Книга мыслей
1.Детство.

Оно пахло тёплым хлебом и пирожками, который пекла бабушка по выходным, и мокрым асфальтом после летнего ливня. Это было время, когда трава казалась выше головы, а лето — бесконечным.

Детство было спрятано в коробке с карандашами, где самый затертый — красный, потому что им рисовали солнце, а оранжевый всегда терялся где-то между диваном и стеной. 

Это были дни, когда время текло медленнее сока из переспелой вишни, капающего на подбородок. Когда самый важный вопрос звучал:

«Во что будем играть?» — а варианты казались бесконечными, как дорога за окном. Двор жил своей жизнью: качели скрипели, как старые корабельные снасти, а в песочнице велись войны за самое удобное место. 

Зимой детство превращалось в румяные щёки, обожжённые морозом, и снежные крепости, которые враг непременно брал штурмом к вечеру. А ещё — в ёлку, увешанную самодельными гирляндами из фольги, под которой лежал единственный подарок, но самый желанный.  В окнах соседних домов мигали гирлянды, и казалось, что весь мир — это один большой, уютный дом.

Оно уместилось в ладони — это стеклянный шарик с голубой спиралью внутри, выменянный у друга на жвачку. В нем, кажется, до сих пор отражается то небо — бездонное, как само детство, которое однажды просто взяло и закончилось. 

Но иногда, когда ветер гонит по улице охапку жёлтых листьев, оно ненадолго возвращается. И тогда снова слышится смех, звонкий, как удар клюшкой по льдинке, и где-то далеко, за поворотом, ждёт дом, в котором горит свет.

А ещё были тайны: запертый чердак с паутиной, где хранились дедовы чемоданы, и подвал, в котором пахло землёй и картошкой. Мы верили, что если зажмуриться и пробежать через тёмный коридор, то попадёшь в другую реальность.

И самое главное — тогда мы ещё не знали, что детство когда-нибудь закончится.

А ещё я помню водоём. Плотину в нашем посёлке.
Мы строили плот из старых досок — скрипучий, ненадёжный, но в наших глазах — настоящий фрегат. Он кренился под каждым шагом, и вода то и дело просачивалась в щели, но нам было всё равно. Мы были капитанами, пиратами, первооткрывателями — и этот кусок топляка казался нам краем света.

А потом — мидии. Мы вылавливали их голыми руками, выискивая в прохладной глубине реки приоткрытые створки. Они были скользкие, упрямые, иногда щёлкали по пальцам, будто сердились, что их потревожили. Но мы таскали их в жестяной банке, хвастаясь, у кого больше, а потом — костёр на песчаной отмели.

Огонь трещал, дым щипал глаза, а мидии, брошенные на раскалённые угли, раскрывались с тихим шипением, обнажая перламутровую плоть. Мы ели их прямо так, обжигая пальцы, с хрустящим хлебом, украденным у кого-то из домашних запасов. Они пахли дымом, речной водой и чем-то диким, вольным — вкусом настоящей свободы.

Потом, конечно, нас находили взрослые — кто-то с криком, кто-то со смехом, но всегда с упрёком:

"Опять по реке шляетесь?!"

А мы переглядывались, пряча улыбки, потому что знали: завтра снова будем у воды.

Теперь той речки почти нет — её затянуло тиной, берега заросли. Но иногда, когда закрываю глаза, снова чувствую под ногами шаткие доски плота, слышу, как мидии шипят на огне, и понимаю, что это навсегда — где-то там, в глубине памяти, мы всё ещё там...

И все же, что такое детство?

...время течёт не вперед, а по кругу — как заводная машинка, которую снова и снова подталкивают к старту. Оно пахнет не часами, а "моментом ": терпкой смородиной с бабушкиного куста, пылью на велосипедном седле, жжёной резиной,выжденых щёках раскалённых на июльском солнце. 

Детство — это "язык", на котором говорит весь мир, но забывают взрослые. Когда трава — это джунгли, лужа — океан, а кривая палка в руках может быть и мечом, и волшебным посохом, и удочкой для ловли облаков. Когда верить проще, чем сомневаться: что под кроватью живёт добрый монстр, что если разбежаться — можно взлететь, а в кармане точно лежит кусочек космоса в виде ржавого гвоздя «от спутника». 

Это первая боль— разбитые колени, обожжённые у костра пальцы, предательство друга, который вдруг перешёл на "тёмную сторону". И первая радость, острая, как газировка на язык: вот тебе первая рыба, вот первый гриб в корзинке, вот звёзды, которые тогда казались намного крупнее.

Детство — это время, когда ты можешь: 
— смеяться просто потому, что ветер дует в лицо; 
— плакать из-за сломанного карандаша так, будто рухнула вселенная; 
— не бояться спрашивать:

«А что будет, если упасть с края земли?» 

