Трудно вспомнить более спокойную и незаметную бабушку, чем баба Маня. Точнее, Мария Митрофановна. Или по-простому – Марья, Кустенчиха. Хотя, какая ж она незаметная? Если кто-то из соседей рассказывал о незнакомом другим людям человеке и не мог придумать подходящих слов, по многолетней традиции брал Митрофановну «за образец»: «в теле, как Митрофановна», «размером с бабу Маню», «шириной с Марью», «голосиста, как Кустенчиха», «с грудями, как у Митрофановны» . «Крупногабаритная» - называл соседку Феоктистович. Она не обижалась. Мирно сидя на лавочке с карманом семечек, кивала головой на приветствия прохожих.
- А она всегда в теле была! В войну девки все тощие как палки, а Митрофановна круглая, дородная! Ела как все – не досыта! А вот груди еле носила! Мужики все облизывались! – делился воспоминаниями дед Яков. Соседка частенько его выручала. Охотник всю свою жизнь, Феоктистович не мог для супа сам лишить жизни домашнюю курицу. Или петушка. Засунув под мышку птицу, он бежал к соседке, вручал живность, и почти плача убегал куда подальше. Флегматичная баба Маня, хорошо знавшая своё дело, оставляла тушку у забора, предоставляя дальнейшие заботы уже супруге деда Якова. Тот за услугу платил бартером – делился по – соседски уловом.
Иван, муж Митрофановны, невысокий конопатый мужик, тихий и малоразговорчивый, оказался в деревне после войны. И хотя прожил здесь всю свою жизнь, вырастил с Марьей пятерых детей, остался пришлым чужаком. Может, оттого что не курил с мужиками из-за ранения, работал ночным сторожем на птичнике, а днем на людях бывал редко. Избегал компании и шумные застолья. Здоровье не позволяло. А дети побаивались дядьку Ивана из-за полузакрытого глаза, также пострадавшего в войну. Дядька знал об этом и пугал изредка, выпячивая страшный незрячий глаз в сторону слишком расшумевшейся ватаги. Одно время досужие кумушки даже решили, что Иван Кустенко – ведьмак! Нашлась даже такая, которая видела, как Иван по ночам, обернувшись ужом, в чужих сараях коров доит! И на кур подклады делает, чтоб не неслись! Ни баба Маня, ни сам герой слухов, не обращали внимания на наговоры. Жили себе, никому не мешая…
С годами дядька Иван делался всё меньше, а Митрофановна – всё больше. Имея маленькую, почти миниатюрную ножку, грузная женщина все реже уходила от двора. Она никогда не жаловалась на свою болезнь, которая и была причиной такого размера тела. И не унывала! Распевая песни на весь двор, управлялась с хозяйством как могла, не прибегая к посторонней помощи даже тогда, когда муж заболел. Конечно, разъехавшиеся дети бывали у родителей, помогали. Но привычки матери они не в силах изменить! Можно представить, в каком виде были дом и двор, если бабе Мане трудно было наклоняться, согнуться и пролезть в узкие двери построек. В некоторые из них бабушка годами не заходила. Зато решительно отказалась ломать русскую печь и пекла удивительно ароматный, пористый чудесный хлеб! Сколько свадеб в деревне сыграли с её караваями – огромными, с коричневой корочкой! Сколько молодых семей получило благословение её хлебом! Баба Маня за эти буханки и денег не брала – дарила - щедро, от души.
В тот майский день Иван захотел соленых огурцов. Косясь невидящим глазом на коврик у кровати, виновато попросил: - Мать, я бы огурчика съел, что ли…
- Вот управлюсь и принесу! – пообещала хозяйка. Если учесть флегматичность Митрофановны и её габариты, то нетрудно представить, что ожидание дядьки Ивана затянулось… Но, когда часа через три хозяйка так и не пришла, муж забеспокоился и встал с кровати. Где Мария?
А баба Маня сначала вспоминала, куда с осени определила бочонок с солеными огурцами. Тогда дед был еще крепче и помогал по хозяйству. Может, он выполнял поручение жены…Точно! Верная старым привычкам, она отдала приказ поместить бочонок в погребок на заднем дворе. Надо сказать, что такими погребками тогда уже мало кто пользовался, их заменили холодильники, банки с консервами и просторные погреба под полом в доме. Но бабу Маню не переубедишь: капуста, огурцы и помидоры, а также другие полезные запасы должны храниться в погребке как в старые добрые времена! Под замком, иначе добро не сохранить! Положив связку ключей в бездонный карман фартука, Митрофановна неторопливо отправилась на задний двор. Протиснувшись в калитку, бабушка задумалась: а как она попадёт в узковатый лаз погребка? Много лет сюда был вхож только тонкий и звонкий супруг…Но желание угодить заболевшему мужу толкнуло на отчаянный шаг. Вот и крыша погребка, обложенная с осени дёрном. Распахнув дверцу, баба Маня с трудом наклонилась, протиснулась боком и осторожно поставила ногу на первую ступеньку. Ступенька заскрипела. Вторая ступенька также задумалась…Третья ступенька с отчаянием взвыла. А четвёртая просто обломилась, и Митрофановна всем грузным телом рухнула вниз, ободрав «по дороге» локти, бока и колени.
- Живая!
Баба Маня минут десять пыталась сесть на земляном полу, усыпанном опилками, ругая и жалея свой тяжелый живот, необъятный бюст и маленькие ноги. Наконец попытка сесть удалась. А как обратно? В открытую дверцу проглядывал кусочек синего неба… Стайка ласточек пронеслась, скорее всего, к сараю, где птички традиционно лепили свои гнезда…Лёгкие облака подавали надежду на очень нужный дождик… Порыв ветра захлопнул дверцу!
- Господи! За что? - отчаялась пленница. И кто теперь догадается, что бабушка сидит в погребке? Митрофановна прикинула: сегодня только вторник. Дети приедут в лучшем случае, в пятницу. Четыре дня! Сидя в темноте, прислонившись спиной к тому самому злосчастному бочонку, женщина вытирала неожиданные слёзы уголком фартука.
