­­­­­­Кто уходит не зная зачем,
Кто без цели идёт сквозь века?
Не герой, не мудрец, не совсем человек —
Лишь вопрос в начале конца.
–––
Он вышел в рассвет не прощаясь ни с кем,
В доспехах, как звуки ушедших легенд.
За спиной — лишь огонь, впереди — горизонт,
Он шёл по дороге, где встречен был сон.
В конюшне осталась уздечка старая,
И храм — без молитвы, но с тенью пророка.
Он больше не верил ни в долг, ни в закон —
Лишь в пыль под ногами, в холодный звон.
В груди — не мечта, а забвение стали,
В глазах — отраженье погибших флотилий.
В пути — ни имени, ни цели прямой,
Лишь клятва без слов: не вернусь я домой.
Шли годы, и в бронзе темнела заря,
Он стал для легенд безымянных тенями.
Но каждый закат, каждый грозный привал
В нём будил зов — будто кто-то позвал.
–––
Он брёл по равнине, где ветер — как плеть,
И каждый утёс мог разбиться в ответ.
Где крик птицей замирал на скале,
А травы шептали о гибельной мгле.
Он встретил там нищего с белым лицом,
Тот пел про короля с железным венцом.
И про трон из костей, и про книги в огне,
Про время, что сгнило в кромешной тьме.
«Ты ищешь чего-то, чего нет в веках», —
Сказал тот старик, исчезая в туман.
Но рыцарь молчал, и шагал, как по льду,
Словно в нём не осталось живого нутра.
Дорога всё вилась, как клинок у врага,
И ночь наступала безсильно страдая.
А в небе клубились не звёзды, а шрамы,
И шелест листов — словно плач старой дамы.
–––
На третьем году он достиг бастиона,
Что чернел на холме, как гниение трона.
Ни стражи, ни двери — лишь стены в ответ,
И мрак, что сжимался, давая обет.
Внутри — тишина и ступени вглубь сна,
Где камень хранил крики, ставшие мглой.
Там шепчут страшные древние лица,
И цепи качаются, словно молитва.
Он прошёл, не дрожа, через зал ледяной,
Где трон был пустым, но пах болью.
И в нём он увидел, как собственный лик
Тонул в зеркалах, молчалив и велик.
«Ты ищешь конец — ты сам и есть он», —
Раздался там голос, как треск полуснов.
Но рыцарь молчал и направил шаги
В сухую пустыню без неба, зари.
–––
Он шёл через дюны, где мёртвый песок
Летал, как израненных голосов ток.
Там звёзды горели, как слёзы слепых,
А время связало года без швов.
Он видел оазис — мираж на крови,
Где дети играли с сердцем любви.
Но только коснулся — и всё рассыпалось,
И лишь один камень в ладони остался.
На нём было имя, которое знал,
Но стёрлось — как пыль, как исписанный граль.
Он понял: не ищет ни славы, ни мести —
А только забвенья, простого, как песни.
В пещере уснул он средь ветра ночного,
Где снилось — не смерть, а лицо незнакомое.
И в шепоте сна прозвучал нежный стих:
«Ты всё потерял, чтоб найти себя в них».
–––
Он встал — и пред ним простирался покой:
Долина, где звёзды лежали рекой.
Небо там пело, как древний орга́н,
А каждая звезда — это чей-то обман.
Он шёл между ними, ступая как аббат,
Среди вспышек, в которых и свет, и распад.
Там каждое имя, забытое здесь,
Горело на небе, как вечная плеть.
Он понял, что память — не груз, а причал,
И слёзы — не слабость, а тихий кинжал.
Он плакал впервые за сотни дорог,
И слёзы сливались с бессмертной пургой.
И голос звучал: «Ты — не слуга, не герой,
Ты — путь, что не кончится смертью земной».
И он продолжал — в тени, без венца,
Сжимая в ладони рукоятку меча.
–––
В руинах стоял он, где стены как прах,
И башни, как пальцы, тянулись в размах.
Где жили забытые, стертые души,
Где эхо — не звук, а движение стужи.
Он встретил там девушку с лицом, но без черт,
Что знала все песни, но голос был мертв.
Она рассказала, как мир умер дважды —
Сначала в огне, потом в старой бумаге.
«Мы были богами, но забыли себя,
Теперь лишь туманы, и вечная мгла».
Он слушал — и плакал, не чувствуя нутра,
И понял, что в ней — отраженье урагана.
Он дал ей ладонь, и прошёл сквозь неё —
Как сквозь рассыпающееся былое.
А в сердце — не боль, не печаль, не весна,
А лёгкость забвения, будто волна.
–––
В лесу, где деревья шептали: «останься»,
Он встретил зверя — не плоть, а страданье.
Огромный, как горе, с глазами огня,
Он смотрел — и в глазах была тень бытия.
«Ты пришёл, чтоб забыть, или помнить?»
Спросил зверь, обходя близ его.
«Я пришёл, потому что остался один» —
Ответил рыцарь и склонился над ним.
Они сражались весь день, до зари,
Где меч — это совесть, а шкура — стихи.
И в самом конце, под рубиновым светом,
Он понял: враг был лишь отраженьем где-то.
Он вышел из леса без крови и ран,
Но старше на сотню звенящих годов.
И лес за спиной замолчал, как скала,
Оставив в его сердце тишину небытия.
–––
Он дошёл до скалы, где в начале был,
Где стоял, как в детстве, под ветром чужим.
Вода там текла вспять, как слова
Из уст той, кого не вернуть никогда.
Там встретил он юношу — светлых доспехах,
В глазах — только вера, и слава, и смех.
То был он сам, до похода и битв —
С надеждой, которой не вынес бы стих.
Они говорили — без звука, но ясно.
И старший сказал: «Ты забудешь опасность,
Но знай: ты не жил бы, не пройдя путь
Там, где забывают и кровь, и всю суть».
Молодой повернулся — и стал исчезать.
А старый остался — и стал вспоминать.
И понял: не смерть ждала на тропе —
А шанс быть собой, не героем в броне.
–––
Мост простирался сквозь бездну времён,
Над ним — ни зари, ни ветров, ни имён.
Под ним — тьма, где теряются сны,
И каждый шаг — как конец жизни.
Он шёл по нему, одинок и упрям,
Как мысль, что уходит в бессмертный храм.
И видел: с краёв опадают мечты —
Те, что не сбылись, но были чисты.
В середине моста — его мать и отец,
Слова без уст, но с любовью сердец.
Он прошёл сквозь них, не смея дышать,
И сердце стучало, как прежде — не отступать.
И там, на краю, где тьма как ладонь,
Он встал, и не дрогнул, и кинул в огонь —
Свой меч, своё имя, все титулы, боль —
И пошёл дальше. Лёг, но не как король.
–––
Последняя тропа — не в земле и не в звёздах,
Она — в его взоре, в дыханье, в вопросах.
Он шёл в старых доспехах, но без страха и ран,
Где мир был — не ужас, а дикий туман.
И встретил он деву, с венком из травы,
Она улыбнулась: «Ты стал частью главы».
«Какой?» — спросил он.
Она — «Жизни самой.
Ты был тем, кто идёт — не за славой, герой».
И там, на рассвете, где небо дрожит,
Он лёг на траву, и закрыл глаза.
И небо запело, и зверь улегся,
И меч из-под сердца исчез навсегда.
И голос небес: «Ты теперь — лишь рассказ,
Но в каждом, кто ищет, ты будешь хоть раз».
И рыцарь исчез. Осталась тропа.
И песня. И слово. И вечность. Судьба.
–––
Что не видно, но шепчет внутри,
Что ведёт, хоть и не под рукой?
Это ты — когда смел и живой,
На дороге, ставшей судьбой.

