по Земле, видел много чудес рукотворных -
Видел храмы в песках, где молитвами звали дожди;
Я бродил по Земле, встретил много людей благородных,
Чьи глаза, словно звезды, горели в холодной ночи.

Я вернулся сказать, что нет в жизни ценнее дороги,
Чем дорога, ведущая нас в золотые края;
Я вернулся туда, где нет места душевной печали,
Я вернулся домой, и уже не уйду никогда…