«Надо подумать, что делать дальше…» И пока варианты спасения были в пути, их место заняли мысли о прошедшей молодости…
Как годы летят! Почему-то детство не хотело напоминать о себе. А вот военная юность тут же выпрыгнула из закромов памяти. Когда мужики ушли на фронт, их, девчонок, куда только не посылал работать председатель Трофим Исаакович! Раненый ещё в первую мировую, он не попал на фронт. Вместо боевого эскадрона ему досталась армия из баб, стариков и детей. Лихую шашку заменили и личный пример, и убеждение, а где и крепкое словцо! Ладная с виду Маня всю военную пору топором орудовала в лесу, косила высокую густую траву, сено в стога метала. При этом неизменно с песней во весь голос. Тогда, в сорок четвертом, и любовь первая случилась… А он оказался женатым. И уехал вскоре. А у Мани дочка родилась. Может быть, одна бы и вековала потом. Тут девкам мужиков не хватает, а уж кто позарится на бабу с дитём! Хотя стать мужем на одну ночку желающих было хоть отбавляй! Когда война с японцами началась, много военных прошло через деревню. Шли ночами, молча пыля по дороге. А днём отсиживались в кустах да в кукурузнике. И не один предлагал красавице свою любовь! Эх, когда это было…
В то же время дед Иван, лёжа на кровати в ожидании солёных огурчиков, вспоминал в который раз…
Их полк перебросили с западного фронта на Дальний Восток – к чёрту на кулички! Когда сержант Иван Кустенко увидел статную Марию, решил: жив останусь - вернусь к ней! Уж больно похожа на его первую жену Настю. Погибла Настя под бомбежкой в первый день войны. Прожили вместе всего две недели… Из родных никого не осталось. Сожгли немцы деревню. А где искать своих? Страна большая…
Бабе Мане в темноте вовсе нетрудно было вспоминать яркую голодную молодость. И день, когда неожиданно возник на пороге старой хатки молодой конопатый солдатик – с рыжими бинтами в пол-лица, с медалями на давно не стираной гимнастёрке. Он молча топтался на пороге, не решаясь объяснить причину своего появления. А Манина дочка маленькая подбежала к незнакомому дядьке, улыбаясь, и протянула ручки. Солдат не оттолкнул чужое дитя. Взял на руки, достал запылившийся кусочек сахара и маленькую куколку. Настоящую! Где взял? Это потом узнала Мария, что выменял на банку тушенки. Знал, куда и к кому едет!
Остался солдат. Мужем стал. Отцом, а потом и дедом. Ни разу не упрекнул свою Маню за её первую неудачную любовь. Хлебнув в полной мере лихой военной поры, Иван умел ценить тихое семейное счастье.
«Иван! Как он там? Я тут сижу, отдыхаю…» Мария Митрофановна вздохнула. Что делать? Вспомнила, куда под присмотром супруги Иван по осени ставил бутылки с наливкой. Пошарила кругом руками. Вот бутылочка! Напиток оказался сладким, но крепким. Приятно взбодрил. Да так взбодрил, что баба Маня, тряхнув головой, затянула во всё горло:
-Эх, полным-полна моя коробушка, есть и ситцы, и парча!
Эту песню сменила другая. Затем третья… А когда Митрофановна затянула звучно «Ой, мороз, мороз, не морозь меня!», дверца погребка открылась. Соседи - Феоктистович и его супруга Павловна, запыхавшиеся и удивленные - недоуменно смотрели на случайную затворницу.
- Ох, и горазда же ты, Мария, на песни!
Через час «спасатели» - соседи Яков и Зина, Николай, старший сын бабы Мани Сашка с женой сидели во дворе под сливами. Огурчики, капустка, бутылки с наливкой. Знаменитая душистая буханка! Вынесли кресло для Ивана. Весна! Красота!
- Ну, за песню русскую - спасительницу! За неё и за нас!
Очень душевно посидели. Конечно, синяки и ссадины баба Маня еще долго терпела. Зато муж немного ожил и повеселел! Правда, следующее застолье было тихим…Кто ж знал тогда, что всего через месяц с небольшим станет Митрофановна вдовой…

В тот год Матвеиха встретила очередной День рождения в пустом доме. И это было хорошо! Старший сын с невесткой ночевали у себя после обильного возлияния по надуманному поводу… А может, и без повода…Мишка, второй средний, подрядился на три дня на пасеку к соседу…Да, а где же младший? Не дошел до дому с вечера, получив зарплату. Всего у Матвеихи девять детей. И все пьющие…Даже две из трёх дочерей. Подрастающие внуки шли той же дорожкой…
Почему так вышло? А кто знает…. Сама Анна Герасимовна из большой семьи. И там тоже все выпивали. Разве бывает по-другому? Хотя муж её, Алексей, никогда пьяным не валялся. Меру знал. Может, потому, что фронтовик бывший, раны беспокоили все двадцать семь лет после войны.
Баба Анна причесалась гребешком, не глядя в зеркало…
Ей повезло - Алексей вернулся с войны, раненый да контуженый, но вернулся. На танке до самого Берлина дошел! Дети рождались один за другим, заполняя гамом обе комнаты, вырывая друг у друга единственную игрушку – жестяную коробку с отцовскими орденами и медалями, толклись на широкой русской печи, стучали крышками кастрюль и чугунков в поисках еды. Огромные буханки домашнего хлеба собственной выпечки не успевали черстветь… Ведра картошки в мундирах не хватало на всех! Так и прошла жизнь между печкой и лавочкой. Только тут, за калиткой, на покосившейся от времени лавочке, набрав карманы семечек, Матвеиха позволяла себе отдых. Поняв, что дети сами себя покормить в силах, мужу куда интереснее газету почитать, баба Анна стала проводить на лавочке всё больше и больше времени. Здесь, засыпая черную землю шелухой, она погружалась в мечты и размышления… Не заметила, что сыны уже курить стали, брагу воруют, старшая дочка уехала да замуж выскочила. Мишка успел дважды в тюрьме посидеть и вернуться… И Володя своё отсидел… А муж, сильно кашляющий в последнее время, как-то притих, с постели почти не встает…Умер так же тихо и неожиданно. Даже не поговорили ни о чём… а надо ли было?
Матвеиха научилась вовремя прятаться в старый амбар во избежание быть побитой Мишкой, Володькой или Петром, делать схроны продуктов, деньги уже за пазуху не прятала – все равно отнимут, а благоразумно соорудила тайник под крыльцом. Научилась не слышать грубую брань подвыпившей младшей дочки. Подруг у неё не было – так, соседки да прохожие. Тогда баба Анна стала заядлой киношницей! Ни одного фильма не пропускала! Обожала душещипательные индийские мелодрамы про любовь! Живут же женщины! Красивые! Нарядные! Какие страсти вокруг них разворачиваются! Как мужчины рискуют ради любимых! И все поют!
Матвеиха четко осознала, что жизнь явно обделила её такой вот любовью! Чувствуя себя глубоко несчастной и одинокой, она успокаивалась только на лавочке с карманами, полными семечек…
Дочка Вера как-то привезла бабушке вторую внучку – показать и познакомить, а в подарок матери – новое платье и яркую косынку. Обомлевшая от неслыханной щедрости женщина гладила обновки уже третий день, не замечая пьяных лиц, не слыша стука стаканов и брани подвыпивших детей…
Но только сегодня, в день рождения, Анна решилась принарядиться. И пойти в магазин. Она стояла в очереди, любуясь собой со стороны, испытывая непонятное волнение.
- Кто последний? – раздался мужской голос.
- Я! – не сразу отозвалась замечтавшаяся Матвеиха.
- Не понял! А погромче!
- За мной будете!
- До чего же приятно стоять за нарядной женщиной!
У нарядной женщины застучало сердце от неожиданного комплимента! Она тихонько повернулась на голос и обомлела: за ней стоял мужчина её мечты – высокий, одного примерно возраста со старшим сыном Петром. Лихой чуб с легкой сединой, ладный костюм и светлая голубая рубашка – немного непривычный наряд для села. Ноги подкосились, она качнулась.
- С вами всё в порядке? – участливо спросил незнакомец.
Стесняясь такого внимания, Матвеиха прикрыла рот платком и покачала головой. А мужчина уже бойко отвечал на вопросы присутствующих: новый агроном, приехал в совхоз с семьёй издалека, из – под Харькова. Дальше было как во сне…Набрав полную сумку хлеба и круп, баба Анна вышла на улицу. Что такое? Почему дышать трудно? Лицо горит, а руки холодные? Она тяжело пошла по обочине дороги, пытаясь осознать происходящее.
