«Сейчас такси вызову — и в театр!»

(Из подслушанного).

По вагону метро устремилась бабуся под восемьдесят с высокомерно — недовольным лицом разорившейся аристократки. Сидячий дед, решив уступить ей место, вскочил и схватил беглянку за локоть. Тут вагон дернулся, и парочке «ВО ИЗБЕЖАНИЕ ПАДЕНИЯ» пришлось протанцевать несколько аргентинских па: получилось синхронно и красиво. Момент истины, картина маслом: она — изящная, прямоспинная, независимая, и он — держащий ее за локоть, огромный, нависающий, как волк из «Ну, погоди!» Тут у нашей аристократки сработал, по — видимому, reflex «темной подворотни»: свободной рукой, в которой вдруг оказался зонт, она стала отбиваться от потенциального насильника, который выпустил «жертву» и, потирая обработанные зонтом места, чертыхаясь, водворился на место.

Да, в такси такого не увидишь. Тем более — в театре.

Преисполненный радостным сознанием, что сэкономил на том и на другом, я прикрыл глаза и помчался навстречу

НОВЫМ

ЭПИЗОДАМ

ЖИЗНИ,

Чего и вам желаю!

Если в грудь

Упадет Звезда,

Скажут и ей,

Как себя вести —

Так тренируйся

Не в душе, Душа —

На тренажере

Совес

Ти!


Если Сам

В себе не потух,

В жерло Судьбы

Кости кинь,

Рискни…

Так тренируйся

Не в Вечности,

Дух —

На тренажере

Време

Ни!

1.

Я — поэт, зовусь Близнец!

От меня вам всем… Стихи.

2.

Заглядевшись на беременную пару,

Подтянув свой кожаный живот,

Осознав, что жизнь прошла —

НЕДАРОМ —

Повышал самооценку бегемот.

3.

Слезы Неба бьются в стекла.

Как сказал наш Главный Циник:

«От работы кони дохнут.

Люди дохнут —

От вакцины».

4.

Нептун послал морскую рать,

Чтоб нас муссонить и пассать…

5.

Быть знаменитым некрасиво,

Но я — красив и знаменит…

6.

Играть в Любовь почти что надоело.

К изменам женским я давно привык.

Мне изменяет собственное тело

И намекает, что уже старик.

7.

ЗАВЕЩАНИЕ:

Живите — до Смерти!

Шутите — всерьез!

Плачьте — до смеха!

А смейтесь — до слез!

8.

Я тебя всю жизнь искала…

Вот и вышел муж из кала…

9.

Надоела самка?

А попробуй сам — ка…

10.

Шел по лесу как обычно я —

Под ногою кака бычная.

11.

Три гея, свой досуг имея,

Поймали старого еврея.

Будь попрочнее старый таз —

Длиннее был бы мой рассказ...

12.

Стадион — от слова «стадо»

Слух фанатов оскорбляет,

Потому, «Газпром — арену»

«Быдлионом» называют.

13.

Влюбленный в Небеса подобен ишаку:

Готов подставить он и спину, и башку.

Когда ж Душа презренный прах покинет,

Ее подставят тут же Наверху.

14.

Пусть кричат: «Любовь - плацебо!»

Реалистам — Аллилуйя!

Есть в тебе кусочек Неба,

Я в него тебя целую.

15.

И с хай — фаем, и с вай — фаем

Я иду в «колесах» Nike.

Заливает лайка лаем —

Я поставлю лайке —

Like!

16.

Шлепнулся без мата —

Отлетел куда — то.

Прилетел на Страшный суд:

А люди там стоят

И «ссут»…

17.

Упрекаете: «Ты, мол,

Слабо слышишь

Стиха гул».

Я пытался писать —

В стол,

Но выходит, всегда,

В стул!..

На ветрах и Витрувиях
Город Петра,
А для вольного ветра
Дворец - конура:
Эрмитажи, паласы, палаццо.

Петропавловка шпилем
Пальпирует сплин,
Карнавальною маской
Торчит равеллин,
Ров застыл,
Как улыбка паяца.



