Лето на Алтае в тот год выдалось жаркое. Дождей почти не было и к началу сентября земля представляла выжженную пустыню. Вечером автобус с войсками прибыл в расположение батальона из Барнаула. Андреич высадил солдат из автобуса и направился к казарме. По дороге услышал разговоры солдат, шедших навстречу, о том, что легковая машина в прошлую ночь попала в аварию, офицеры разбились. Непонятно. Слухи какие-то нелепые. Навстречу шел Сережка – врач-стоматолог части, дружок Андреича, такой же военнопленный-двухгодичник.
- Слышал? Наши разбились на машине. Вчера ночью возвращались из Барнаула на «Жигулях». Юра был за рулем, ему вроде ничего, а Игорь сидел рядом – тот сразу – насмерть.
- Не понял. По встречке что-ли шли?
- Нет. Ехали по шоссе параллельно железной дороге, навстречу шел поезд, ослепил прожектором, Юрка, видимо, дернулся вправо, заехал на обочину, а там «КаМАЗ» стоял с прицепом, без сигналов. Вот они и влетели в прицеп. Игорь, скорее всего, ничего и не почувствовал, спал. Мост у прицепа выбило метра на полтора. Иду сейчас к комбату – завтра надо его из морга забирать. Видел Любу (жену Игоря), она сказала, что только ты ей сейчас нужен. И из морга забирать, и хоронить. Да, еще, если Люба не будет Игоря смотреть, я поеду один забирать, если будет – поедешь со мной.
С Игорем Андреич дружил. Игорь был командиром первого взвода в первой роте, а месяца три назад его назначили командиром второй роты. Люба работала в медпункте на Новой Алонке. Дочери Лене было года три-четыре. Андреич наведывался к ним в гости, особенно в первое время после призыва, когда батальон стоял на Алонке. На службу Андреич приехал один, без семьи и первое время ему было как-то не по себе от одиночества. Когда переехали на Алтай, многие офицеры купили себе машины – по тем временам им платили прилично. Вот и Юра взял себе «Жигули». Конечно, после диких условий Дальнего Востока пришлось заново привыкать к цивилизации, и в первое время бились в авариях часто.
Люба сидела на скамейке перед бараком, Ленка крутилась рядом.
- А, это ты. Вот видишь, как. Что-то мне не верится во все это. Я комбату сказала, что поеду только с тобой. И завтра и домой, если все это правда.
Андреич присел рядом. Слов не было. Не было ничего. Пустота в голове. Ни мыслей, ни эмоций. Еще не осознал происшедшего. Только кивнул в ответ.
Подошел помдеж – помощник дежурного по части – комбат вызывает.
Зашел в кабинет, доложился.
- Завтра поедешь забирать. Вечером – прощание в части и в аэропорт до Калининграда. Возьмешь с собой двух солдат из своей роты. Документы получишь завтра утром в строевой части. Понял?
- Так точно.
Комбат, 35-тилетний седой подполковник, жуткий матерщинник. Службу любил. Офицеров гонял. Андреич был единственным офицером в батальоне, на которого комбат за два года службы ни разу не повысил голос. Андреичем звали с гражданки, когда он окончил институт и пришел работать на производство мастером.
Утром на «буханке» поехали в Барнаул. На обочине стоял тот самый злополучный «КаМАЗ». И «Жигули» - передок всмятку. В морге подождали пока все оформят. Поехали обратно. Андреич и Люба сидели в салоне, Сережка – рядом с водителем. Люба тихонько пододвинулась к Андреичу:
- Можно, я открою, посмотрю. Может, это и не он? Я только чуть-чуть.
Гроб и так от тряски ходил ходуном, крышка, еще не прибитая, прыгала в разные стороны. Люба сдвинула крышку и завыла в голос – тело без головы. Надо думать, от того, что «Жигуль» практически влетел под прицеп, и то, что Игорь спал, лбом прижавшись к стеклу, другого быть не могло.
- Сергей! Останови машину!
Андреич закрыл крышку, открыл дверь и вывалился с Любой из салона. Люба, как подкошенная, рухнула на обочину. Подошел Серега. Сели рядом. Тишина стояла жуткая. Все замерло. Солнце палило.
Люба попросила:
- Дайте сигарету.
Закурила. Андреич с Серегой тоже.
- Мальчики, родные, дорогие мои! Берегите себя, пожалуйста! Прошу вас! Как же без вас жить?!
Андреич с Серегой уставились в землю и молчали.
