Всё расплеталось и соединялось вновь,
Всему неведом был покой, неведомы пустоты,
Хаос изначального творенья голосов
Царил на протяжении вселенныя широты.

Затем непостоянна сущность облеклась
В закономерно сумеречно мира лоно,
Возник Эреб, возникла изначальна тьма,
Истока породило два начало искажённо.

Во мраке небытья, в беззвездии пространстве,
Когда не начат был извечный бег времён,
Когда всё сущее сплеталось в постоянстве,
Когда исполнен был лишь тьмою небосклон,

Мир пуст был, наг и обделён идеей,
В своём величии безмерно одинок,
Но не стихало пламя новосотворенья -
Возник Порядок, третий изначальна бытия исток.

Возник Эфир, и Офион, и Гейя и Уран,
В сплетеньи тонком существа трёхоснований,
Всепорождающий огонь сиял, гоня прочь небытья туман,
Идея и материя ткалась из множества взаимоотрицаний.

Но тщетны были новы образы, неясно было искони,
Как одного к другому относить.
Бесцельно лишь взаимодействуя, они
Обречены, без силы ненавидеть и любить...

Любить? Что прежде невозможно, то теперь
Необходимо и отчётливо виднелось в плане бытия.
Первоначало, Хаос, отринув полноту границ и мер,
Исторг из чрева своего последнее дитя.

Одно к другому ныне стало отношение иметь,
И преходящую природу страсти, измененья и энергий.
Возник Эрот, тот, в власти чьей принудить всех хотеть
И ненавидеть, исполняясь хаотичных искажений.

Расправив крылы над бездонным океаном пустоты
Он возложил на тетиву златые стрелы, те, сверкая,
Разверзли океаны древна космоса, великой тьмы,
Божеств могучих во сердца непрекословны поражая.

Заставил он одних богов желать иных,
И те, покорны воле страсти, возлюбили.
Вообразив себя в решениях своих
Господами, рабами лишь Эрота они были.

Затем он водрузил на тетиву иные стрелы,
То были чёрные орудья, источавшие отвратный вой,
И пели оду алчности они, и гимны ужасающи гремели,
И поразил богов во чрева их высокомерья беспощадный рой.

И повелел Эрот богам ценить самих себя,
Насмешливо желаньями взаимонесоединимыми играя.
И божества, алкая, презирая, порождая и губя,
Своей борьбой известну нам вселенну создавали.

Едина твердь земная раскололась,
И отделилась от неё споспешествав холодную луна.
Заполонили пустоту кометы, метеоры,
Бесчисленным звездам числа не стало, бездне - дна.

Эрот парил среди бесчисленных созвезд,
Усильями своими удовлетворенный.
Он созерцал рождение невиданных красот и грез,
Прельстившись силою своей и страстью искушенный.

Внеся противоречия, разлад,
В чреду закономерности симфоний,
Чуств горьких, терпких смаковав услад,
Он породил непостижимую вселенну дисгармоний.

И длились безразмерны переливы бытия,
Эпохи шли, размеренно меняясь чередами.
Возник народ людей в скоротеченьи жития,
Эрот владел и смертных непокорными мечтами.

Разил людей он стрелами в сердца,
И те, противоречны чувства обретая,
Любили, ненавидели, сражались без конца -
Он веселился лишь, желаньями играя.

Заставил их он жаждать мир познать,
В котором сам звено разумное разрушил.
Заставил их любить себя, иных желать,
Невыносимой упивался горечью чужой Эрот бездушный.

Он возвышал и низлагал народы,
Он войны сеял, жалости не знавший демон,
А люди лишь всегда ему были покорны,
Бессильем принимавшие своей природы бремя.

Что образует цену одному,
То с неизбежностью лишит цены иное.
Другого не отпущено земным, и потому
Пусть тяготит всех чувство неразумное, больное.

Пусть придаёт красоты их словам,
Пусть придаёт значенье их усильям,
Даёт надежду обречённым существам,
И сводит к неизбежности могильной.

Эхо призрачным покровом
Крыло зал пустынных темень,
Голоса беззвучным сонмом
Сокрушённого дилеммой

Императора Нерона,
Размышлявшего в затишье,
Сподвигали алчить трона,
Лишь один он мог их слышать.

