Millions of lives are conquered each year,
Yearning to take one more breath.
Thunderous order with eyes full of tears
Is what we call Angel of Death.

My dream is about being an angel
Echoing all of the dead.
Woe and despair are chilling my heart,
I’m looking at mother and dad.

“Linger awhile,” the Voice softens pain.
“Look!” as the Light shines on me,
“Cherish!” as parents are suddenly young.
On God, they are finally free!

Morning arrives, I wake up tomorrow.
Eternity. Memory. Sorrow.

Early in the morning
When the Sunrise starts to climb,
Do I wake up, mourning
Good old days from outer time.

Memories are fading.
I’m afraid. I’m going crazy.
Mind is moving faster.
But it’s April, so… amazing?

Sun is high. I’m sober.
Who is that?
Looks like a monk.
''summer’s almost over''
Shadow whispers.
I feel drunk.

– Who are you?
– your mirror.
– Are you evil?
– bruh. for real?
– Then what are you?
– i’m everything you’ll ever know and feel.

– Life is getting dark. My Sun will set. It’s hard to bear. Maybe that’s the reason..
– stop.
– But why?
– look over there.

As both of us have just looked up,
The sky is turning Dark.
It’s getting cold.
I’m scared.
I’m cold.
But…
What’s up there? A spark?

All my Stars
Are revealed by Night.
I know it’s Light. The Light.

– it ain’t no sunshine, huh?
– Shut up.
– pick up.
– Pick up?
– your balls.
– You’re such a dick. But.. thanks.
– don’t bother. thank me when time falls.

– When what?
– time falls. space falls. snow falls.
– All falls. Okay. Why Snow?
– what time is now?
– Forever?
– huh? you’re suddenly wise?
– No.
– alright. good answer. now you listen. learn my words by heart. i wrestle not against your rot, but rats who stain His art.

– Whose art?
– you know.
– What rats?
– just rats.
– And..
– no. just call me john.
– My..
– arnas is your name.
– But how?
– remember what you own.
– my name?
– your mind’s a temple.
– …
– good. just sit there on a throne.

Yesterday my mind was rivers.
Now it’s just a drop.
Slowed to calmness, freed from shivers.
Now I need to stop.

Time is gone. I’m out of touch.
Space is just a jam.
I wander down and see a boy.
– Who are you?
– John, I Am.

Город. Вечереет,
Холодеет, но всё греют
Тишина и звук молчанья,
От которых всё немеет.

Жизнь тут хороша,
Вон там плоха,
А нынче вовсе непонятна.
Шептуны ликуют,
Закрывая двери безвозвратно.

А Господь там плачет,
Наблюдая за детьми;
Просит всех стать сильным духом,
Чтоб остались мы людьми.

Дьявол был когда-то добрым;
Джины жили, не вредя;
Духи были благосклонны;
Древо жизни – красота!

Но в один момент тягчайший,
Сердце главного из тьмы
Усомнилось в правде вечной.
И с тех пор страдаем мы.

Нам не долго жить осталось,
У истории есть конец.
Доброту не исчерпайте,
А не то нам всем… не поздоровится.

In the world full of inhumans
Nothing peaceful breathes free.
In the head that full of trash
No appeasement found by me.
Light is fighting with the darkness
Round by round all night around.
No result until the moment
Mankind breaks free and wins the round.
Born to live or born to die?
Born to set or stop the fire?
The unexamined unworthy life
Can only set and gain the fire…
No one knows what would be right
While the choice is waiting.
This is why when it comes to it
We are always devastating.
So badly tired of looking at the chaos
I have unluckily become a part of.
It burns the soul and hurts so much,
Making me switch my heart off.
The only way to live and prosper
Which is hidden deep behind
Is called a flame of purest good.
Enhanced it saves you and your mind.

P.s.: В далёком 2017-ом в АУЦА нас попросили написать эссе на тему “The unexamined life is not worth living”, причём дали на всё про всё не больше часа, а в конце каждый должен был зачитать свой труд вслух. Как же долго длился этот час, Вы не представляете.

