Наконец я выбралась к родителям. Обожаю свой город, скучаю по нему, но часто приезжать не получается. Работа, семья, дети, кофе с подругами по воскресеньям. В общем, всё как у всех. Жизнь бьёт ключом, и я вполне счастлива. Но мне катастрофически не хватает «живого» общения с родителями и ЕГО – моего любимого города. Здесь я выросла, здесь строила планы на жизнь и мечтала, мечтала, мечтала…Он сильно изменился, появились новые кварталы, улицы магазины и кафешки. Но как бы он не менялся, он всегда мною узнаваем и бесконечно любим. Я и сама, увы и ах! изменилась. Из стройной берёзки превратилась в матрону, и порой меня не узнают даже старые знакомые. Но я точно знаю, что как бы я ни изменилась, для НЕГО я всё та же угловатая девчонка с вечно разбитыми коленками и горящими глазами. А вот мой дом и двор почти не изменились. Он всё так же стоит изогнутым, девятиэтажным парусом от первого до пятого подъезда. Всё та же площадка со слоном из лесенок и высокие железные качели. И только деревья во дворе выросли и теперь заглядывают своими верхушками в окна пятых этажей. За двадцать с лишним лет в доме почти не осталось знакомых. Разъехались, разменялись. Кого-то не стало. Из старой гвардии осталось не больше десяти семей. В нашем подъезде три. Мои родители, Малышевы с девятого и Зорины двумя этажами выше нас. А ведь мне, помнится, очень нравился Влад Зорин. Не знаю, была ли это влюблённость, но у меня всегда ёкало сердце, когда я его встречала. Влад был моим ровесником, но учились мы почему-то в разных школах. Он был высоким, чуть смугловатым парнем с высоким красивым лбом, тёмно-каштановой копной волос и красивыми светлыми глазами, на которые то и дело падали пряди зачёсанной назад длинной чёлки. И когда он небрежным движением откидывал их со лба и как бы случайно кидал на меня взгляд своих потрясающих глаз, а потом сразу смущённо отводил их в сторону, моё сердце болезненно сжималось, а потом перемещалось в виски и начинало там биться. Когда я выходила гулять со своей собачкой, Влад подглядывал за мной из-за штор окон в зале. Мне было это очень приятно, и я старалась не просто идти по двору, а высоко подняв голову, ступая легко и как можно более воздушно, как гимнастки выходят на центр зала перед исполнением своей программы. Вот такая у нас была «любовь». Мы так и не подошли друг к другу, а, повзрослев, разъехались каждый в свою сторону. У него семья, у меня семья, а наши «переглядки» так и остались тёплым воспоминанием детства.
В этих воспоминаниях я вышла из квартиры и нажала на кнопку вызова лифта. После «торжественного» обеда с родителями необходимо было немного протрястись, и я решила прошвырнуться по магазинам. Лифт загудел, притормаживая с верхних этажей, на секунду завис напротив моего этажа и с грохотом распахнул свои тяжёлые двери. Я шагнула в него и сразу остолбенела. Передо мной стоял Влад. Это было настоящим потрясением. Это было невероятно, но с последней нашей встречи он СОВСЕМ не изменился. А ведь я его видела лет двадцать назад. Высокий, подтянутый, смуглый, с пышной копной каштановых волос и пронзительным взглядом. Ни морщин, ни мешков под глазами, ни седины в копне волос. Ни единого намёка на пролетевшие годы! Боже! Как ему это удалось? И только тут до меня дошло, что он у меня что-то спрашивает, а я стою, как замороженная, с чуть отвисшей челюстью, и таращусь на него. Я резко развернулась к нему спиной и, нажимая на нижнюю кнопку, ответила: «Да, на первый.»
А ведь он меня даже не узнал. Я глянула на себя в матовое отражение панелей лифта. Конечно. Что от меня прежней осталось? Двое родов, гормоны, кофе по воскресеньям не только с подругами, а ещё и с пирожными, проверка уроков до часа ночи, глажка рубашек в шесть утра, сверхторжественные обеды с родителями…Я незаметно постаралась расправить плечи, поднять голову и максимально втянуть живот. Даже не узнал…
Лифт звякнул, нехотя раскрыл двери, выпуская нас на первый этаж. Я вышла и в расстроенных чувствах быстро зашагала прочь из подъезда. У лавочки слева стоял мужчина средних лет с большой дорожной сумкой. У него были зачёсаны назад седеющие волосы с первыми признаками полупрозрачных залысин, слегка обозначившиеся мешки под глазами и спортивная футболка поверх джинсов, предательски выдающая обозначившийся животик. К нему подошёл Влад и, протянув ему связку ключей, сказал:
-Пап, я закрыл только на нижний замок, правильно?
-Да. Макс, а дверь на балкон закрыл? Я просил тебя.
Я замерла. Макс? Это не Влад? Я ещё раз посмотрела на «Влада» и на того, кого он назвал папой. Ну конечно! Где были мои глаза?! Передо мной стоял настоящий Влад. Высокий лоб, поседевшие волосы, зачёсанные назад с предательскими дорожками обозначившихся залысин, и светлые пронзительные глаза. Мы встретились взглядами, он смущённо улыбнулся и чуть кивнул мне головой. Я выдохнула животом и сказала ему: «Привет Влад!»
Мне хотелось ещё что-то добавить, но я, как и в детстве, смутилась и зашагала прочь. Нет, не как гимнастка, готовящаяся вертеть сальто, а как женщина после двух родов, гормонов, уроков и подружек с пирожными… Чудес не бывает, и, наверное, это не плохо...