- Вам помочь? – догнал её тот же голос. Не дожидаясь ответа, мужчина подхватил сумку, - Нам в одну сторону!
«Господи, да что он привязался?» - но сопротивляться не стала. Агроном расспрашивал о местных достопримечательностях, о погоде зимой и осенью.
Когда дошли до дома, у бабы Анны горели не только щёки, но и уши.
- Мы так и не познакомились. Меня зовут Виктор Михайлович!
- Анна… - выдавила женщина.
- А отчество?
«Да никто ж меня не…Как же?» - уже почти забыла Матвеиха.
Новый знакомец удивился яркости сочетаний имени и отчества: Анна Герасимовна!
- Я живу там, за переулком! – махнул он рукой. – Нельзя ли у вас молочком разжиться?
- Корову не держу! А вот соседка может продать! Молоко у неё хорошее! Не пожалеешь! К другим не ходи!
Виктор Михайлович поблагодарил и пошел своей дорогой. А Герасимовна не находила себе места! За всю жизнь никто из мужчин ни разу не помог сумку нести! Не обращался так вежливо! Приятный голос звучал в ушах, а запах мужского одеколона преследовал повсюду до самой ночи. Спать она ушла в амбар – подальше от всех. Сквозь худую крышу сияли июльские звезды, а между ними мелькали серые глаза …
С утра Матвеиха уже сидела на лавочке: она страстно хотела увидеть Виктора Михайловича! В долгом ожидании сгрызла гору семечек. Видела соседка Павловна, как баба Анна стояла у обочины, держа ладонь козырьком, вглядываясь пристально в сторону переулка оставшуюся часть дня. «Что это с ней?»
Только на третий день Герасимовне удалось увидеть ЕГО (так Анна про себя называла Виктора Михайловича)! Она не изменила своей привычке – пошла в кино. ОН тоже пришел – с женой. Бабе Анне жена не понравилась – худая, востроносая. Но губы накрашены яркой помадой.
Агроном кивнул издалека и отвернулся, разговаривая с супругой. Какое там кино! Матвеиха смотрела на экран, а мыслями была совсем в другом месте. Вон индийские женщины какие яркие! Брови черные, губы красные…И мужчинам это очень нравится…Надо что-то делать...
На другой день Герасимовна пришла уже в промтоварный магазин: она решила купить себе духи и помаду! Впервые в жизни! Этим удивила продавщицу Валентину. Та поделилась впечатлениями с Клавдией и Иванихой. Женщины решили, что Матвеиха пошла на такую покупку только ради мужика! Несмотря на свои более чем приличные года! Но кто стал предметом её обожания? Сплетницы терялись в догадках.
В этот день многие заметили яркий румянец на щеках бабы Анны (губы все же она не рискнула пока украсить). Тонкие пока, как паутинка, сплетни, поползли по селу.
А вечером Виктор Михайлович пришел за молоком к соседке! Герасимовна приблизилась к обочине дороги. Агроном вежливо поздоровался, задал несколько пустяшных вопросов. Попросил воды, вежливо поблагодарил. Он уходил в сторону своего дома, а баба Анна смотрела вслед, держа ладонь козырьком, не обращая внимания на соседок, пока предмет обожания не скрылся из виду. Щеки женщины пылали, глаза блестели, губы сложились в мечтательную улыбку…
Сын Пётр, забежавший назавтра перекусить, не сразу обратил внимание на перемены в поведении всегда зажатой и тихой матери. Баба Анна живо гремела посудой, шустро двигаясь по комнате. Стоя спиной к столу у печки, помешивая нехитрое варево, неожиданно даже для себя затянула: - По диким степям Забайкалья…
Пётр замер с ложкой у рта. Дожив до полсотни лет, он ни разу не слышал, чтобы мать пела! А та, повернувшись к сыну, продолжала тоненьким голосом: -…тащился с сумой на плечах!
И перемены во внешности сразу бросились в глаза: румяные щёки, блестящие глаза! Когда Матвеиха поднесла тарелку, в нос ударило ароматом капусты и сладкого парфюма «Ландыша лесного».
- Ты чего, старая? Совсем уже?
А старая, поставив тарелку на стол, ничего не ответив, поспешно вытерла руки и поспешила на лавочку – ждать!
Виктор Михайлович появился на горизонте только после пяти вечера. Набравшись храбрости, баба Анна пригласила его во двор и угостила кружкой домашнего кваса. Взамен получила маленькую шоколадку и несколько приятных слов вроде «замечательно выглядите», «приятная встреча с хорошим человеком». Окрыленная очередным знаком внимания, Герасимовна долго носила шоколадку за пазухой. А потом съела, но обертку не выбросила, а спрятала в свой тайник под крыльцо, где к этому времени накопилась некоторая сумма денег. Взяв пару бумажек, Матвеиха решилась на очень серьёзный шаг: купить бутылку красненькой и пригласить агронома в гости.
Нарядившись, она направилась в магазин. Конечно, шептались и хихикали женщины, кивая на непривычно расфрантившуюся Герасимовну. Предмет её обожания уже вычислили, «кости моют» …
Идущего с работы мужчину она остановила, взяла за рукав пиджака и потянула во двор. Агроном несколько опешил, но проявил вежливость и не стал отказываться. В старом амбаре стояла бутылочка вина и нехитрая закуска…
Кажется, до Виктора Михайловича дошло, наконец: женщина, бабушка уже давно, испытывает к нему нежные чувства! Конечно, бывало всякое, но вот такое…Не зная пока, как к этому относиться, он всё же пригубил сначала, а потом выпил стаканчик до дна. Разрумянившаяся Герасимовна расхрабрилась и спела «А я люблю женатого», что можно было считать признанием в чувствах. Затем прижалась к плечу агронома и блаженно закрыла глаза. Что делать? Грубить поздно. И мужчина решил найти выгоду для себя из сложившейся ситуации. Приняв еще немного вина, он осторожно расспрашивал бабу Анну обо всём понемногу. Затем намекнул на свои некоторые сложности в жизни…
Уже в легких сумерках они вышли из амбара. Проходя под старой грушей, Матвеиха споткнулась и упала. Виктор Михайлович пытался помочь, но не удержал и сам свалился….
Эту сцену наблюдала Павловна, стоя у себя на пригорке. Подвыпившая парочка качалась в бурьяне…Что можно было подумать?
Назавтра вся улица обсуждала последние события. Баба Анна еще дремала, когда Мишка зашел в дом и стукнул кулаком по столу:
- Ты, мать, совсем рехнулась! Этот твой тебе в сыновья годится! Выбрось дурь из головы! Уже пора туда (он кивнул в сторону деревенского кладбища) собираться! А ты хочешь нам молодого папашу в дом притащить!
Матвеиха отвернулась: да ну тебя! И тут же получила удар по голове. Увернувшись от второго удара, проявляя неожиданную прыть, женщина укрылась в амбаре. Сын долго пинал двери ногой, покрывая мать отборной бранью. На крики выскочили соседки, скучковались на пригорке. Но на помощь не прибежали: дело семейное, сами пусть разбираются!