Тишина. В небольшой аудитории, освещаемой энергосберегающими офисными лампами, царит тишина. Абсолютной ей мешают стать карандаши да настенные часы — всё, что издают хоть какие-то звуки. Преподаватель в это время неустанно проводит глазами, казалось бы, каждого студента, попутно шагая в своей неспешной манере. С каждой минутой количество слышимых зачеркиваний постепенно увеличивается. Идёт, кстати говоря, уже тридцатая из шестидесяти. Я смотрю на свой лист бумаги и не годую — почему до сих пор пусто? Но вдруг загорается лампочка — а что если я напишу эссе в стихотворной форме? Нонсенс! Закидают помидорами! Чересчур своевольничать — это рисковать успехом, но, с другой стороны, все мы знаем, кто не пьёт шампанское. Как быть? Целых полчаса мозг отказывался выдавать хоть что-нибудь удобоваримое, но при малейшем упоминании стиха, а точнее авантюры с ним, внезапно начинает кокетничать. Надо решать, пока настенные часы не стали тикать ещё громче. Белизна бумаги, лежащей предо мной, начинает ослеплять, а секундная стрелка всё никак не умолкает. И тут, как Мэтт в шестой серии четвёртого сезона Сорвиголовы, я мысленно проговариваю: «Fuck it». В голове молниеносно начинают происходить вычислительные процессы а-ля Алан из квартета играет в блэкджек. Карандаш же, словно окаянный, становится самым громким среди своих коллег. Немного погодя и вдохновение нахлынивает, превращая весь процесс в сплошное удовольствие. Глазом моргнуть не успел, как была поставлена финальная точка. Что это было? Я снова в сознании. Быстро устремляю взор на те самые часы — показывают будущее. Оглядываюсь по сторонам и вижу, что некоторые студенты уже уселись отдыхать, дожидаясь шестидесятой минуты, пока другие, под гнётом секундной стрелки, не дают покой карандашам. Но что там со стихом? Принимаюсь читать строку за строкой, вбирая смысл каждой буквы и знака препинания. Читаю внимательно, внимательно прочёл. М-хм. Ну и бред! Такое нельзя никому показывать! Но времени на роспись нормального эссе теперь точно не хватит, так что остается теперь мирно ждать окончания часа, зачитывания студентами своих эссе и, что самое страшное, моей очереди. Час оканчивается, студенты зачитывают свои эссе и приходит моя очередь. Начинаю. Заканчиваю. Жду осуждения. Все начинают аплодировать сидя. Что, простите? Внешность моя сияет благодарностью, но внутри меня главенствует шок.

Какова же мораль этого непростительно длинного постскриптума? Это, дорогой читатель, решать уже Вам. На то Вы и чтец.

Мерцают огни на небесном склоне,
Аббатствуя сердце, что заключено во мне;
Холодное тепло, рождаясь в их короне,
Доносится волной на невидимой струне.


“И грянет гром!”, – вдруг слышу отовсюду;
Смиренный глас сияет, прочь отгоняя тьму.
Краса огней стилает невообразимым чудом
Оковы небосвода. Вернётся всё к Нему.


*

Раскинулись полотна иного сновиденья:
Оазис средь пустыни. Образовался с ним
Янтарный дом владельца, который улыбаясь
В темницы приглашает спуститься нам двоим.


Идя среди реликвий из прошлого столь робкого,
Тревожусь, сердцем зная, что ждет нас темнота.
Сдвиг двери. Хлад в тумане. Стеклянная коробка.
Я вижу обозлённого рогатого черта.


*

Ведь очарован я Раем, что светит свысока;
Млечной силой её, бесконечной загадкой.
И позабыв о себе, устремив взгляд наверх,
Распеваю – земные страданья все кратки.

Утро наступило в одиозном царстве
С криками народа, заполненными болью.
Юная Алиса нуждается в лекарстве,
А смерти силуэт свисает с антресоли.

Ночью убиенной, в окно стучит Фиалка,
Маленькая фея, создание небес.
Представившись принцессой, Алиса попросила,
Мучения чтоб миг немедленно исчез.

Фиалка проронила, что путь не будет легким,
Добраться до рассвета им предстоит успеть.
Коль солнце поцелует сей мир лучом далеким,
Наступит час Алисы безмолвно умереть.

Летят они всё выше, глазком вдруг замечая,
Мгновенья мимолётные остались до утра.
Вселенская любовь затмила вдруг отчаяние,
Алису поприветствовал творец всего добра!

Солнечные зайчики на стене играют;
Целитель всё скорбит, пуская слёзы шибко;
Сакуровы листья с печалью выпадают;
Алиса умерла, оставив лишь улыбку...

P.s.: посвящается Адинай

Тьма застилает эту землю,
Сыпя алмазами с небес.
Всмотревшись в зеркало души,
Не ужаснитесь - это бес...

*

В век бума технологий, приоткрывающего око;
В век взлёта суеты да человеческих пороков
Всегда была и есть та самая власть рока
Судьбы, что подчиняется велению.. да, Бога.


Природа, как ни странно, везде даёт знамения,
Доступные не только одарённым лично Им.
Соблазны нас преследуют, гонения и рвения
Скорей заполучить, что не покажешь в встрече с Ним.


Не стоит забывать, что всё мирское в этой жизни
Так и останется в тюрьме, переходя в руки из рук;
В тюрьме, где горе-грешники страдают бесконечно,
Желая лишь одно - услышать Сердца чистый стук.


Им не доступна вольность в выборе сторон;
Да лишены они всей красоты свободы слова;
И заперт путь к тем действиям, что повлекли бы за собой
Исход благоприятный в потусторонней жизни новой.


Но это я про заключённых,
Что вольны к выбору простому:
Продолжить службу низшей силе
Иль выбрать Свет на путь к другому.

Данте блуждал по просторам лесов,
Недавно жены он лишился.
Как вдруг из стоящих рядом кустов
Вергилий герою явился.