Декабрь выдался снежным и холодным. Город утопал в сугробах, каждое утро «радуя» коммунальщиков новой порцией снега. К вечеру поднимался ветер и начинало подвьюживать. Дороги вставали в длинных, непробиваемых пробках. Но одно всё-таки радовало: две недели до нового года! И каждый прожитый день неуклонно приближал волшебный вечер с праздничным столом, «Огоньком» по телевизору и подарками под ёлкой!
Отмена электрички и задержка следующей, видимо, были первыми «предновогодними подарками» от железной дороги. На платформе скопилось много замёрзших и уставших после длинного рабочего дня пассажиров. То и дело кто-нибудь начинал вслух возмущаться по поводу «пунктуальности» электричек и в конец замёрзших ног, а потом всё завершалось высказыванием о чьей-то матери.
Наконец издевательски медленно, по ведомому только ей одной расписанию подплыла долгожданная электричка. Минуту поразмыслив, она всё-таки распахнула свои двери, и люди с отмороженными пальцами ног и синими носами начали вваливаться в тамбур, не дав до конца выйти счастливчикам, извергающимся из её тёплых недр.
Меня внесли в числе первых, и я не стала привередничать, плюхнувшись на первое же свободное место справа от двери у окна. Машинист сердито брякнул о том, что посадка завершена и двери закрываются. Но это не остановило людей с платформы: они продолжали втискиваться в вагон, доказывая, что если Москва и не резиновая, то подмосковные электрички резиновые точно.
Немного отогревшись, я стянула с рук перчатки и расстегнула молнию пуховика. Вагон был потрёпанным и жарким. Пассажиры стояли, плотно втиснувшись друг в друга. В воздухе тянуло потом, и периодически к нему примешивался запах спиртного. Люди, ещё десять минут назад мечтавшие о тепле, начинали «плавиться» и мечтать о глотке свежего воздуха.
Я посмотрела на соседей. Привалившись друг к другу и чуть съехав с сиденья, напротив меня спала глубоким сном парочка: мужчина и женщина лет сорока, а у окна в клетчатом пальто с меховой оторочкой сидела девочка лет десяти. Она сидела ко всем спиной и вглядывалась в огни пролетавших микрорайонов и посёлков сквозь протопленный пальчиком в заледеневшем окне маленький пятачок. Девочка была худенькой и бледной. Из-под вязаной шапочки без отворота торчали две светло-льняные косички, а на самой шапочке красовалась серебряная диадема из пластмассы. Такие сейчас продавали повсюду вместе с бенгальскими огнями, масками, мишурой и прочими атрибутами новогодних праздников.
Через какое-то время я поймала на себе взгляд её светло-серых глаз. Она с интересом посмотрела на меня и тут же уткнула взгляд в своё оконце. Через какое-то время она снова посмотрела на меня, но, встретившись со мной глазами, вновь отвела взгляд, при этом деловито поправляя свою корону. Потом, уже не глядя на меня, нарочито вздохнула и снова поправила корону. Ей явно хотелось обратить моё внимание на своё «сокровище».
Я чуть подалась к ней и тихо сказала:
- Какая у тебя красивая корона. Мама подарила?
По лицу королевишны расплылась улыбка, а в глазах запрыгали радостные огоньки.
- Нет, бабушка, - и она снова поправила диадему.
- А как звать тебя?
- Юленька!
- Ух ты! И имя красивое, и корона чудесная. Ты, наверное, на Новый год её наденешь?
- Да, но сначала на утренник, в школу.
- Здорово. А кем ты нарядишься на утренник? Наверное, Снежной Королевой?
-Нееет. Снежной Королевой будет Алиса. Ей мама купила длинное белое платье. А я буду снежинкой. Бабушка пришила к моему голубому сарафану белую мишуру и снежинки. И я буду танцевать танец снежинок.
- Здорово.
- А ещё я буду петь песню Дедушке Морозу от нашего класса. Надежда Петровна сказала, что у меня получается петь её лучше всех в классе. Надо петь тоненько-тоненько и красиво.
- Ну, ты молодец.
- А ещё Надежда Петровна поставила меня в первый ряд снежинок, потому что у меня лучше всех получается изображать руками падающие снежинки в конце танца!
- Ну, так уж и лучше всех?!
- Не верите? Хотите покажу? – и, не дождавшись моего ответа, она вдруг вскинула вверх свои тоненькие ручки в клетчатых рукавах пальто. На мгновение худые, полупрозрачные кисти рук застыли над головой, а потом вдруг начали плавно вращаться и опускаться вниз, легко и изящно описывая окружность вокруг девочки. Я застыла. На секунду мне показалось, что это и правда две большие белые снежинки, занесённые невесть откуда в этот душный вагон.
Прочитав в моих глазах восторг, Юленька расплылась широкой доброй улыбкой и снова отвела взгляд в окно.
- Ну, а стих ты подготовила Деду Морозу?
- Да. Мы с бабушкой учили. Хотите прочитаю?
- Давай!
Чуть прикрыв глаза, Юленька начала читать негромко и с вдохновеньем:
- Медленно-медленно падает снег.
Тихо по снегу идёт человек
В шапке и шубке своей меховой,
Красные санки везёт за собой…