На лавочку Герасимовна вышла только после обеда – с ярко накрашенными губами! Назло всем! Хватит, скромничала все свои семьдесят с хвостиком! Знай наших! За пазуху она спрятала извлеченную из тайника под крыльцом свою «благодарность» агроному за вчерашний вечер.
Агроном пришел сам! Целью визита его было предложение о прекращении каких – либо встреч во избежание сплетен и досужих разговоров. И слабая надежда всё же извлечь выгоду из сложившейся ситуации… Сплетни скользкими змеями уже ползали по селу от двора ко двору. Но баба Анна такими глазами смотрела! Мужчина понял, что и помада, и духи – только для него!
Герасимовна полезла за пазуху и достала маленький узелок. Не скрывая чувств, вложила «благодарность» в карман агронома. Замахала руками, закачала головой, не находя слов для пояснений…
- Ты заходи, когда … Просто так…Я ждать буду…
Конечно, жена Виктора Михайловича уже всё знала. «Опять… Переживу и эту! Тем более, такую рухлядь!» Так прокомментировала она очередное приключение супруга.
Ешь с голоду, а люби смолоду. Так говорит народная мудрость. Но жизнь готовит сюрпризы в любом возрасте. Любовь годы побеждает. И притупляет бдительность. Виктор Михайлович всё же заходил «в гости», когда доверчивая Герасимовна получала пенсию.
Недолго длился роман Анны Герасимовны. Уже через три месяца уехал агроном куда – то под Хабаровск. Она же ни разу в жизни не выезжала из родной деревни дальше районного центра. Глядя сквозь замерзшее стекло на заснеженную улицу, Матвеиха думала: «Где он, этот Хабаровск? А вдруг там морозы? Хоть бы поберёгся…»

- Ой, дочка! Дай бутылочку, да закусить селёдочки, что ли! Буду Нюту свою лечить! Я булками торговал!
Дядя Григорий, несмотря на солидный семейный стаж, в очередной раз обнаруживал свою нежность и любовь к супруге, желая подлечить от похмелья.
- Да мы с Нютой, добренно – хорошенно, тря дня кутили вдвоем! А что? Картошку выкопали, можно и гульнуть! – откровенничал он в сельском магазине.
Нечасто среди супружеских пар сохраняются столь тёплые чувства в возрасте после семидесяти! Конечно, тётя Анюта иногда позволяла себе приложиться кулаком к спине мужа, «так-то от любовей, я булками торговал!»
И у этой любови есть своя история. Сидя на брёвнышке с самокруткой в руках, дядя Григорий как – то поведал мне.
- Я – то во время войны в резерве был до 44 года. Как в резерве? Мы тянули связь через всё Приморье, через все перевалы – готовились к кунфликту с японцами. А после войны в Манчжурии вернулся я орлом – при медалях да ордене! Бравый – добренно – хорошенно! А тут Нюта! Румяная, весёлая! А певунья! Загуляли мы с ней. Батьку моего ещё прошлой осенью засудили на год – считай, ни за что. Тогда с председателями колхозов разговор был короткий! Мать в больнице лежала всё лето. Так что кладовочка нас приютила! К осени стало ясно, что тянуть со свиданиями уже нельзя!
- Не плачь! В субботу наряжусь, да и приду со сватами! Жди!
Наряжусь! Сказанул! Гимнастерка да галифе – все моё добро! Начистил награды, взял брата, друга Степана, самогона бутыль. Как стемнело, пошли. К дому подходим – оторопь меня берёт! Первый раз жениться задумал! Я булками торговал!
- Стойте, хлопцы, дайте дохнуть!
Закурили. Собаки молчат, так как уже привыкшие. А из хаты крики:
- Ты что, дура, удумала? Какой тебе Гришка? Рано ещё! Сейчас вот лозиной, а не то ремнём!
Господи, какие муки Нюта терпит! Меня даже тряхнуло! Я в хату, хлопцы – за мною!
Глядю, певунья моя с красными глазами стоит, а мамаша ейная как квочка, так и клюёт! И клюёт! Мне даже шибануть её захотелось! Да нельзя – а вдруг тёщей будет?
- У вас товар, у нас купец! – завёл речи Степан.
- У нас бычок, у вас тёлочка! – подхватил брат.
- Ишь, чего удумал! – перебил Нютин отец. - Губа не дура! Выбрал! Долго выбирал? Да наша девка и рукодельница, и приданого три сундука! А ты? Одна родня твоя чего стоит – все пьяницы да драчуны! Не чета нам, Крюкам! В родню – с голым задом? Да у тебя и добра всего- то медальки твои! Куда молодку спать покладёшь? На медаль ляжете, шинелкой накроетесь? И в этой нищете нам внуков наделаете? Не отдам тебе Анюту!
Я не выдержал! Выскочил во двор! Да если бы только старик знал, что после последнего боя из всей роты я один в живых и остался! Мы за высотку бились. Японцы до того озверели, что головы не поднять! Там и дружок мой Володя навечно остался! А всё по глупости какой-то. Попросили наши подкрепления. Прислали нам самолёты. А те вместо вражеских позиций нас бомбить взялись! Пока разобрались, своих полегло…. Я под танк подбитый успел залезть, уже раненый. Там меня и нашли после боя без сознания. Медалью наградили! Да я должон её носить за всех моих побитых товарищей и поминать друзей боевых! Сынам своим, сколь будет, их имена дам! Ну, думаю, выломаю кол да отхожу папашу! Хлопцы за руки держат, отговаривают.
-Эх, нынче не судьба – завтра решим! – собрался я уходить со двора.
- Да я бы за тобой, и сама убёгла бы! – тётя Анюта подошла к нам. -Ты выскочил из хаты, а я батьке с мамкой в ноги: - не губите жизню мою! Тяжёлая я от Гриши! Батька прямо обмер. А мамка кинулась из хаты:
- Гриша, вернись! Мы передумали!
Дядя Григорий хитро прищурил глаз: - Вот как добренно – хорошенно! Я ей в ответ: так у меня же голая задница! Зачем я вам?
- А мы дочке родной не враги! Вернись!
- Да у меня кроме шинелки, ничего нету! – я ещё дальше отошел с дружками от хаты.
- Ой, вернись, Гриша! Вернись! Жизня долгая – наживёте!
- Так мы, Данчуки, все пьяницы и драчуны!
Мамаша бежит следом, не унимается:
- Так нас, баб, другой раз, и поучить не грех!
Тут и батькин голос слышим: - Гришка, вернись! Я стерплю! Неси самогон!
Так вот в тот вечер я добился Нюты своей! Правда, батька, очень поскупился с приданым… Не смог мне зад голый простить!
- Да и что с того? – продолжила тётя Анюта. - Зато какие мы были счастливые! Вечером при свечке постираю гимнастёрку, зашью…Картошки пустой наедимся… И песни поём!
- Сын у нас, правда, один. Володей назвали. В люди вышел! Начальник шахты! Дочки замужем, детей ростят! А мы как в молодости, закусим, чем Бог послал, да поём! Эх, я булками торговал!
Дядя Гриша обнял жену, затянул свою любимую:
- Не для меня текут ручьи, бегут алмазными струями!
И дева с чёрными бровями, она растёт не для меня!