Под Петром не Пегас ли,
Нацеленный в крест?
Полонез пароходов,
Мостов менуэт,
Чайки в вальсе с Невой синеокой...

Вознесенный дыханием
Тысячей вирш,
Город - бал! (Поотстал
Оборванец - Париж).
И любуются баржи барокко...



Русофоб, эпилептик,
Кобель и садист,
Но: столица, Пальмира,
Форпост, Парадиз...
Вне времен, вне правлений, вне моды!

Пусть фундамент из жил,
Черепов и костей
В брег вцепился когтями
Своих крепостей.
Мы - такой же
Петровской
Породы!

Лифт послушный, как собака.
Двор цветной, как сарафан.
День - веселый забияка -
Пляшет солнечный кан - кан.

Вдруг с утра затянет "Мурку"
Не фаготом, а трубой,
Жжет июльскую мазурку
День
Зелено - Голубой.

Сорванцы цветастых листьев
Кроют старенький асфальт.
Значит, листьям - не до твиста -
Значит, день
Танцует вальс.

Если крашеный октябрь
Вдруг пульнет дождинкой в лоб -
День в угаре и в ударе
Пляшет бешеный галоп!

Дни не сеют и не пашут,
Мрут стрекозами они.
Как последний раз пропляшут
Буги - вудничные дни.

День, от холода упругий,
Как малыш, на горку влез.
Догоняет ночь - и вьюгой
Стелет белый полонез.

Бросит, как кита на сушу
Город - антитишина,
Мне Ван - Гогом срежет уши
Утренняя скораЯ!

То - приглаженным вальсочком,
То - от дикого коня
Доведут меня до точки
Расписные танцы Дня!

Масляным,
Масляным,
Масляным
Маслом намаслю маслы.
Склеившись ластами,
Ластами,
В Ослах осели ослы.

Дерево фигово,
Фигово,
И вместо фигов - фигня.
Фигаро,
Фигаро,
Фигаро
Нафиг послало меня.

Строфы и рифмы - как трусики -
Скроены из чепухи.
Хулио,
Хулио,
Хулио
Дальше послало стихи.

Вот они,
Вот они,
Вот они.
Я - бес серебряный вор.
Лопайте попами,
Попами
Евгениальный Поп Корн!

Верю: мои почитатели,
Вспомнив какую - то мать,
Бальмонтом,
Бальмонтом,
Бальмонтом
Будут меня называть!

Спустившись с гор, я искупался в нальчиковском озере. Три местных рыбака в позе «мыслителей» уставились на поплавки. Боковым зрением выхватываю, что один из них отделился от коллектива и подходит ко мне.

- Как ты дышишь?

Оглядываюсь: «Бляха, 701!». Передо мной нарисовался натуральный Ёжик в тумане кавказской национальности: невысокий, с соответствующей прической, под которой разлились огромные чёрные глаза, чуть уступающие носу. Я внутренне обрадовался, что встретил человека, неприкаянней себя.

- Как все, дорогой!

На Кавказе я всегда прибавляю это волшебное слово, выуженное из фильмов и книг.

- Ты куришь?

- В 14 лет бросил.

- А сколько курил?

- 2 сигареты днём и одну ночью,- сострил я.

Пауза.

- Нэээт, сколько лет?

- Две недели.

- А-а-а... А я 40 лет курю. Я уже так плыть не могу... Выпьешь? Согреешься?

- Чача?

- Водка.

- Дима.

- Ахмед.

- Я из Питера.

- А я в Казахстане родился... Ты не местный?

- Ахмед, прикрой - переодеться надо.

Ахмед отвёл полы куртки в стороны.

- Да нет, нормально прикрой.

Ахмед снял куртку и развёл руки. Я переоделся, и мы пошли пить.

- Как тебя зовут?

- Дима.

- Ты откуда?

- Из Питера, - я осознал, что сегодня мне придётся поработать испорченной пластинкой.

- А я Ахмед.

- Из Казахстана.

- Да, я там родился.

Вижу: из сумки на меня смотрит длинная нетронутая буханка белого. Голод заговорил моим голосом:

- Хлебом можно закусить?

Глаза Ахмеда заполнили всё его сухощавое лицо.