В это время женщина, спавшая всю дорогу, проснулась и хриплым голосом произнесла:
- Юлька! Чего шумишь? Вишь, мы спим!
Осёкшись, Юленька опустила голову и, оправдываясь, сказала:
- Я тётеньке стихотворение читаю, которое с бабушкой учила.
- Стихотворение? Это хорошо.
Женщина начала тормошить соседа:
- Сенька, Сенька! Дай глотнуть, у меня горло пересохло!
Осоловелый Сенька, бормоча что-то нечленораздельное, вытащил из-за пазухи недопитую бутылку «Столичной» и протянул попутчице. Сделав несколько глотков из горла, она поморщилась и быстро убрала пузырь в сумку между ног.
- Фу, теплющая. Пусть остынет здесь.
Сенька попытался что-то возразить, но, не поняв своим пьяным мозгом ни одного слова, махнул рукой в пустоту и опять засопел. Женщина же, наоборот, взбодрившись от обжигающей водки, была готова пообщаться:
- Стихи это ооочень хорошо! НО! Но песня для моего настроения лучше!
И вдохнув полной грудью воздух, заорала на весь вагон:
- Ой, мороз, морооооз, не морозь меняяяя…
Глаза Юленьки округлились и наполнились ужасом. Она начала тормошить мать за рукав и тоненьким тихим голосом умолять:
- Мам, ну не надо, мам. Люди же…
Мать вырвала рукав и отмахнулась:
- Юлька, не мешай, сказала! Неее морозь меняяя, моего коняяяя!
Тут завозмущались пассажиры:
- Ни стыда, ни совести! Мало того, что перегар на весь вагон, так ещё и порядок нарушают!
Окинув всех удивлённым взглядом, женщина возразила:
- Ничего я не нарушаю! Песня народная, между прочим, ни одного матерного слова! Ну дааа, выпила чуток для сугрева. А может, у меня праздник сегодня! – и всхлипнув, добавила:
- Или горе…
Женщины продолжали возмущаться:
- При ребёнке, из горла! Да прав родительских таких лишать!
Возмутительница покоя чуть качнулась, а потом, махнув на всех рукой, опять прильнула к плечу попутчика и уже через минуту звучно засопела…
Ошарашенная произошедшим, я посмотрела на Юлю. В глазах девочки стояли слёзы. Я потянула к ней руку, взяла за рукав и заглянула в глаза, пытаясь дать ей понять, что ничего страшного не произошло. Юля отдёрнула ручку и резко развернулась ко всем спиной, снова уставившись в круглый пятачок на замерзшем окне. До конца дороги я не сводила с неё глаз, надеясь, что она немного оттает и посмотрит на меня снова. Но девочка словно застыла. Она, почти не мигая, смотрела в проталинку окна, улетев куда-то далеко в своих невесёлых и уже недетских мыслях…
После той встречи прошло много лет, но я никак не могу забыть Юлю. Где она, что с ней стало? Хрупкая, нежная, удивительно чистая в мире огрубевших взрослых. Растаяла ли, подобно нежной снежинке, или превратилась в Снежную Королеву с непроницаемым ледяным сердцем и стальным взглядом? Или смогла вырасти, вопреки всему, замечательным добрым человеком, с нежной и тёплой душой?
Где ты, моя снежинка?...