Трудно вспомнить более спокойную и незаметную бабушку, чем баба Маня. Точнее, Мария Митрофановна. Или по-простому – Марья, Кустенчиха. Хотя, какая ж она незаметная? Если кто-то из соседей рассказывал о незнакомом другим людям человеке и не мог придумать подходящих слов, по многолетней традиции брал Митрофановну «за образец»: «в теле, как Митрофановна», «размером с бабу Маню», «шириной с Марью», «голосиста, как Кустенчиха», «с грудями, как у Митрофановны» . «Крупногабаритная» - называл соседку Феоктистович. Она не обижалась. Мирно сидя на лавочке с карманом семечек, кивала головой на приветствия прохожих.
- А она всегда в теле была! В войну девки все тощие как палки, а Митрофановна круглая, дородная! Ела как все – не досыта! А вот груди еле носила! Мужики все облизывались! – делился воспоминаниями дед Яков. Соседка частенько его выручала. Охотник всю свою жизнь, Феоктистович не мог для супа сам лишить жизни домашнюю курицу. Или петушка. Засунув под мышку птицу, он бежал к соседке, вручал живность, и почти плача убегал куда подальше. Флегматичная баба Маня, хорошо знавшая своё дело, оставляла тушку у забора, предоставляя дальнейшие заботы уже супруге деда Якова. Тот за услугу платил бартером – делился по – соседски уловом.
Иван, муж Митрофановны, невысокий конопатый мужик, тихий и малоразговорчивый, оказался в деревне после войны. И хотя прожил здесь всю свою жизнь, вырастил с Марьей пятерых детей, остался пришлым чужаком. Может, оттого что не курил с мужиками из-за ранения, работал ночным сторожем на птичнике, а днем на людях бывал редко. Избегал компании и шумные застолья. Здоровье не позволяло. А дети побаивались дядьку Ивана из-за полузакрытого глаза, также пострадавшего в войну. Дядька знал об этом и пугал изредка, выпячивая страшный незрячий глаз в сторону слишком расшумевшейся ватаги. Одно время досужие кумушки даже решили, что Иван Кустенко – ведьмак! Нашлась даже такая, которая видела, как Иван по ночам, обернувшись ужом, в чужих сараях коров доит! И на кур подклады делает, чтоб не неслись! Ни баба Маня, ни сам герой слухов, не обращали внимания на наговоры. Жили себе, никому не мешая…
С годами дядька Иван делался всё меньше, а Митрофановна – всё больше. Имея маленькую, почти миниатюрную ножку, грузная женщина все реже уходила от двора. Она никогда не жаловалась на свою болезнь, которая и была причиной такого размера тела. И не унывала! Распевая песни на весь двор, управлялась с хозяйством как могла, не прибегая к посторонней помощи даже тогда, когда муж заболел. Конечно, разъехавшиеся дети бывали у родителей, помогали. Но привычки матери они не в силах изменить! Можно представить, в каком виде были дом и двор, если бабе Мане трудно было наклоняться, согнуться и пролезть в узкие двери построек. В некоторые из них бабушка годами не заходила. Зато решительно отказалась ломать русскую печь и пекла удивительно ароматный, пористый чудесный хлеб! Сколько свадеб в деревне сыграли с её караваями – огромными, с коричневой корочкой! Сколько молодых семей получило благословение её хлебом! Баба Маня за эти буханки и денег не брала – дарила - щедро, от души.
В тот майский день Иван захотел соленых огурцов. Косясь невидящим глазом на коврик у кровати, виновато попросил: - Мать, я бы огурчика съел, что ли…
- Вот управлюсь и принесу! – пообещала хозяйка. Если учесть флегматичность Митрофановны и её габариты, то нетрудно представить, что ожидание дядьки Ивана затянулось… Но, когда часа через три хозяйка так и не пришла, муж забеспокоился и встал с кровати. Где Мария?
А баба Маня сначала вспоминала, куда с осени определила бочонок с солеными огурцами. Тогда дед был еще крепче и помогал по хозяйству. Может, он выполнял поручение жены…Точно! Верная старым привычкам, она отдала приказ поместить бочонок в погребок на заднем дворе. Надо сказать, что такими погребками тогда уже мало кто пользовался, их заменили холодильники, банки с консервами и просторные погреба под полом в доме. Но бабу Маню не переубедишь: капуста, огурцы и помидоры, а также другие полезные запасы должны храниться в погребке как в старые добрые времена! Под замком, иначе добро не сохранить! Положив связку ключей в бездонный карман фартука, Митрофановна неторопливо отправилась на задний двор. Протиснувшись в калитку, бабушка задумалась: а как она попадёт в узковатый лаз погребка? Много лет сюда был вхож только тонкий и звонкий супруг…Но желание угодить заболевшему мужу толкнуло на отчаянный шаг. Вот и крыша погребка, обложенная с осени дёрном. Распахнув дверцу, баба Маня с трудом наклонилась, протиснулась боком и осторожно поставила ногу на первую ступеньку. Ступенька заскрипела. Вторая ступенька также задумалась…Третья ступенька с отчаянием взвыла. А четвёртая просто обломилась, и Митрофановна всем грузным телом рухнула вниз, ободрав «по дороге» локти, бока и колени.
- Живая!
Баба Маня минут десять пыталась сесть на земляном полу, усыпанном опилками, ругая и жалея свой тяжелый живот, необъятный бюст и маленькие ноги. Наконец попытка сесть удалась. А как обратно? В открытую дверцу проглядывал кусочек синего неба… Стайка ласточек пронеслась, скорее всего, к сараю, где птички традиционно лепили свои гнезда…Лёгкие облака подавали надежду на очень нужный дождик… Порыв ветра захлопнул дверцу!
- Господи! За что? - отчаялась пленница. И кто теперь догадается, что бабушка сидит в погребке? Митрофановна прикинула: сегодня только вторник. Дети приедут в лучшем случае, в пятницу. Четыре дня! Сидя в темноте, прислонившись спиной к тому самому злосчастному бочонку, женщина вытирала неожиданные слёзы уголком фартука.