Славную песню нежно напевая,
Сомкнул веки юный Аттила.
Идиллию внезапно рушит гонец,
Его пассия кого-то убила.

Вергилий и Данте спускаются дальше,
Дошли до ворот с дурной вестью:
«Надежду оставь, сюда всяк входящий».
Вздохнув, вошли в ад с благой честью.

Месяц прошел со смерти невинного,
Аттила погру́жен во тьму.
Винит он себя, так как в тот самый вечер
Карету нужно было вверить ему.

Над мертвой рекой объявился Харон -
Дух, перевозящий души.
Проплыв среди тел, способных лишь к вопле,
Данте вступает на сушу.

Песнь на фоне, тёплая ванна,
Аттила лежит неподвижно.
Вода вместе с кровью, открытая рана,
Вскрылся он скоропостижно.

В лесу, где убийцы собственной плоти
В виде веток погружаются в бездну,
Встречает поникшую душу наш Данте,
Поющую славную песню…

Начну я свой поток спонтанной поэзии
Со слов, о написании которых так грезил...

Моё имя вы знаете, я простой горожанин.
Родился, вырос в Бишкеке. Как и вы, гражданин.
За все годы меня жизнь испытаниями провожала,
Дабы дать мне урок наиважнейший один:

Куда бы тебя судьба ни забрела,
Какие бы чувства ни бушевали в душе,
Всегда найдётся человек, который рядом стоя
Горою сможет отбить натиск бури в душе.

И поддержит тебя, и поможет тебе
В секунды, минуты, часы в судьбоносной борьбе.
И полюбит так сильно, что вот-вот воспламенишься
От чистейшей любви. Никакого клише.

Абсолютно неважно, как ты и где ты,
Этот человек всегда в голове,
В каждой извилине затуманенного разума
Освещать будет путь по тернистой тропе.

Упадёшь ниц лицом, по горло в грязи,
Оплошал, оступился, враг хохочет: "Ползи."
Лишь твой ангел, сошедший с небес ради сына, Шепнёт тихо на ухо: "Не боись, возрази."

Так было, есть иль будет у каждого,
Когда единственный выход - тугая петля.
Но лишь единственный в мире, любящий искренне,
Защитит от всех зол, их мигом спаля.

Теперь достаточно знаете вы что, зачем
И о ком же решился я стих написать.
О самой прекрасной, любимой моей маме,
Которая против течения смогла меня сквозь ад воспитать.

Живу я в этом мире только тебе благодаря.
Мама, люблю я бесконечно лишь тебя.

Персонаж ищет в поисковике значение своего имени, затем выбирает самую объёмную статью.

В моменте чтения строки номер семь, в чертогах разума читатель ловит идею, приплывшей к нему во время прогулки по медленно открывающемуся книжному коридору, дальше которого непроглядный туман, который является лишь ещё одной неизведанной тропой в раскинутых во все стороны заковыристых нитях, объединяющихся в освещённые участки головного мозга, что по сути и изучает электроэнцефалография. Рассеивание тумана возможно только при наличии света, который прокладывается, если прочитать хотя бы отрывок из новых книг, но ослабевает, если книги остаются нетронутыми. Там, читая статью, но тут, прокладывая путь, чтец натыкается на необычайно маленькую книгу. Взяв её в руки, он лишь легонько приоткрывает первую страницу, как вдруг слепящий свет озаряет всё вокруг.

Внимательно вчитываясь в каждое слово, мыслитель подмечает наличие возможности «запрогаммировать» себя под качества, присущие архетипу его имени, после чего, однако, также подмечает наличие альтернативного варианта выбора – вобрать в себя только имбовые способности архетипа. Одновременно с этим он заметил, что градация масштабов действий заимствованных качеств архетипа играет в противовес деградации времени использования этих самых способностей, помноженной на степень вреда, наносимого психическому, физиологическому и душевному здоровьям организма.

Провожая мысль о математическом уравнении, но продолжая ускорять пробежку глазами по страницам лучезарной книжки, сыщик краем взгляда улавливает молниеносную и потому еле заметную лиловую вспышку света. Переключив всё внимание на место схождения разума, тела и души, где-то между мозгами, кровью и сердцем, атлет, взявшись за охоту, пулей пускается вслед за вспышкой.

Набрав приличную скорость, меланхолик решает обернуться, вспомнив про книжку. Каково же его удивление обнаружить красивейший фонтан из 70 000 оттенков белого, сочившихся из страниц алмазной книги, падавшей во времени в 70 000 раз медленней секунды. Не поддавшись соблазну оставить взор в столь красивом течении прошлого, охотник возобновляет погоню за лиловой вспышкой света.

Едва герой догоняет вспышку, как вдруг со всех сторон накрывает холодный, но такой уютный свет – это бомбардируют бесчисленные лучи мифических способностей самого первого архетипа.

Что видит фотон, когда летит со скоростью 299 792 458 м/с? Что есть время/пространство/материя? Есть ли нечто, недосягаемое для света настолько, насколько он сам недосягаем для нас?