- Ты что?! Зачем спрашиваешь?

- У нас принято спрашивать.

- Плохо у вас принято. Ты — мой гость. Всё, что видишь — твоё!

Я залез в чужую сумку, вытащил белый, с корочкой, параллелепипед, и отломил горбушку. Голод — не тётка.

- Муса, — Ахмед ткнул пальцем в пожилого, сморщенного рыбачка. Указательный коготь продлил траекторию и остановился на рыбаке помоложе, но краснее и с бутылкой в руке.

- Мухаммед.

Два мутных стеклянных взгляда попытались сфокусироваться на моей скромной персоне.

- Как тебя зовут?

- Меня — Дима. А ты — Ахмед из Казахстана.

- Да, я - Ахмед из Казахстана. Мухаммед, наливай!

Мухаммед накапал грамм по пятьдесят в два пластиковых стаканчика и подал нам с Ахмедом. Тот поднёс драгоценную жидкость ко рту и зашмыгал своим замечательным носом, как настоящий ёж. Дарвин, ты не прав! Мухаммед же с бутылкой водки в руке и зелёной феске смотрелся персонажем с детской картинки - загадки «Убери лишнее». И все это на фоне гор в осенней цыганской шали! Остановись, мгновенье, ты кайфово! И тут меня прорвало:

- Я хочу выпить за рай, в котором вы живёте, за самых добрых и душевных людей на Кавказе, за...

- Ты что, ненормальный?! Как тебя зовут?

Я беспомощно посмотрел на Мусу с Мухаммедом. Их лица не выражали ничего, кроме желания поскорее выпить.

О, Аллах! Великий и всемогущий! Это я про себя, а вслух спокойно:

- Я — Дима, а ты — Ахмед.

- Да, я Ахмед, я родился в Казахстане...

- Ладно, выпьем, что все мы — братья, наша мать — Советский Союз!

Лица оживились, и троица наперебой затараторила по-кабардински. Тост приняли во всех смыслах. Жгучее тепло разлилось по продрогшему телу. Ахмед, Мухаммед и Муса правда стали похожими на братьев.

- Я родился при Брежневе, потом меня обрезали татары - мусульмане. Сказали: «Терпи, канфета получишь!». Руки связали. Я маленький был, ещё школа не ходил.

От волнения Ахмед забыл про склонения и падежи.

- Больно было. Всё помню. Я бы их сам теперь обрезал, пидарасов этих. По шею! Как больно было! А зачем? Зачем меня мусульманом делали? Я вырос, может христианом стал! Как тебя зовут?

Я махнул рукой:

- Дима из Питера.

- А я Ахмед из Казахстана. Ты христианин?

- Да, я православный, но в церкви редко бываю.

- Муса, ещё есть?

Настала очередь Мусы махать рукой.

- Мне на ужин успеть надо...

- Пошли, я тебя провожу, - и положил почти целый белый пушистый хлеб в мой рюкзак.

- Давай оставим рыбакам — им пригодится.

- Не обижай.

Я понимал, что вряд ли их ждёт роскошный ужин, если вообще что - то или кто - то ждёт... Но, делать нечего. Я накинул рюкзак, и мы двинулись.

- Пописать надо.

- Да, я тоже хочу.

- Тут женьщинь ходят.

- Да и *** с ними.

- А я думал — с нами, - Ахмед ещё мог острить.

Мы спустились в кусты.

- Ты мене приставать не будишь?

Этого не хватало! Я схватился за голову. Мысленно, ибо руки уже были заняты.

Отлив, мы продолжили путь вдоль озера.

- Меня обрезали — я в школу не ходил, - грустные, чёрные глаза уставились на меня, ища сочувствия, - Нельзя ребёнок насильно ислам делать! Ты верующий?

- Я православный, но в церковь редко хожу, - за вечер я уже привык работать девушкой - матюгальником с РЖД и даже стал получать удовольствие от повторов.