«Надо подумать, что делать дальше…» И пока варианты спасения были в пути, их место заняли мысли о прошедшей молодости…
Как годы летят! Почему-то детство не хотело напоминать о себе. А вот военная юность тут же выпрыгнула из закромов памяти. Когда мужики ушли на фронт, их, девчонок, куда только не посылал работать председатель Трофим Исаакович! Раненый ещё в первую мировую, он не попал на фронт. Вместо боевого эскадрона ему досталась армия из баб, стариков и детей. Лихую шашку заменили и личный пример, и убеждение, а где и крепкое словцо! Ладная с виду Маня всю военную пору топором орудовала в лесу, косила высокую густую траву, сено в стога метала. При этом неизменно с песней во весь голос. Тогда, в сорок четвертом, и любовь первая случилась… А он оказался женатым. И уехал вскоре. А у Мани дочка родилась. Может быть, одна бы и вековала потом. Тут девкам мужиков не хватает, а уж кто позарится на бабу с дитём! Хотя стать мужем на одну ночку желающих было хоть отбавляй! Когда война с японцами началась, много военных прошло через деревню. Шли ночами, молча пыля по дороге. А днём отсиживались в кустах да в кукурузнике. И не один предлагал красавице свою любовь! Эх, когда это было…
В то же время дед Иван, лёжа на кровати в ожидании солёных огурчиков, вспоминал в который раз…
Их полк перебросили с западного фронта на Дальний Восток – к чёрту на кулички! Когда сержант Иван Кустенко увидел статную Марию, решил: жив останусь - вернусь к ней! Уж больно похожа на его первую жену Настю. Погибла Настя под бомбежкой в первый день войны. Прожили вместе всего две недели… Из родных никого не осталось. Сожгли немцы деревню. А где искать своих? Страна большая…
Бабе Мане в темноте вовсе нетрудно было вспоминать яркую голодную молодость. И день, когда неожиданно возник на пороге старой хатки молодой конопатый солдатик – с рыжими бинтами в пол-лица, с медалями на давно не стираной гимнастёрке. Он молча топтался на пороге, не решаясь объяснить причину своего появления. А Манина дочка маленькая подбежала к незнакомому дядьке, улыбаясь, и протянула ручки. Солдат не оттолкнул чужое дитя. Взял на руки, достал запылившийся кусочек сахара и маленькую куколку. Настоящую! Где взял? Это потом узнала Мария, что выменял на банку тушенки. Знал, куда и к кому едет!
Остался солдат. Мужем стал. Отцом, а потом и дедом. Ни разу не упрекнул свою Маню за её первую неудачную любовь. Хлебнув в полной мере лихой военной поры, Иван умел ценить тихое семейное счастье.
«Иван! Как он там? Я тут сижу, отдыхаю…» Мария Митрофановна вздохнула. Что делать? Вспомнила, куда под присмотром супруги Иван по осени ставил бутылки с наливкой. Пошарила кругом руками. Вот бутылочка! Напиток оказался сладким, но крепким. Приятно взбодрил. Да так взбодрил, что баба Маня, тряхнув головой, затянула во всё горло:
-Эх, полным-полна моя коробушка, есть и ситцы, и парча!
Эту песню сменила другая. Затем третья… А когда Митрофановна затянула звучно «Ой, мороз, мороз, не морозь меня!», дверца погребка открылась. Соседи - Феоктистович и его супруга Павловна, запыхавшиеся и удивленные - недоуменно смотрели на случайную затворницу.
- Ох, и горазда же ты, Мария, на песни!
Через час «спасатели» - соседи Яков и Зина, Николай, старший сын бабы Мани Сашка с женой сидели во дворе под сливами. Огурчики, капустка, бутылки с наливкой. Знаменитая душистая буханка! Вынесли кресло для Ивана. Весна! Красота!
- Ну, за песню русскую - спасительницу! За неё и за нас!
Очень душевно посидели. Конечно, синяки и ссадины баба Маня еще долго терпела. Зато муж немного ожил и повеселел! Правда, следующее застолье было тихим…Кто ж знал тогда, что всего через месяц с небольшим станет Митрофановна вдовой…

В тот год Матвеиха встретила очередной День рождения в пустом доме. И это было хорошо! Старший сын с невесткой ночевали у себя после обильного возлияния по надуманному поводу… А может, и без повода…Мишка, второй средний, подрядился на три дня на пасеку к соседу…Да, а где же младший? Не дошел до дому с вечера, получив зарплату. Всего у Матвеихи девять детей. И все пьющие…Даже две из трёх дочерей. Подрастающие внуки шли той же дорожкой…
Почему так вышло? А кто знает…. Сама Анна Герасимовна из большой семьи. И там тоже все выпивали. Разве бывает по-другому? Хотя муж её, Алексей, никогда пьяным не валялся. Меру знал. Может, потому, что фронтовик бывший, раны беспокоили все двадцать семь лет после войны.
Баба Анна причесалась гребешком, не глядя в зеркало…
Ей повезло - Алексей вернулся с войны, раненый да контуженый, но вернулся. На танке до самого Берлина дошел! Дети рождались один за другим, заполняя гамом обе комнаты, вырывая друг у друга единственную игрушку – жестяную коробку с отцовскими орденами и медалями, толклись на широкой русской печи, стучали крышками кастрюль и чугунков в поисках еды. Огромные буханки домашнего хлеба собственной выпечки не успевали черстветь… Ведра картошки в мундирах не хватало на всех! Так и прошла жизнь между печкой и лавочкой. Только тут, за калиткой, на покосившейся от времени лавочке, набрав карманы семечек, Матвеиха позволяла себе отдых. Поняв, что дети сами себя покормить в силах, мужу куда интереснее газету почитать, баба Анна стала проводить на лавочке всё больше и больше времени. Здесь, засыпая черную землю шелухой, она погружалась в мечты и размышления… Не заметила, что сыны уже курить стали, брагу воруют, старшая дочка уехала да замуж выскочила. Мишка успел дважды в тюрьме посидеть и вернуться… И Володя своё отсидел… А муж, сильно кашляющий в последнее время, как-то притих, с постели почти не встает…Умер так же тихо и неожиданно. Даже не поговорили ни о чём… а надо ли было?
Матвеиха научилась вовремя прятаться в старый амбар во избежание быть побитой Мишкой, Володькой или Петром, делать схроны продуктов, деньги уже за пазуху не прятала – все равно отнимут, а благоразумно соорудила тайник под крыльцом. Научилась не слышать грубую брань подвыпившей младшей дочки. Подруг у неё не было – так, соседки да прохожие. Тогда баба Анна стала заядлой киношницей! Ни одного фильма не пропускала! Обожала душещипательные индийские мелодрамы про любовь! Живут же женщины! Красивые! Нарядные! Какие страсти вокруг них разворачиваются! Как мужчины рискуют ради любимых! И все поют!
Матвеиха четко осознала, что жизнь явно обделила её такой вот любовью! Чувствуя себя глубоко несчастной и одинокой, она успокаивалась только на лавочке с карманами, полными семечек…
Дочка Вера как-то привезла бабушке вторую внучку – показать и познакомить, а в подарок матери – новое платье и яркую косынку. Обомлевшая от неслыханной щедрости женщина гладила обновки уже третий день, не замечая пьяных лиц, не слыша стука стаканов и брани подвыпивших детей…
Но только сегодня, в день рождения, Анна решилась принарядиться. И пойти в магазин. Она стояла в очереди, любуясь собой со стороны, испытывая непонятное волнение.
- Кто последний? – раздался мужской голос.
- Я! – не сразу отозвалась замечтавшаяся Матвеиха.
- Не понял! А погромче!
- За мной будете!
- До чего же приятно стоять за нарядной женщиной!
У нарядной женщины застучало сердце от неожиданного комплимента! Она тихонько повернулась на голос и обомлела: за ней стоял мужчина её мечты – высокий, одного примерно возраста со старшим сыном Петром. Лихой чуб с легкой сединой, ладный костюм и светлая голубая рубашка – немного непривычный наряд для села. Ноги подкосились, она качнулась.
- С вами всё в порядке? – участливо спросил незнакомец.
Стесняясь такого внимания, Матвеиха прикрыла рот платком и покачала головой. А мужчина уже бойко отвечал на вопросы присутствующих: новый агроном, приехал в совхоз с семьёй издалека, из – под Харькова. Дальше было как во сне…Набрав полную сумку хлеба и круп, баба Анна вышла на улицу. Что такое? Почему дышать трудно? Лицо горит, а руки холодные? Она тяжело пошла по обочине дороги, пытаясь осознать происходящее.