Мне снилось лето.
В нем я шла босая
По острым камушкам
Вдоль краешка реки,
И жаркий день,
За солнцем ускользая,
Словно цветы, к ногам
Бросал свои лучи.
А за рекой, устав за день от зноя,
Бася шмелиным гулом над цветами,
Уже огромное дремало поле
И лес за ним с глубокими тенями.
Мне снилось лето под метели стоны,
Что не хотела ночью униматься,
Мне снилось лето, тёплое, большое,
И так хотелось в нём навек остаться....

А ночью дождь шумел,
Стучался громко в крышу,
Хотел всех разбудить,
А я шептала: «Ти-ше…
Ну что ты так стучишь,
Как вражеская конница?»
И тысячи копыт,
Мне принесли бессонницу.
Мне принесли бессонницу
И мысли невесёлые,
И всё, что было светлым,
Вдруг показалось тёмным,
И стало так тревожно,
И стало так тоскливо,
Как будто этим ливнем
С души всю радость смыло.
Закуталась я в плед,
Глаза свои закрыла
И стала вспоминать
Всё светлое, что было:
Июль, цветущий луг,
И солнца край безбрежный,
И пару сильных рук,
Что обнимают нежно...
И замелькали вдруг
Весёлой вереницей
Луга, озёра, звезды,
Людей любимых лица…
Глаза открыла я,
А за окном рассвет,
Ни ночи, ни дождя,
Ни мыслей тёмных нет.
Умчалась вслед за ливнем,
Вся вражеская конница
И унесла с собой
Бессонницу, бессонницу...

Вот и август, мой самый любимый,
Самый нежный мой месяц в году,
Подарил он отца мне и сына,
Свадьбу пышную в летнем саду!
Подарил мне дожди проливные,
Солнце нежное и звездопад,
Запах яблок и запах малины,
И алеющий долгий закат...
Смотрит лето печально-усталое
В зеркала потемневшей воды,
Словно ищет первые весточки
Ускользающей красоты.
Первый лист оторвётся от веточки,
Застилая дождями глаза,
Всё кончается, но без отдыха
Даже красному лету нельзя...
Я люблю, люблю бесконечно
Самый нежный месяц в году,
По пути его, тонкому, млечному,
Не спеша я в сентябрь иду...

Дом стоит, старее старого,
Покосились ветряки.
Только вижу: ветер треплет
На верёвке ползунки!
В этот старый дом под крышу
Радость новая пришла!
Дом уже не стонет – дышит,
Словно сделан на века.
Знает дом: поправят крышу,
Стены укрепят на век,
И по старым половицам
Ступит новый человек!
Шаг за шагом, осторожно…
Эй, малыш, не торопись!
Носиком своим курносым
В дом вдохнул ты снова жизнь!
За доверие такое
Старый дом почти поёт!
И сирень как будто ярче
У крыльца его цветёт!
Будет снова дом влюбляться,
Будет снова горевать,
Будет с горечью прощаться,
Будет с радостью встречать!
Свою верность, стойкость, мудрость -
Всё до капли дом отдаст!
И его в пути далёком
Вспомнишь ты ещё не раз!

- Здравствуй, милая соседка,
Что гуляешь тут одна?
И выходишь теперь редко.
- То болею, то дела…

Все ссутуленные плечи,
Остановка, два шажка,
Словно лист кленовый в осень,
Вся в прожилочках рука.