Знает он, в порыве страсти
Одному ему лишь служит
Бремя высочайшей власти,
Всех врагов своих он душит.

Так, Британник, его шурин,
Сын распутной Мессалины,
Жаждой властии окутан -
Пусть вкусит отравны вины.

А гласа не замолкают,
Все предатели известны.
В мыслях тяжких завывает
Шёпот проклятый из Бездны.

Мать, возвысив его в царство,
Может столь же скоро свергнуть.
Образец она коварства -
Жизни он велит померкнуть.

И центурион исправно
Волю кесаря исполнил.
Агриппина умирала,
Дерзко вызов бросив, вспомнив,

Что известен сей итог был,
Ей оракул не лукавил.
"Пусть, - она ему ответив -
убивает, лишь бы правил".

Не одна она лишь мыслит
Как его предать и свергнуть.
Что жена его исчислит,
Скоро ль будет он отвергнут?

Клавдию велит он смерти
Предать зверской и жестокой.
Голову покажут черни,
Чтоб то было всем уроком.

И изменников карает
Император-всевластитель.
Глас безумный завывает,
Песнь поёт ума губитель.

Император ему вторит,
Отдаёт приказ он новый.
Пусть Сенека, стоик строгий,
Обратится в прах загробный.

И наставник его бывший
Воле царской подчинился.
Принял яду он, спешивши,
Дух в забвенье устремился.

Знает царь, решенье верно,
Умертвил в себе он совесть.
Бремя власти безразмерной
Облеклось в безумья повесть.

Сколько смысла в тех наградах,
Что достоин победитель?
Власти лишь едина правда -
Побеждает всех правитель

В состязаньях при Олимпе.
Все молчат и все страшатся
Возразить его гордыне,
Ибо в пепел обратятся.

И жена его вторая,
Что во чреве сына носит,
Грезит власть отнять, мечтая,
Как дитя её возносит.

И прикончил он Сабину,
Вместе с её скверным чадом.
Враг всегда ударит в спину -
Если сам не станет прахом.

Гневом он обуреваем
И печалью безутешной.
Только голосом питаем,
Деспотией лишь кромешной.

Наслаждаясь силой власти,
Погружался он всё глубже
В бездны похоти и страсти,
Пресыщаясь сластолюбий.

Переменчивы те нравы,
Нет предела его уздам.
Вскоре тёмный император
Очернить решил искусство.

И ему все поклонялись,
Всяк восславил его лиру,
Ибо люди лишь боялись,
Возразив, узреть секиру.

Всё согласно его планам -
Вновь ликует кровопийца.
Крови, славы океаном
Был омыт поэт-убийца.

Эхо жаждало свершений,
Дикий разум заполняя,
Ожидая извращений,
И сидел он, размышляя,

Что ему ещё запретно,
Что быть может не по силам?
Остаётся безответно
Повелителю пол мира.

И, вина смакуя сладость,
Он за сценой наблюдает.
Площади огнём объяты,
А его лишь увлекают

Свечи неугасной виды,
И пожар всё разрушает.
Смотрит, как величье Рима
В пламени восход встречает.

Лишь с остывшим его сердцем
Глас безумный затихает.
Жаль - артист с таким усердством,
Столь великий, погибает...

Остановись! Беспечный странник,
Взгляни на славный монумент,
Лежит богатства где избранник.
Застынет пусть спешной момент!

Пускай гранит несокрушимый
Хранит извечный его сон,
В металле литы сии гимны,
Гласящи, сколь могуч был он!

Наследовав богатств несметных,
Он долю их приумнножал,
Сдирая плоть с душонок блеклых,
Чей труд в своих руках собрал.

Владел красотами он мира,
Ведь был известный меценат,
Прослыл он прежде пусть банкиром -
Злата с искусством жили в лад.

Был вхож в светлейший Новый Рим,
Верховным диктовал указы,
Рабам же высший господин
Дал ссуды, сторожам - наказы.

Безмерну власть дарует то,
Чего другие не имеют,
И чем огромнее оно,
Тем больше он людьми владеет.

Одно лишь было недоступно
Для повелителя людей,
Ведь Смерть исконно неподкупна,
Не внемлет слову та царей.

Однако, облечённый властью,
Своим он слугам повелел
Сыскать спасенье от ненастья,
И средств на то не пожалел.