- Вам помочь? – догнал её тот же голос. Не дожидаясь ответа, мужчина подхватил сумку, - Нам в одну сторону!
«Господи, да что он привязался?» - но сопротивляться не стала. Агроном расспрашивал о местных достопримечательностях, о погоде зимой и осенью.
Когда дошли до дома, у бабы Анны горели не только щёки, но и уши.
- Мы так и не познакомились. Меня зовут Виктор Михайлович!
- Анна… - выдавила женщина.
- А отчество?
«Да никто ж меня не…Как же?» - уже почти забыла Матвеиха.
Новый знакомец удивился яркости сочетаний имени и отчества: Анна Герасимовна!
- Я живу там, за переулком! – махнул он рукой. – Нельзя ли у вас молочком разжиться?
- Корову не держу! А вот соседка может продать! Молоко у неё хорошее! Не пожалеешь! К другим не ходи!
Виктор Михайлович поблагодарил и пошел своей дорогой. А Герасимовна не находила себе места! За всю жизнь никто из мужчин ни разу не помог сумку нести! Не обращался так вежливо! Приятный голос звучал в ушах, а запах мужского одеколона преследовал повсюду до самой ночи. Спать она ушла в амбар – подальше от всех. Сквозь худую крышу сияли июльские звезды, а между ними мелькали серые глаза …
С утра Матвеиха уже сидела на лавочке: она страстно хотела увидеть Виктора Михайловича! В долгом ожидании сгрызла гору семечек. Видела соседка Павловна, как баба Анна стояла у обочины, держа ладонь козырьком, вглядываясь пристально в сторону переулка оставшуюся часть дня. «Что это с ней?»
Только на третий день Герасимовне удалось увидеть ЕГО (так Анна про себя называла Виктора Михайловича)! Она не изменила своей привычке – пошла в кино. ОН тоже пришел – с женой. Бабе Анне жена не понравилась – худая, востроносая. Но губы накрашены яркой помадой.
Агроном кивнул издалека и отвернулся, разговаривая с супругой. Какое там кино! Матвеиха смотрела на экран, а мыслями была совсем в другом месте. Вон индийские женщины какие яркие! Брови черные, губы красные…И мужчинам это очень нравится…Надо что-то делать...
На другой день Герасимовна пришла уже в промтоварный магазин: она решила купить себе духи и помаду! Впервые в жизни! Этим удивила продавщицу Валентину. Та поделилась впечатлениями с Клавдией и Иванихой. Женщины решили, что Матвеиха пошла на такую покупку только ради мужика! Несмотря на свои более чем приличные года! Но кто стал предметом её обожания? Сплетницы терялись в догадках.
В этот день многие заметили яркий румянец на щеках бабы Анны (губы все же она не рискнула пока украсить). Тонкие пока, как паутинка, сплетни, поползли по селу.
А вечером Виктор Михайлович пришел за молоком к соседке! Герасимовна приблизилась к обочине дороги. Агроном вежливо поздоровался, задал несколько пустяшных вопросов. Попросил воды, вежливо поблагодарил. Он уходил в сторону своего дома, а баба Анна смотрела вслед, держа ладонь козырьком, не обращая внимания на соседок, пока предмет обожания не скрылся из виду. Щеки женщины пылали, глаза блестели, губы сложились в мечтательную улыбку…
Сын Пётр, забежавший назавтра перекусить, не сразу обратил внимание на перемены в поведении всегда зажатой и тихой матери. Баба Анна живо гремела посудой, шустро двигаясь по комнате. Стоя спиной к столу у печки, помешивая нехитрое варево, неожиданно даже для себя затянула: - По диким степям Забайкалья…
Пётр замер с ложкой у рта. Дожив до полсотни лет, он ни разу не слышал, чтобы мать пела! А та, повернувшись к сыну, продолжала тоненьким голосом: -…тащился с сумой на плечах!
И перемены во внешности сразу бросились в глаза: румяные щёки, блестящие глаза! Когда Матвеиха поднесла тарелку, в нос ударило ароматом капусты и сладкого парфюма «Ландыша лесного».
- Ты чего, старая? Совсем уже?
А старая, поставив тарелку на стол, ничего не ответив, поспешно вытерла руки и поспешила на лавочку – ждать!
Виктор Михайлович появился на горизонте только после пяти вечера. Набравшись храбрости, баба Анна пригласила его во двор и угостила кружкой домашнего кваса. Взамен получила маленькую шоколадку и несколько приятных слов вроде «замечательно выглядите», «приятная встреча с хорошим человеком». Окрыленная очередным знаком внимания, Герасимовна долго носила шоколадку за пазухой. А потом съела, но обертку не выбросила, а спрятала в свой тайник под крыльцо, где к этому времени накопилась некоторая сумма денег. Взяв пару бумажек, Матвеиха решилась на очень серьёзный шаг: купить бутылку красненькой и пригласить агронома в гости.
Нарядившись, она направилась в магазин. Конечно, шептались и хихикали женщины, кивая на непривычно расфрантившуюся Герасимовну. Предмет её обожания уже вычислили, «кости моют» …
Идущего с работы мужчину она остановила, взяла за рукав пиджака и потянула во двор. Агроном несколько опешил, но проявил вежливость и не стал отказываться. В старом амбаре стояла бутылочка вина и нехитрая закуска…
Кажется, до Виктора Михайловича дошло, наконец: женщина, бабушка уже давно, испытывает к нему нежные чувства! Конечно, бывало всякое, но вот такое…Не зная пока, как к этому относиться, он всё же пригубил сначала, а потом выпил стаканчик до дна. Разрумянившаяся Герасимовна расхрабрилась и спела «А я люблю женатого», что можно было считать признанием в чувствах. Затем прижалась к плечу агронома и блаженно закрыла глаза. Что делать? Грубить поздно. И мужчина решил найти выгоду для себя из сложившейся ситуации. Приняв еще немного вина, он осторожно расспрашивал бабу Анну обо всём понемногу. Затем намекнул на свои некоторые сложности в жизни…
Уже в легких сумерках они вышли из амбара. Проходя под старой грушей, Матвеиха споткнулась и упала. Виктор Михайлович пытался помочь, но не удержал и сам свалился….
Эту сцену наблюдала Павловна, стоя у себя на пригорке. Подвыпившая парочка качалась в бурьяне…Что можно было подумать?
Назавтра вся улица обсуждала последние события. Баба Анна еще дремала, когда Мишка зашел в дом и стукнул кулаком по столу:
- Ты, мать, совсем рехнулась! Этот твой тебе в сыновья годится! Выбрось дурь из головы! Уже пора туда (он кивнул в сторону деревенского кладбища) собираться! А ты хочешь нам молодого папашу в дом притащить!
Матвеиха отвернулась: да ну тебя! И тут же получила удар по голове. Увернувшись от второго удара, проявляя неожиданную прыть, женщина укрылась в амбаре. Сын долго пинал двери ногой, покрывая мать отборной бранью. На крики выскочили соседки, скучковались на пригорке. Но на помощь не прибежали: дело семейное, сами пусть разбираются!