­­В тени веков, где мир в покое дремлет,
Где тянет дым из хижин ветра,
Стоит утёс, и к небу он взирает,
Как старец, чья умолкла речь.
–––
Внизу – луга, таинственно-прекрасны,
Где ветер шепчет сказки былых дней,
Где лес, как храм, хранит свои напевы,
И стон ручья внимает им теней.
–––
Там сердце рвётся к свету и свободе,
Но цепи сна сковали тишину,
И, словно древний рыцарь на закате,
Я жду зарю — сквозь мрак, сквозь седину.
–––
О, Муза, дай мне голос вдохновенья,
Чтоб петь не о величии царей,
А о душе — забытой и бессмертной,
Что ищет свет в долине тех смертей.

­­Переживи веселый смех,
И взгляд, наполненный печалью.
Переживи успех,
И поражение, накрытое вуалью.
———
Забудь тот взгляд влюбленный,
И тьму, что сердце кутала порой.
Забудь про шрам на сердце заживленный,
И синяки на теле скрой.
———
Запомни смех людской веселый,
И ненависть, которою пестрит толпа.
Запомни взгляд, наполненный решимой волей,
И тишину, в которой лишь мольба.

­­­­В закате все забудется с тобой.
И радость встреч, и горечь расставаний.
Ты вспомнишь наши встречи под луной
И все слова нам данных обещаний.
———
Когда-нибудь мы встретимся опять.
Пусть на всю жизнь нам будет эта встреча.
И пусть не повернется время вспять,
Пока мы не задуем наши свечи.

А я мечтала всё о бесконечно вечном,
О небе, что не знает границ и тленья,
О звёздах, что горят, не зная срока,
О свете, что несёт в себе забвенье.
И в тишине ночной, где время спит,
Я слышала, как сердце шепчет мне:
"Всё мимолётно, только вечность длится,
Лишь в ней найдёшь ты смысла глубину."
Но ветер уносил мои мечты,
Как листья, что кружат в осенний день,
И я ловила их, но знала — тщетно,
Ведь вечность — это только тень.
И всё ж я шла, сквозь тьму и пустоту,
Искала в каждом миге откровенье,
Чтоб в сердце сохранить момент из вечности,
Что дарит нам секунду вдохновенья.
Теперь я знаю: вечность — это мы,
Наши мысли, наши сны и наши взгляды,
Она живёт в дыхании земли,
В любви, что не подвластна времени и правде.
А я мечтаю всё о бесконечно вечном,
Но понимаю: вечность — это путь,
Где каждый шаг — начало и конец,
Где каждый миг — бессмертья суть.

­­Он глух, но держит скрипку, как пророка,
В ней — мир, где время гнётся, как тростник.
Он чувствует не звуки, а их рокот,
Что бьётся в кости, в пыль, в поток картин.
–––
Смычок скользит — и рассекает вечность,
Всё то, что скрыто в зыбкой глубине.
Молчание звучит ему сердечно,
Где смысл рождается в одной струне.
–––
Всё, что зовём мы музыкой, он слышит
Не ухом — а бездонностью внутри.
Он знает: тишина не меньше дышит,
Чем шум, что мы считаем за эфир.
–––
Играет он, как будто сам — без плоти,
Лишь форма мысли, воплощённый стон.
Скрипач без слуха — он уже в полёте,
Где звук и смысл сливаются в закон.