А потом оно уходит — не сразу, а по кусочкам. Сначала ты перестаёшь замечать, как пахнет тополиный пух на подоконнике. Потом находишь старые записи стихотворений и удивляешься:

«Неужели я это писала?»

А однажды ловишь себя на том, что проходишь мимо лужи, в которой когда-то было целое море. 

Но иногда, если очень повезёт, во сне можно снова оказаться там: на том самом плотике из досок, с обожжёнными мидиями в ладони. И на миг понимаешь, что детство — это не возраст. Это страна, из которой все мы родом. И её границы открыты — стоит толькО захотеть вспомнить.

2."Оставляем ли мы бывших?"

Они не уходят просто так — не растворяются в прошлом, как дым, не стираются из памяти, как набросанные карандашом строки. Они остаются. Навсегда. 

Иногда — тяжелым камнем на сердце, холодным следом на подушке, невысказанным вопросом в темноте. Иногда — теплым светом где-то на краю сознания, случайной улыбкой при знакомом запахе, обрывком песни, которая больше не ранит. 

Они учат нас. Даже когда мы этого не хотим. Даже когда клянемся забыть. Они заставляют нас становиться сильнее — или злее. Мудрее — или осторожнее. Они показывают нам границы нашей терпимости, глубину нашей наивности, силу нашей любви и слабость нашего разума. 

А потом уходят. Но не полностью. Они прячутся в привычках: в том, как мы завариваем чай, в маршруте, который больше не выбираем, в фразе, которую вдруг ловим на своих губах. Они живут в наших новых отношениях — как тень сравнения, как невольная осторожность, как страх или надежда. 

Мы думаем о них. Даже когда убеждаем себя, что не думаем. Даже когда говорим, что все кончено. Они возвращаются — во снах, в случайных воспоминаниях, в минуты слабости или счастья. Потому что они — часть нашей истории. И никуда нам от этого не дется.

Но дело в том, чтобы не дать им остаться жить в себе — не как рана, не как навязчивая ностальгия, а как опыт, который сделал тебя тем, кто ты есть. 

Сила не в том, чтобы стереть их из прошлого, а в том, чтобы переплавить это в мудрость и идти дальше — уже с новым знанием. 

Как говорил Ницше:

"То, что не убивает нас, делает нас сильнее".

Но важно самому решать, какой силой наполнит тебя этот опыт.

Оставляем ли мы сами бывших?
Они оставляют следы, по которым мы возвращаемся обратно.
Невидимые, но прочные.

Как тропы в лесу, по которым ноги сами находят дорогу, даже если разум твердит:

«Не сворачивай».

Как зарубки на дереве — которые уже не скрыть под новой корой.

Мы возвращаемся.

Не к ним — к себе прежним. К тем, кто когда-то верил, любил, терпел, кричал в подушку или засыпал со счастливой усталостью в их объятиях. Их голоса звучат в наших мыслях, их жесты всплывают в чужих движениях, их смех вдруг слышится в толпе.

И мы идем по этим следам — иногда с тоской, иногда с горечью, иногда просто машинально, потому что память сильнее воли. Они превращают нас в картографов собственного прошлого:

—Мы размечаем —"здесь было больно" , "здесь — счастье", "а здесь я сломался и начал заново".

Но самое странное — эти следы не всегда ведут назад. Иногда они тащат нас вперед, заставляя обходить те же ямы, искать другие пути... или наконец-т прокладывать свою дорогу.

Оставляем мы  бывших. 
Наши бывшие сами оставляют в нас свои следы по которым мы обратно возвращаемся. Некие запятые, после которых опять продолжается история.
В наших отношениях
Наших встречах.
Нынешних и будущих.
Казалось бы уже давным-давно потухшие угольки почему-то вновь разгораются Когда мы увидим друг друга.
Это не просто фактор настоящего будущего и прошлого, это просто МЫ. Не только здесь и сейчас.
Просто постоянно.
Как есть.
Некая матрица.
Иногда появляется пропадает и снова появляется, но она никуда не исчезает.

3. Четыре солнца.

Я вдыхаю его аромат — сладкий, тёплый, родной.

Не могу надышаться. Прижимаюсь губами к его бархатистой коже, такой нежной, что кажется, будто касаешься облака. Целую его пухлые щёчки, смешной носик-кнопочку, крошечные пальчики, сжимающие мой палец с доверчивой силой. Каждый поцелуй — как клятва, как молитва, как бесконечное «спасибо» миру за это чудо. 

Он — моё солнце.