- Мне стыдно, я Намаз не делаю. И никогда не делал. Все люди — братья, все — русские: кабардинцы, казахи, осетины, черкесы, украинцы, беларусы — все русские. У меня мать — украинка, отец — черкес. Я — русский, Аллахом клянусь! - последняя фраза взорвала вечернюю тишину озера. На нас оглянулись бородатые спортивные парни. Навстречу двигались две белёсые пышки, лет за 60 каждая.

- Вы — русские?

Та, что попышнее, проворчала:

- Нет.

- А кто вы?

Ему отвечают:

- Японки.

Ахмед выругался.

- У меня дочь инвалид, сын меня на *** посылал. Я выпиваю раз два месяц. А так я не пью.

«Ну, ну», — подумал я, и мне стало немного стыдно...

Мы подошли к ступенькам.

- Я подняться не могу: после аварии ноги болят, - Ёжик виновато опустил взгляд.

Я не стал привычно скулить, что сам тоже еле ползаю, а расстегнул рюкзак и попытался достать хлеб. Глаза напротив вылупились.

- Ладно. Спасибо, дорогой, - первый раз за вечер я вставил эту присказку не автоматически.

Поднявшись примерно до половины, я оглянулся на несуразную фигуру.

Ёжик уходил в свой туман, а я сквозь рюкзак чувствовал лопатками

ТЁПЛУЮ

МЯКОТЬ

ХЛЕБА.

PS: вчера ночью ко мне приходил Ахмед. Он сказал: «Дима, меня все гонят — мусульмане, христиане, бедные, богатые... У меня никогда не было друзей, как у тебя до 27 лет. Ты меня поймёшь. Мне уже немного осталось. Напиши про меня».

- Ахмед, у меня нет таланта, я не смогу.

- Напиши, как можешь. Ты - мой брат. Ты сам говорил.

Вдруг он стал превращаться в ежа, как в фильмах-ужастиках. Я понял, что сплю и меня бросило в скрюченную от страха тушку тела. Я проснулся и написал. Как мог...

Закрою - открою глаза, все равно,
Тебя вижу!
В порывах парэо, в Барнэо, в прозрачных Парижах!
В Венециях, в Венах, в Любви, Карнавалах, Парадах!
В Содомах, в садах, в зеркалах во плоти,
В Мазохах де Садах.

Ты душу Цыганскую носишь, как крест -
Наружу и настежь!
Устами Цариц, нимфоманок, невест
Целуешь и застишь!

Всех женщин, которые были и есть,
И Нету которых -
Величеств, Высочеств - да, всех и не счесть!
В Романах, в Минорах,

В Мечтах, В Миражах, лакримозах, во снах,
В Стихах небывалых...
Пульсируешь... И... Рассыпаешься в Прах...
В Эпохах, в Порталах!

Отлюбишь картинно и спрячешься в "Ноль"
Кармической Пылью,
И смехом стирает,
Помножив на "Боль",
Кармен Эскамильо!..

А Я, как Ромэо в Родэо,
Бодаюсь с Судьбою.
Дышу и страдаю, пою и болею
ТОБОЮ,
ТОБОЮ,
ТОБОЮ.

Каким изысканным волненьем
Пылали пятна Ваших щек.
В каком счастливом упоеньи
Сказал я молодости: "Ёк!"

Каким Томительным молчаньем
Я захлебнулся,
Нету сил!
Каким пленительным звучаньем
Вам веки тронул клавесин.

И этот звук,
И эта нега,
Свечой усиленная власть -
От неизбежности побега
Звезды, не смеющей
Упасть.

В Небе портал прорвался.
Вывалился оттуда
Белый язык пространства -
Так похожий на чудо.

Белый язык все ближе,
Как океан Покоем,
Глупую Землю лижет
Белою Немотою.

Иероглифы веток -
Белые паутинки.
В Море белого Века -
Первозданность ботинка.

Белизною заляпав
Питерские химеры,
В траурных масхалатах
Прет десант Люцифера.

К белому б причаститься.
Неба распорот ворот.
Белым лбом навалился
Снеже
На черный город.

В белом Петра убранство,
Белым день огорошен,
В белый горох пространство,
Время белых горошин...

Зодчие
Снегом биты.
Строй легионы, LEGO!
В белом настое Питер -
Состояние
Снега...