Рабы покорно подчинились:
Искав шанс гибель побороть,
На стол подали господину
Младую сладостную плоть.

Он смаковал её, алкая,
И помещал во внутрь себя,
Сердца младые пожирая.
Свою решимость укрепя,

Он новый пир велел составить,
И кровь лилась, а царь-слепец
Возликовал, себя восславив,
Пожрал он семеро сердец.

Но пробил рока час, и Смерть
Взяла людского господина.
Сколь ни закланывай ей жертв -
Пред гибелью мы все едины.

Стук копыт тяжёлым шагом
Подымает пыль былого.
Мчится конь глухим оврагом,
Тёмным лесом, мрачным долом.

Всадник, сжав в руке поводья,
Дланью жёсткой направляет
Скакуна, минув угодья -
В новы дали устремляет.

Рыцарь в латах проржавевших
Изукрашен позолотой,
Лик скрывает шлем кромешный,
Тканью дорогой обмотан

Всадник, движимый охотой,
Тягой ко завоеванью,
Скачет в земли непокорны
Чтоб окласть их тяжкой данью.

Землю он не возделяет -
То удел послушной черни.
Рыцарь от рожденья знатен,
И не знает тягот стерни.

Всадник, алчущий наживы,
Полн амбиций непомерных.
Пусть послужат все, кто живы,
А строптивый станет мертвым.

Он в решеньях неуклонен.
Всё должно' быть так, как до'лжно.
Гибнет тот, кто непокорен,
Слово господина грозно.

И всё дале мчится рыцарь,
Мчится в земли покоренны,
Собирая злат корыстных
С жалкой челяди презренной.

Знатный господин доволен,
Движим правом неотменным,
Подчинив своей всех воле.
И народом замиренным

Правит рыцарь, вдохновлённый
Блажью, гордостью, бесстыдством.
Человек, что благороден,
Движим правом на убийство.

Терпит люд, лоскутья жизни
От себя оторывая:
Пусть хозяин ненавистен,
Но другие здесь не правят.

Чернь не ропщет, и не смеет
Повергать закон разбоя.
Покровительство злодея -
Дорогое удовольство.

Мчится рыцарь благородный
В вековом извечном марше,
Заглушая глас народный
Во стальной перчатки хватке.

Мчится, зря лишь злат вершины,
И не замечая черни.
Гибнут жизни под копытом,
Давит рыцарь их немерно.

Заковал людей сурово
Он злосчастными цепями.
Держит всех в законе строгом,
Чтоб служили и боялись.

В устремленьи всех отмерить
На верховных и нижайших,
Право от рожденнья вверить
Он намерен жесточайше.

Подвергая дани наций
С неизменным непринятьем
Все столпы цивилизаций,
Возродился он проклятьем.

Скачет призрак феодала,
Воскресая в благородстве,
Восходя из недр мрака,
Всех поправ в своём господстве.

В древнем городе Эфесе,
Что прославлен был в Элладе,
В ныне безызвестном месте,
Жил один юнец лукавен.

Город этот слыл по миру,
В землях ближних и далёких,
Храмом дивной Артемиды,
Чей дух во стенах высоких

Обитал, и благосклонно
Людям даровал удачу:
На охоте, в браке, в родах,
Милость храм её означил.

Сам юнец же в отдаленье
Жил, и отроду бесславен,
И отцом своим с рожденья
Геростратом называем.

Жил он в хижине убогой
На окраине селенья,
Во семействе скотовода,
Труд чей познан поколенья.

Он, ничем не одарённый,
Во ремёслах бесталантен,
И недугом поражённый,
Был вокруг всем лишь напрасен.

Всякого лишён достатка,
Жизнь провесть так обречённый,
Страсть свою скрывал украдкой
Сей несчастный отчуждённый.

Боль впивалась в его разум,
Словно червь плод пожирает,
И её скрипящим гласом
Герострат был истязаем.

Лишь в тумане сновидений
Его мука отступала,
Лишь принявши грёз забвенье,
Яд рассудка миновал он.

Но когда Морфей покров свой
С тела немощна срывал, вдруг
Возвращалось пенье боли,
Муки юноши сомкав круг.