Вечером было прощание. Прилетел старший брат Игоря Виктор – майор авиации. Гроб запаяли в цинк, цинк – в деревянный ящик. Поехали в аэропорт. Из Барнаула в ночь прилетели в Домодедово. Там встретил прапорщик. Ящик надо было погрузить в машину и перевезти в Шереметьево. В Шереметьево прибыли уже под утро. Документы были оформлены на Андреича – и на сопровождение груза и командировка. Виктор прилетел без командировочного удостоверения и без этого бывший не в себе, впал в прострацию.
Андреич подошел к кассе для военнослужащих.
- Что у вас? – спросила, покусывая губы, симпатичная женщина.
- Груз 1/200. Четверо сопровождающих и жена с ребенком.
- А, это вы. Меня предупредили. Все сразу не улетите – нет мест на один рейс. Будете вылетать группами. Все будет хорошо, мальчик.. – ответила кассир, печально улыбнувшись пунцовыми губами и ямочками на щеках.
«Ничего себе, мальчик, - подумал Андреич, - мне 25, я уже замкомроты».
Первыми улетели два солдата, два Игоря из роты Андреича – с грузом и с документами на сопровождение груза. Следующим рейсом улетел Виктор. Ему Андреич отдал командировочное удостоверение. Андреич присел на скамейку рядом с Любой – ноги почти не держали. Ленка, свернувшись клубком, спала у Любы на коленках. На соседней скамейке сидели бабушка и внучок лет 10-ти, видимо больной, тронутый умом. Напротив – работяги. Один из них вытащил банку с борщом, сходил куда-то разогрел, стал разливать по мискам.
- Сметанкой! Сметанкой забелить! – зашелся в истерике мальчик.
Бабушка попридержала его, чтобы не ускакал в зал.
Андреич подошел к кассе, молча посмотрел на кассира.
- Сейчас, сейчас, миленький. Вот смотрю – два места есть. Давайте документы.
Андреич достал паспорт Любы, мельком глянул на страницу. «Любовь Степановна, 1953 г.р.».
«Ничего себе! - удивился Андреич, - это получается, ровесница моего старшего брата, а я все – Люба, Люба…».
Люба с Ленкой пошли на посадку. У Андреича сердце разрывалось:
Люба в рёв, Ленка – тоже, упирается ногами, тянет руку …
- Первый. Я – седьмой – передавала по рации дежурная на контроле
– Завершаю посадку 1/200. Остался только один старший лейтенант, похоже, самый толковый из этой команды. Буду отправлять следующим рейсом, если место найдется.
Андреич проводил Любу взглядом, встретился с ней глазами, кивнул:
«Все будет нормально».
Пошел наверх в буфет, выпил чашку кофе. От взгляда на еду воротило. Вышел из аэропорта, закурил.
«Что мы имеем, - затягиваясь горьким дымом, подумал Андреич – Документов на сопровождение груза нет. Командировки тоже нет. Одно удостоверение личности. Не хватало еще военного патруля и гауптвахты. Как объяснить нахождение здесь, если твоя часть на Алтае? Замечательно!».
- Пассажир ….. Срочно пройдите на посадку!
Андреич вздрогнул, услышав свою фамилию. Подошел на контроль.
- Есть одно место этим рейсом – сказала дежурная.
В салоне Андреич встретился взглядом с Любой: «Я тоже здесь!».
В Калининграде ящик разместили в зале военкомата. Родители Игоря все делали молча. Андреич про себя решил, что вскрывать гроб не будет – чтобы родители помнили Игоря таким, каким он был, а не таким как сейчас.
К Андреичу подошла подружка Любы.
- Люба забыла руки Игорю сложить. Надо вскрывать.
Принесли ножницы. Резали цинк с двух сторон. Рука Андреича в один момент соскочила, зацепилась за рваный шов и потекла кровь. Замотав руку платком, Андреич встал спиной к двери, за которой рвались в зал родители Игоря.
«Долго не выдержу, - подумал Андреич, чувствуя спиной ощутимые удары – но надо…».
Люба сделала, что хотела, поцеловала руки Игоря, отошла, кивнула головой: «Закрывайте…».
С утра было пасмурно, моросил дождь. Провожающих было немало. Подвезли гроб на машине. Рядом с могилой выстроились автоматчики для прощального салюта. Из-за туч стало появляться солнце. Попрощались. Надо опускать, а полотенца в кабине машины.
Андреич подошел, открыл дверь, а на белоснежных полотенцах, как крупные капли крови россыпью алели розы….Андреич не выдержал и заревел, до крови кусая губы….