Каждое утро оно встаёт только для меня, озаряя день золотистыми улыбками, смехом, похожим на перезвон колокольчиков, и светом серо—голубеньких глаз, в которых отражается целая вселенная. Его  тёплые ладошки, тянущиеся ко мне, это первые неуверенные шаги, это лепет, от которого сердце тает, как мороженое на летнем солнце. 

Он — моя радость, мой восторг, моё бесконечное счастье. 

Каждый день с ним — как открытие. Вот он заливисто хохочет, удивлённо тычет пальчиком в пролетающую птицу, сосредоточенно мнёт в кулачке пластилин, а потом дарит мне эту бесформенную массу, как драгоценный подарок.

«Мама, держи!» — и в этот момент я понимаю: вот оно, настоящее богатство. 

Я ловлю каждый его взгляд, каждый жест, каждый новый звук, стараясь запомнить эти мгновения навсегда. Потому что знаю — они так быстротечны. Сегодня он прижимается ко мне во сне, зарывшись носом в шею, а завтра… завтра побежит вперёд, не оглядываясь. Но пока — он здесь, мой малыш, моя вселенная, мой самый большой и нежный восторг. 

И я снова целую его макушку, вдыхая этот волшебный запах детства…

Потому что счастье — вот оно. Рядом.

Он — моё солнце.

У меня четыре солнца!!!

4. Пропасть.

Между мной и моими достижениями — пропасть.
Глухая, бездонная, заполненная тенями сожалений и шепотом упущенных шансов. Я стою на краю и смотрю вниз — там, где должны были быть победы, лежат лишь обломки незавершенных дел, полушаги, недосказанные слова.  Много начатого, но не завершённого.

Между мной и моими возможностями — каньон. 
Широкий, разверзшийся, как насмешка. По ту сторону — версия себя, которая не боялась, не откладывала, не сомневалась. Она машет мне рукой, но я не могу перепрыгнуть, не могу найти мост. Только эхо её голоса доносится сквозь ветер: «Ты могла бы…»

Но пропасти — для того, чтобы их переходить. 
А каньоны — чтобы искать пути. 

(Может, хватит стоять на краю?)

5 Много сожалений

Много сожалений. Нет, это не зависть, а жалость к себе, своей судьбе. Много упущенных вариантов, которых судьба мне даже не предоставляла. Не было даже выбора!

Сожалею, много сожалею.
Карьера, личная жизнь, любовь, мои не развитые таланты—все это не реализованное. Люди всё это имеют возможность воплотить, добиться, получить, начать… У меня же и вариантов не было. Не завидую, но обидно.. Что полжизни уже прожита, я ничего не смола сделать… Оставить след. Большущий след, а он как биссер. Рассыпался и его не видно.


И вот я стою на этом перепутье, оглядываясь назад, на дорогу, усыпанную осколками несбывшихся надежд. Каждый осколок — это шанс, упущенный не по моей вине, мечта, задушенная в зародыше. Чувство горечи пропитывает каждую клеточку моего существа, как яд, медленно, но верно разъедающий изнутри. Я смотрю вперед, и вижу лишь туманную перспективу, полную неопределенности.


Почему одним дано так много, а другим — так мало? Где та справедливость, о которой так много говорят? Вопросы, на которые нет ответов, лишь эхом отдаются в моей душе, усиливая чувство безысходности. Я словно пленник в клетке собственного тела, обреченный наблюдать за тем, как жизнь проходит мимо, не оставляя мне ни единого шанса прикоснуться к ней по-настоящему.


Но, может быть, не все потеряно? Может быть, где-то в глубине души еще тлеет искра надежды? Может быть, еще не поздно попытаться собрать осколки былого и создать из них что-то новое, пусть и не такое грандиозное, как мечталось, но все же свое? Эта мысль, словно слабый луч света, пробивается сквозь густую тьму отчаяния, даря мне крошечную, но такую важную надежду на будущее. Возможно, мой след будет не таким большим, как я хотела, но он будет моим, и это самое главное.

6. Моя вселенная

Утром твоя вселенная щебечет, вечером воркует, а днем смотрит на тебя своими бездонными глазами—они бесконечны. И ты тонешь в них. А когда твоя вселенная обнимает тебя, то по телу бегут мурашки. И ты вдыхаешь его аромат. Ты его ни с чем не спутаешь. Потому, что он твой собственный, единственный в мире. Аромат твоего счастья...

А у меня 4 счастья....

Она зашла, однажды ночью.
И свет погас, но это больно.
Я уезжаю, срочно. Точка!
Ручьями слезы с солью.
Она ушла, однажды. Словно.
И мой рассвет погас. Однажды.
И разошлись путями ровно.
Но не выходят реки дважды.
Небо не открыло свет свой,
Луна исчезла, насовсем.
Уходит, в вечность, облик твой.
Но, всё же, не совсем.
22.11.22.