Наяву, лишённ покоя,
Лишь одно его прельщало,
Но, смутившись и укроя
Эту страсть, всегда молчал он.

Каждый день, идя к колодцу,
Чтоб набрать холодной влаги,
По высокому пригорку,
Он смотрел в просторны дали.

Замеревши от восторга,
Он стоял, оглянув нивы,
Город, стены и посёлки,
И вдали - храм Артемиды.

Ветры, беглые в высотах,
Прочь согнать его пытались,
Герострат стоял упорно,
Неподвижным оставаясь.

Он смотрел на белы стены
Ослепительного храма,
Кровь его вскипала в венах,
Но он продолжал, упрямо

Впившись взглядом в ту обитель
Разрывать её глазами.
Боль сильнее становилась,
Он смотрел - лишь боли ради.

Он смотрел, как людны толпы
Ублажали то строенье,
Как без мысли и без толка
Все тянулись к наслажденью.

И затем, в дом возвращаясь,
Опоздавши после срока,
Он работал, размышляя
Что из храма даже блока

Жизнь его не стоит вовсе,
И семейное жилище,
Весь их труд, и даже боле -
Всё в сравненьи с храмом нище.

К ночи, тяготой измотан,
Он в забвенье погружался.
Каждый день, тому подобно,
Шёл, и всё одним казался.

Только время знало правду -
Ход его не прекращался,
И отца, и мать забрало,
Герострат один остался.

То его не волновало -
Он для них был только лишним,
Но другое возмущало,
Неужели лишь бессильным

И беззвестным он окончит?
Вовсе ничего не сделав...
Здесь его и похоронят,
Так зачем же жизнь терпел он?

Ибо предки их покорно
Волю горожан Эфеса
Приняли, и скотоводам
Отведённо низше место.

Каждый новый день отныне
Только мукой отзывался,
Страсть ушла - одним уныньем
И бессильем насыщался

Юноша, лишённый воли
Продолжать влачить судьбину:
- Почему, зачем, доколе,
Я тяну свою кончину?!

- И нашёл ответ терзанный
Герострат, снедаем диким
И отчаянным желаньем,
Чтоб хоть в чём-то быть великим!

Мрак спустился на Эфеса
Величава древни стены,
Тьма накрыла град навесом,
Он шагал, и мысли тленны

Его разум заполняли,
А в руке держал он факел.
Сторожей минув, ступая,
Оттолкнул амфоры масел.

Вазы с грохотом разбились
Обо твёрду плитку пола,
И масла вокруг разлились.
Взор богини благосклонной

Юношу отмерил грозно
С лика камня изваянья,
Тот лишь ухмыльнулся злостно -
Впредь никто его деянья

Не посмеет не заметить,
Люди все, и даже боги!
Он себя увековечит,
Все об этом будут помнить!

И, оскал явив безумный
Пред лицом немой богини,
Бросил ветвь с пламеньем бурым
Он в масла, и, поклонившись,

Отошёл неторопливо
Из пылающего зала,
Руки к небу устремивши,
Истово захохотал он.

Стены белы покрывает
Гарь и тленье, жар и копоть,
Пламя зданье пожирает,
Храм от боли дикой стонет.

Герострат свой акт презренья,
Улыбаясь, созерцает,
Восхищённый разрушеньем.
Огоньки в глазах мелькают.

Обратился храм прекрасный
В свал руин и чёрна пепла,
Герострата жизнь напрасна
Цель свою во тьме облекла.

И с улыбкою той страшной
Смерть свою юнец встречает,
Палача секирой ржавой
Избавленье получает.

Не жалел он ни минуты
О своём свершеньи дерзком,
А событья пресловуты
Обрели известность в вечном.

Герострат добился цели,
Мы его поныне помним -
Ведь причины не исчезли,
Ждут они в рассудке тёмном

И безмерно обречённом
Шанса показать природу
Их стремлений обделённых
Алчному людскому роду.

Ветер мёртвый развевается
По иссохшимся степям.
Вереск чахлый колыхается.
Хворь несётся к деревням.

Пепел с сажей вьются тучами,
Тьма ползёт по небесам.
Кости выложены кучами,
Их ногами к черепам.

Вперемешку с всяким мусором
Расстилаются тела.
Слёзы льются с неба хмурого,
Тусклый луч - и тот пропал.