Третий Август наступал,
Жара пылала.
Лица любимого овал
Листва скрывала

Веткой клена во дворе -
Прохлада тени,
И паутинкой в серебре
В кустах сирени.

Немыслимым огнем жара
Асфальт топила.
Сегодня, завтра и вчера -
Как вечность было.

Ночью темной по земле,
Гремели грозы.
В ажурной вазе на столе
Краснели розы.

И лепестки, роняя сок,
Шептали нежно,
Что прозвенел уже звонок
И встреча неизбежна.

Картинно полная луна
Свинцом сияла,
В небе звездном не одна
Она мечту искала.

Рассвет разлился за окном
Туманом пряным
И голос тихо об одном
Шептал: Татьяна…

Как хорошо, прильнув к стеклу
Окна вагона, уходящего состава,
В таинственно-загадочную мглу,
С гудком свистка вечернего октавой...

Ночные разговоры ни о чем
И проводник лениво, по привычке,
Прислонится к стене плечом,
Разжечь титан достанет спички.

Под стук колёс и пенье труб
Горячий чай, звенит в стакане ложка
И ночь темна, и шёпот губ,
И хочется поспать... немножко...

Метель снежит, как отзвук непогоды,
К мечетям прикоснулась солнца длань,
За поворотом - поворот. С восходом –
Открылась древняя Казань.

Мы так любовь готовы ждать,
Как стоит смерть того, чтоб жить,
Она придет, чтоб сердце сжать,
И ни за что не отпустить.

И не известно никому,
Когда взаимностью ответит,
Не спросит: «Где? И почему?»,
Зачем она на этом свете.

Лишь только тот на небе знает,
Кто жизнью правит без искусств,
Как все сильней не отпускает
Боль невостребованных чувств…

В любовной битве проигравших нет,
И победивших, впрочем, тоже.
Любовью жить - увидеть жизни свет
Или ее закат. Наверно так, похоже.

И помнить все до мелочей,
В волненье снова проживая,
Минуты встреч, ладони на плече -
Счастливые часов не соблюдают.

Остановились стрелки на часах,
В тумане дымка исчезает...
Я подожду тебя... На небесах...
Быть может лучше там. Кто знает...

Ах, барышня! Так как же допустили?
Держу в руках затасканный листок,
Исчезла прелесть чувств, меня забыли,
Так ясно из неровно-нервных строк.

Всё верно - сердцу не прикажешь,
И не связать две жизни в узелок,
Пречистой Деве лишь расскажешь,
О том, как мир так жалок и жесток.

Вы будете бренчать на пианино,
Раскрашивать палитрами холсты,
До будущей мечты, отныне,
Сжигать свои бумажные мосты.

И ветер унесет горячий пепел,
Забросит на святые алтари,
Порвёт ненужных знаков цепи
И пропадёт в объятиях зари…

Налью вина, вприкуску сигаретку
И смыслом жизнь наполнится сполна,
Ненужных прутьев покидая клетку,
Душа теперь свободна и вольна…

Так было. За окнами - клен обнаженный,
Сидел перед ней он как прокаженный….
Пялилась с ветки ворона ехидно
Бритвой по сердцу. Да только не видно…

Слова с губ слетали как пули и били,
А что же любовь? О ней позабыли?
И вены он резал, в пропасть срывался,
Да только на этом свете остался…...

Ушел миг ясный, светлый, погожий,
И кто для нее он? Всего лишь прохожий....
8 ноября....

Снежинки, падая, кружатся
И закрывают все вокруг,
А время перестало мчаться,
Остановилось почему-то вдруг.

Всё за окном в голубовато-белом:
Деревья, улицы, мосты.
Я на доске рисую снегом вместо мела
Твои печальные черты.

Рука дрожит от напряженья,
Я вспомнил, словно в первый раз,
Свиданья, встречи, день Рожденья
И блеск твоих веселых глаз.

И снова в памяти тех дней
Возникла ясно, как святая,
Незримая печаль любви моей,
Ко мне пришедшей в мае...

Я из роз голубых сплету плед,
Ароматом укрыв твои плечи.
Ты оставишь в душе моей след,
Ты оставишь надежду на встречу.

Всё закроет цветок голубой -
Всё, что есть и было на свете,
И пойду я рядом с тобой
По всем звездам, что сумрачно светят.

Пойти, что ль печку затопить,
Холодное такое нынче лето:
Дожди стеной пытаются залить,
Не видно в небесах просвета.

- Здесь тоже холодно и ветрено
Спасает плед и чашка чаю.
И книги, книги... Все не то!
Ты знаешь, милый, по тебе скучаю...

Жар горячий и смола-слеза
Так греют от усталости постылой,
Так греют только карие глаза.
Твои глаза, родной и милой.

- Все хорошо! Почти не устаю,
Да и режим вполне щадящий,
Вот только утром рано я встаю,
Чтобы успеть на поезд проходящий.

Знаю как - так и живу тобой,
Печали и невзгоды отгоняя
С молитвами на образ твой,
Покоя и усталости не зная.

- Завечерело. Отдохну немного.
В саду так воздух пряно свеж.
Луна уже отправилась в дорогу,
Бросая свет сигналами депеш.

... И солнце долгий завершило путь,
Родные с детства уложила ночь игрушки,
Но не дают спокойно им уснуть
Мечты... над мокрою от слез подушкой...