На лавочку Герасимовна вышла только после обеда – с ярко накрашенными губами! Назло всем! Хватит, скромничала все свои семьдесят с хвостиком! Знай наших! За пазуху она спрятала извлеченную из тайника под крыльцом свою «благодарность» агроному за вчерашний вечер.
Агроном пришел сам! Целью визита его было предложение о прекращении каких – либо встреч во избежание сплетен и досужих разговоров. И слабая надежда всё же извлечь выгоду из сложившейся ситуации… Сплетни скользкими змеями уже ползали по селу от двора ко двору. Но баба Анна такими глазами смотрела! Мужчина понял, что и помада, и духи – только для него!
Герасимовна полезла за пазуху и достала маленький узелок. Не скрывая чувств, вложила «благодарность» в карман агронома. Замахала руками, закачала головой, не находя слов для пояснений…
- Ты заходи, когда … Просто так…Я ждать буду…
Конечно, жена Виктора Михайловича уже всё знала. «Опять… Переживу и эту! Тем более, такую рухлядь!» Так прокомментировала она очередное приключение супруга.
Ешь с голоду, а люби смолоду. Так говорит народная мудрость. Но жизнь готовит сюрпризы в любом возрасте. Любовь годы побеждает. И притупляет бдительность. Виктор Михайлович всё же заходил «в гости», когда доверчивая Герасимовна получала пенсию.
Недолго длился роман Анны Герасимовны. Уже через три месяца уехал агроном куда – то под Хабаровск. Она же ни разу в жизни не выезжала из родной деревни дальше районного центра. Глядя сквозь замерзшее стекло на заснеженную улицу, Матвеиха думала: «Где он, этот Хабаровск? А вдруг там морозы? Хоть бы поберёгся…»

- Ой, дочка! Дай бутылочку, да закусить селёдочки, что ли! Буду Нюту свою лечить! Я булками торговал!
Дядя Григорий, несмотря на солидный семейный стаж, в очередной раз обнаруживал свою нежность и любовь к супруге, желая подлечить от похмелья.
- Да мы с Нютой, добренно – хорошенно, тря дня кутили вдвоем! А что? Картошку выкопали, можно и гульнуть! – откровенничал он в сельском магазине.
Нечасто среди супружеских пар сохраняются столь тёплые чувства в возрасте после семидесяти! Конечно, тётя Анюта иногда позволяла себе приложиться кулаком к спине мужа, «так-то от любовей, я булками торговал!»
И у этой любови есть своя история. Сидя на брёвнышке с самокруткой в руках, дядя Григорий как – то поведал мне.
- Я – то во время войны в резерве был до 44 года. Как в резерве? Мы тянули связь через всё Приморье, через все перевалы – готовились к кунфликту с японцами. А после войны в Манчжурии вернулся я орлом – при медалях да ордене! Бравый – добренно – хорошенно! А тут Нюта! Румяная, весёлая! А певунья! Загуляли мы с ней. Батьку моего ещё прошлой осенью засудили на год – считай, ни за что. Тогда с председателями колхозов разговор был короткий! Мать в больнице лежала всё лето. Так что кладовочка нас приютила! К осени стало ясно, что тянуть со свиданиями уже нельзя!
- Не плачь! В субботу наряжусь, да и приду со сватами! Жди!
Наряжусь! Сказанул! Гимнастерка да галифе – все моё добро! Начистил награды, взял брата, друга Степана, самогона бутыль. Как стемнело, пошли. К дому подходим – оторопь меня берёт! Первый раз жениться задумал! Я булками торговал!
- Стойте, хлопцы, дайте дохнуть!
Закурили. Собаки молчат, так как уже привыкшие. А из хаты крики:
- Ты что, дура, удумала? Какой тебе Гришка? Рано ещё! Сейчас вот лозиной, а не то ремнём!
Господи, какие муки Нюта терпит! Меня даже тряхнуло! Я в хату, хлопцы – за мною!
Глядю, певунья моя с красными глазами стоит, а мамаша ейная как квочка, так и клюёт! И клюёт! Мне даже шибануть её захотелось! Да нельзя – а вдруг тёщей будет?
- У вас товар, у нас купец! – завёл речи Степан.
- У нас бычок, у вас тёлочка! – подхватил брат.
- Ишь, чего удумал! – перебил Нютин отец. - Губа не дура! Выбрал! Долго выбирал? Да наша девка и рукодельница, и приданого три сундука! А ты? Одна родня твоя чего стоит – все пьяницы да драчуны! Не чета нам, Крюкам! В родню – с голым задом? Да у тебя и добра всего- то медальки твои! Куда молодку спать покладёшь? На медаль ляжете, шинелкой накроетесь? И в этой нищете нам внуков наделаете? Не отдам тебе Анюту!
Я не выдержал! Выскочил во двор! Да если бы только старик знал, что после последнего боя из всей роты я один в живых и остался! Мы за высотку бились. Японцы до того озверели, что головы не поднять! Там и дружок мой Володя навечно остался! А всё по глупости какой-то. Попросили наши подкрепления. Прислали нам самолёты. А те вместо вражеских позиций нас бомбить взялись! Пока разобрались, своих полегло…. Я под танк подбитый успел залезть, уже раненый. Там меня и нашли после боя без сознания. Медалью наградили! Да я должон её носить за всех моих побитых товарищей и поминать друзей боевых! Сынам своим, сколь будет, их имена дам! Ну, думаю, выломаю кол да отхожу папашу! Хлопцы за руки держат, отговаривают.
-Эх, нынче не судьба – завтра решим! – собрался я уходить со двора.
- Да я бы за тобой, и сама убёгла бы! – тётя Анюта подошла к нам. -Ты выскочил из хаты, а я батьке с мамкой в ноги: - не губите жизню мою! Тяжёлая я от Гриши! Батька прямо обмер. А мамка кинулась из хаты:
- Гриша, вернись! Мы передумали!
Дядя Григорий хитро прищурил глаз: - Вот как добренно – хорошенно! Я ей в ответ: так у меня же голая задница! Зачем я вам?
- А мы дочке родной не враги! Вернись!
- Да у меня кроме шинелки, ничего нету! – я ещё дальше отошел с дружками от хаты.
- Ой, вернись, Гриша! Вернись! Жизня долгая – наживёте!
- Так мы, Данчуки, все пьяницы и драчуны!
Мамаша бежит следом, не унимается:
- Так нас, баб, другой раз, и поучить не грех!
Тут и батькин голос слышим: - Гришка, вернись! Я стерплю! Неси самогон!
Так вот в тот вечер я добился Нюты своей! Правда, батька, очень поскупился с приданым… Не смог мне зад голый простить!
- Да и что с того? – продолжила тётя Анюта. - Зато какие мы были счастливые! Вечером при свечке постираю гимнастёрку, зашью…Картошки пустой наедимся… И песни поём!
- Сын у нас, правда, один. Володей назвали. В люди вышел! Начальник шахты! Дочки замужем, детей ростят! А мы как в молодости, закусим, чем Бог послал, да поём! Эх, я булками торговал!
Дядя Гриша обнял жену, затянул свою любимую:
- Не для меня текут ручьи, бегут алмазными струями!
И дева с чёрными бровями, она растёт не для меня!