Над просторами пустынными
Возвышается курган,
Многи судьбы неповинные
Погребая в котлован.

Жизнь минувшую, резвившуюся,
Заглушил голодный вой.
Мрак, над миром воцарившийся,
Уподоблен мгле ночной.

Всё закончено, отмерено,
Не осталось больше сил...
Всяк в надежде разуверился -
Лучше б умер, чтоб не жил.

Люд бессильный бродит жаждущи,
Доживая скорбны дни.
Старики стенают страждущи,
Хороня детей своих.

Сирота на стылой паперти
Смотрит взглядом никаким
На поникше тело матери,
Полн отчаяньем одним.

Мухи гложут плоть гниющую,
Несть числа и стаям их.
Кара мечет всех ревущая.
Нет здесь места для молитв.

Став подобьем зверя дикого
Все забыли о мечтах.
Ссякли силы. Крах великого.
Не осталось слёз в глазах.

Хворь ползёт и, пожинающи,
Добивает тщетный люд.
Вечен мрак всепоглощающий.
Ужас их велик и лют.

Впрок довольствоваться правящим,
Что сдержаться не смогли,
Бренным миром остывающим.
Догорают их угли.

Есть силы древние, что в быль
Уходят прочными корнями,
Сокрыла те истоки пыль,
Отделены времён сих днями.

Узнать, что было до историй,
Что прежде славы древних царств,
Взнамерился один учёный,
Врата подземны изорвав.

В несметну бездну заглянувши,
Тот дерзновенный человек
Тревожил сон богов уснувших,
В Тартаре запертых вовек.

Смотря во очи тьмы свирепой,
Прозрев неведомую даль,
Искав желанные ответы,
Взложил свой разум на алтарь.

И тьма ответила безумцу,
Кого он должен отыскать,
Вознаградив за безрассудство
В желаньи вечном мир познать.

Из мрака изначальных вод
Восходит образ величавый,
Схвативший дланьми небосвод,
Принявши рок божеств тщеславных.

Главой, поникшею во мрак,
Он подпирает мир вселенный,
Могучей хваткою держа
Ту ношу на плечах согбенных.

И человек явился вскоре,
Куда велели голоса,
И замер во тени колосса,
Что нёс на дланях небеса.

Узрев великого титана,
Поник что взглядом пред собой,
В молчании влача упрямо
Прискорбный пост свой роковой,

Тот человек отверг все страхи,
И обратившися к нему
Сказал: - Ищу я правды знаки,
Чтоб знать, как вышло посему!

- Расправив плечи во всю силу,
Подъявши звёздно полотно,
И прах веков смахнув строптиво,
Колосс поднял взор на него.

- Ты воевал с заветом сильных,
Несокрушительный гигант,
И славит бездна твоё имя,
Титан извечных вод, Атлант!

Желаю знать я, в чём историй
Несчётных распрей, войн и бед,
Сокрыта тайна: разве в горе
Рождён был первый человек?

- Титан молчал, и разум зыбкий
Внимал бездонной тишине,
Подобной жесточайшей пытке,
Набравшись сил, вновь он изрек:

- Ты тот, кто держит свод небесный!
Чья сила в дерзостных мечтах
Облечена трудом телесным,
Колосс на глиняных ногах...

Вообразив себя всевластным,
Презрев подобного себе,
Мостит всяк царь дорогу распре,
Вменяя скорбь людей судьбе!

Ты водрузил на плечи небо
В желании присвоить мир,
И обездвижен, алчешь слепо
Всего, чтоб прочих покорить!

Чтоб оправдать своё корыстье,
Винишь людей всех во грехах,
И мнимой гордости, величья,
Привержен ты, безвольный раб!

Узря твой облик неподдельный,
Прозрел от тьмы я наконец,
Паденье власти беспредельной
Придёт воскоре, падший лжец!..

- Но стоило безумцу истин
Столь сокровенных отыскать,
Как смолк навек он, бескорыстен,
Не в силах боле слов сказать.

Столкнувшись с тем, что прежде слова,
И прежде всяких догм земных,
Утратил разум он, сурову
Познав расплату сил иных.

Он наречён был сквернодеем
И проклят на всех языках,
В изгнаньи тягостном зверея,
Забывши о благих мечтах.