- Внуков видишь?
- Вижу. Редко.
Все в заботах. До меня ль?
И с улыбкою печальной
Поправляет свою шаль.

- А куда идешь?
- Гуляю. Солнце вышло, подышу.
Я теперь ведь вот какая-
День гуляю, два лежу.

А какая нынче осень!
Солнце. Я не усижу.
Погуляю потихоньку,
На прохожих погляжу.

Взглядом выцветшим, усталым
Вдруг поймала в небесах
Журавлиный клин. И встали
Слезы жгучие в глазах…

- Улетают, улетают.
Ишь, подались на юга…
И замолкла, словно стая
Уносила вдаль года…

Как промчался год - не знаю,
Только снова листопад,
Клин увидев, понимаю,
Что давно не вижу взгляд

Глаз усталых, серой шали,
Плеч сутулых, седины…
Моя милая соседка
Не очнулась от зимы…

Вроде и не знались толком,
Так, лишь виделись мельком,
Только это бабье лето
Вдруг дохнуло холодком…

Не спеша иду, гуляю,
Осень - дивная пора!
Только снова клином стая
Растревожила меня!

В небе тонких птиц считаю
И теряюсь в облаках,
Но мне кажется, что стая
Вдаль несёт мои года…

Привет, подруга, заходи,
Ну что ты жмешься снегопадом?
И глупостей не говори,
Тебе, конечно, очень рада!
Ну что косишься ты людей?
Мне ль говорить тебе об этом?
На всех всегда не угодишь,
Им зной зимой и снега б летом…
А знаешь, знала, что придешь,
Во сне я в белом танцевала
Проснулась - сосны все в снегу,
Весною снег наколдовала!
Волшебная моя, не плачь!
Разлуки нам даны для встречи,
Скорее в сад мой заходи
И добрый вечер, добрый вечер!
Рассказывай мне, как дела,
Ушла ль далёко, что вернуло?
Какая грусть тебя взяла,
Что в путь обратный повернула?
Что ты тревожно ветром ищешь,
Верхушки сосен загибая,
О чем ты плачешь так? И свищешь
По проводам, всех птиц пугая?
Ну, расскажи мне, кто так сердце,
Поранил вдруг надеждой сладкой?
Я все пойму, я знала боль,
Смотри, и я хожу с заплаткой! …
На то мы женщины с тобой,
Чтоб, загоревшись, не растаять
И не сгибаться пред судьбой,
Когда все хочется оставить…
К тебе я руки протяну -
Ты обними меня покрепче.
О чем бы вьюга не рыдала,
Я знаю, станет тебе легче.
К тебе я руки протяну,
И снег сильнее вдруг пойдет.
Ну, тише, тише, слышишь, тише,
Ну, успокойся, все пройдет…

Снова ночь прошла без сна,
В окна входит стыдливо рассвет,
Я сегодня вдруг поняла:
Нас с тобой на земле больше нет.
Куплю выпивки, крепкой и горькой,
Наварю с изюмом каши,
Приезжай ко мне сегодня,
Часов в семь, на поминки наши.
О тебе не скажу я дурное,
Скажешь доброе ты обо мне,
Ох, и нравились мне эти двое!
Просто слов нет! А тебе？
Как друг друга они любили!
Так, что следом за ними - молва…
И друг друга до капли испили,
До холодного самого дна.
И разбились. О пол. На осколки.
Так, что вместе уже не собрать.
По земле теперь ходят оба,
А когда-то умели летать.
Ну да ладно, чего уж об этом,
Нам с тобою к чему грустить？
Мы теперь научились навеки
Без похмелья наутро кутить...

Куда уходят кошки после смерти?
И где страна ушедших верных псов?
Хочу уйти туда, где меня встретят
Все те, кто понимал меня без слов.
Кто верно ждал весь день с тоской у двери,
Кто настроение прочесть мог по глазам,
Кому плевать на статус, положение,
Кто лишь любовь и верность принимал.
Скажите, с кем теперь гуляет счастье?
На чьих руках уют урчит когтистый?
И где на небе звёздочка собачья?,
Созвездие котов теперь лучится?
Они уходят поздно или рано,
Нас научив добру, теплу, любви,
И оставляют нам на сердце раны,
Чтоб оставались мы всегда людьми.
Хотите всё узнать про благодарность?
Про верность, про доверие, любовь?
Впустите в дом в четыре лапы радость,
Добру позволив в нас поверить вновь...