Снежное вино

И всё же звезды здесь сияли необычайно ярко.
В такую вьюжную погоду захудалая деревенька у северных предгорий на удивление уютно сияла свечами в небольших слюдяных окошках. Уверенно шагающий по сугробам путник, небрежно запахнувшись в темную шубу, по типичному шуму и резкому запаху безошибочно узнал единственный местный трактир и не стуча вошел внутрь.
Пол приветливо скрипнул под сапогами старой древесиной, по бледному лицу скользнул пряный теплый воздух. Прикрыв утяжеленную крупным засовом дверь, высокий темноволосый человек немного постоял у входа, осмотревшись. Низкий потолок, маленький очаг, столов штук с десяток и почти за каждым из них двое-трое мужиков. В большинстве своем те были светловолосыми или рыжими, что в этих предгорьях считалось обычным делом. Все они громко обсуждали что-то, но так как говорили одновременно, разобрать смысл их слов казалось невозможным.
Появление чужака, похоже, осталось без внимания. Вполне довольный таким раскладом путник присел за крайний стол, единственно свободный. 
Трактирщик – коренастый, лохматый и буквально пропитанный спиртом круглый мужичок – облокотившись на стойку, лениво кивнул ему. Мол, обожди немного, и ухмыляясь продолжил наблюдать за разразившимся в трактире спором. 
— Да что вообще может быть лучше рома?! – грохочущий смех хромого мужика, похожего на старого кузнеца, проведшего к тому же добрые полжизни на пиратском корабле, заглушил прочие голоса. 
— Хорошее вино всё же получше будет! – отозвался сутулый, худощавый, с кривоватым посохом мужичок в теплой шапке, выдающей в нем закоренелого пастуха. 
Спор снова начал разгораться. Но вот за столиком у самой дальней стенки ехидно крякнул плохо одетый старичок. Ничто в нем не могло дать подсказки, чем занимался этот человек. Но мужики вокруг как-то поспешно смолкли и обратились в слух. 
— Давным-давно говаривал мой дед, что самое дивное вино на свете - то, что зовется снежным, – старик мечтательно прикрыл глаза, проводя рукой по длинной тонкой бороде. – То были времена, когда в заснеженных горах мы жили не одни. Там, на вершинах, где мороз резвится, как беспечное дитя, где гибнем мы - они танцуют, напевая гимн метели.
По таверне пробежался тихий гомон голосов, но стих, как только белобородый старик прокашлялся и вновь продолжил свой рассказ.
— Да. Девицы, чьи тела все целиком из снега, а сердце и глаза – чистейший лед! Неведомо, то были стражи, духи или другая нечисть. И все же их звенящий смех тогда слыхали многие. Да. Прямо в тех горах, где мы пасем овец. 
Старик намеренно замолк, прикинувшись уставшим, но вскоре тишину снова нарушил его хрипловатый голос: 
— Откуда взялись эти слухи, неизвестно. Но как-то раз пришел в деревню странный человек. И он выспрашивал у деда про этих снежных бестий всё, что тот мог рассказать. Но дед ему рассказывал иначе: рассказ его шел о вине. Будто бы по преданьям тот, кто сможет этакой певунье сердечко растопить, получит из него напиток слаще меда, способный сотворить невиданные чудеса! Какие? Это неизвестно, – пожал старик плечами.
И вновь в таверне слышался лишь треск поленьев в очаге и чей-то тихий шепот.
— Да. Вот только знаете, с тех самых пор все эти ледяные бестии куда-то подевались. Ни о них, ни о том чудаке я больше ничего не слышал. Обвалы и метели на вершинах теперь случаются не чаще, чем везде. Вот так-то, – жадно отпив из своей небольшой кружки, белобородый хитро улыбнулся. 
— Хорошая история, старик! Особенно в такую ночь, как эта, - кивнул хозяин заведения, направляясь к единственному гостю, что все еще оставался трезв. 
— Что еще за сказки?! Дед явно привирает, – недовольно буркнул изрядно пьяный широкоплечий человек, в ком с легкостью угадывался пахарь. Будучи зимой без работы, он, как и многие в этой деревне, теперь частенько околачивался у трактира, спасаясь от рутины и своей назойливой любви, что порой ударяла в голову сильнее алкоголя.
— Не обращай внимания. Народ здесь суеверен, – начал трактирщик, подойдя к незнакомцу, когда пивную вновь наполнил гомон голосов. – Что пьешь? 
— Давай чего погорячее, – с усмешкой путник протянул хозяину монеты. Оплата была щедрой, и трактирщик спешно потянулся за деньгами. Но невольно вздрогнул: рука незнакомца оказалась холодной. 
Опасливо вернувшись к полкам за прилавком, хозяин выбрал бутыль самого крепкого пойла, что было в его заведении и поспешил обратно к гостю с деревянной кружкой. 
И путник молча пил, будто не замечая, что все теперь здесь с недоверием смотрели на него. 
Он пил чистейший спирт, а может - и того похуже. Но изо рта его по-прежнему валил холодный пар. Стул, на котором он сидел и край стола, на который опирался, медленно покрывались тонкой коркой льда. 
Осушив большую кружку залпом, гость поднялся и молчаливо направился к выходу.
Уже стоя у входа, он остановился и негромко произнес: 
- Поверь, старик, оно было ужасно горьким, то вино! – сказал и вышел прочь, шагнув, казалось, в самую метель. 
И сквозь распахнутую настежь дверь трезвеющие мужики смотрели, как вокруг незнакомца вьётся, то обнимая, игриво закружив пургой, то становясь неразличимой средь ветров, изящнейшая женская фигура, сплошь сотканная из снегов и вьюги. 
Резвясь и вторя дивным голосом свирелям белой бури, снежная дева пела, только для него. Пусть сердце его стало холодно навеки, он всё прекрасно помнил. Что ж, когда-то он разделил с ней снежное вино.
И их объяла вечность.