В миражах запутаны слова.
А сны укутаны туманом.
И время колдовства.
Но лес покрыт обманом.
Шаги прикроют листья.
Зарёй откроет взоры.
И хитрость, эта, лисья,
Вырвет душу на просторы.
Горы сдвинуться сегодня.
Тучи станут облаками.
Звезда будет путеводной.
Но не сейчас, не с нами.
20.11.22

Ты чувствуешь туманы на глазах.
Холодным кипятком обдали сердце.
Но все дело снова не в словах,
А сердечный ритм в три доли скерцо.
Паритеты наших чувств обесценились.
И ритмы, от пунктирного в синкопа.
Мир замирает, хоть я и целилась.
Но любовь не видно в микроскопе.
20.11.22

Все, во что верил-исчезло
Всеми надеждами мрак.
Но из тебя худшее лезло,
Ты второсортный брак.
Так и по жизни, уныло,
Топчешься у печи.
Всё в этом мире остыло.
Мы заново оба молчим.
Всё пожитки исчезли и выпали,
Сватья и приданное в путь.
Мои слезы ещё не высохли.
Навечно про меня позабудь.
17.01.22

Я полюбила тебя за молодость и отчаянье.
Не внешне красота, а внутри была прекрасна.
Но десять лет твоей любви ко мне, раскаяний,
Но наши встречи стали так не безопасны.
Я полюбила тебя за бархатность тонов души,
За нежность слов и голоса струну мелодий.
Но наши чувства, годы, делят на гроши.
Переводя наш дух любви позий на рапсодию.
Я полюбила тебя не за твою красоту и тело.
Только дано ты любил меня так отчаячно.
Но теперь я тебя не люблю, теперь надоело.
Ты маешься между нами, как неприкаянный.

Сухум - город легенда.
Здесь море, горы восхищают взгляд.
О водопадах, реках сложены' легенды.
Побыв здесь раз, я бы вернуться рада.
И восхищает старый город в киноленте.
И тротуар нам говорит легендой старой,
И раны старые и горькие Сухума.
Но полные вина и чачи тары
Встречают всех гостей с рахат-лукумом.
Сладкое вино и речи гида, вечности столицы.
Античности истории Баграта крепости в Сухуми,
Беслетский мост, что над рекою Басла...
И дорог стал мне тот вокзал на Гуме.
Где галерея, вечеринок светских вечера и хасла.
А город славится историей и бытом и началом.
Руины замков, старины и СССР огласки,
И камнем белым набережной и причала.
Под впечатленьем пирса в сине-белые окраски.
Абхазии топонимия даже ближе стала,
Ведь морем, эвкалиптом полон города парфюм.
Я всю столицу исходила, не устала,
И я люблю тебя Сухум, Сухум, Сухум!

Сухум - город легенда.
Здесь море, горы восхищают взгляд.
О водопадах, реках сложены' легенды.
Побыв здесь раз, я бы вернуться рада.
И восхищает старый город в киноленте.
И тротуар нам говорит легендой старой,
И раны старые и горькие Сухума.
Но полные вина и чачи тары
Встречают всех гостей с рахат-лукумом.
Сладкое вино и речи гида, вечности столицы.
Античности истории Баграта крепости в Сухуми,
Беслетский мост, что над рекою Басла...
И дорог стал мне тот вокзал на Гуме.
Где галерея, вечеринок светских вечера и хасла.
А город славится историей и бытом и началом.
Руины замков, старины и СССР огласки,
И камнем белым набережной и причала.
Под впечатленьем пирса в сине-белые окраски.
Абхазии топонимия даже ближе стала,
Ведь морем, эвкалиптом полон города парфюм.
Я всю столицу исходила, не устала,
И я люблю тебя Сухум, Сухум, Сухум!

Утро настанет холодным рассветом.
Солнца лучи избегают мой дом.
Тень поспешила со мрачным ответом-
Глухо крикну, в обморок и истом.
Ночь наступает боле, чем рано.
В разуме мрак, темнота и опал.
Глубокие ножевые, по' сердцу, раны,
И пепел надежд на дно не упал.
Слепота, и гулкое эхо звенящего голоса.
Твой облик мой мир теребя -
Последним запахом смуглого волоса,
Увижу завтрашние ночи без тебя.

Утро настанет холодным рассветом.
Солнца лучи избегают мой дом.
Тень поспешила со мрачным ответом-
Глухо крикну, в обморок и истом.
Ночь наступает боле, чем рано.
В разуме мрак, темнота и опал.
Глубокие ножевые, по' сердцу, раны,
И пепел надежд на дно не упал.
Слепота, и гулкое эхо звенящего голоса.
Твой облик мой мир теребя -
Последним запахом смуглого волоса,
Увижу завтрашние ночи без тебя.