Говорят, когда растешь в небольшом городке, да к тому же на окраине, слышать фразу: «студенты – народ не богатый» доводится так часто, что она становится чем-то вроде обыденности, и со временем просто принимается как данность, естественная норма. Однако понять эту прописную истину в полной мере студентке Асано Харуми довелось лишь на втором курсе, когда с факультета дизайна девушка, в середине учебного года, перевелась, последовав за столь долго зревшей и лишь тогда укоренившейся в ней заветной мечтой - стать художником.
Ее поступка, как и причин, приведших к нему, большинство родных и близких так и не смогло понять. Отец и мать встретили эту идею с молчаливым укором, старые друзья и знакомые – с откровенным осуждением. И только старший брат, Рен, уже пять лет как ведущий самостоятельную жизнь, некогда так же, наперекор желаниям семьи всецело посвятивший себя музыке, полностью поддержал стремление сестры.
Их отец, Асанно Хиро, владелец небольшой столичной юридической фирмы, внезапно утративший надежного бизнес-преемника в лице единственного сына, так и не смог простить Рену его самовольства, пусть даже оно и вылилось в столь неожиданно успешную карьеру композитора. Даже теперь, спустя столько времени, они виделись лишь несколько раз за год, в основном по праздникам, когда все семейство по традиции собиралось за общим столом.
С некой жесткостью и упрямством в характере, столь присущим большинству японских мужчин, глава семьи, был человеком в большей степени практичным и приземленным, ровно, как и его супруга, Акико. Эта женщина, всегда и во всем поддерживающая мужа, с легкостью управлялась как с домашним хозяйством, так и с бизнесом, выступая в роли главного бухгалтера в их семейном деле. Свой брак, заключенный по расчету, оба они считали успешным и счастливым, и любили друг друга той не пылкой, но преданной любовью, которая сохраняется на протяжении долгих лет далеко не в каждой семье.
Возможно, именно поэтому отношения с двумя старшими детьми, стремящимися, по неведомой им причине, к чему-то столь эфемерному как искусство, у них складывались весьма и весьма непросто. Чего нельзя было сказать о младшей дочери, Наоко. С рождения имевшая несколько флегматичный характер, сейчас, в четырнадцать лет, девочка уже была не по годам рассудительна и имела явно выраженную способность к математическим наукам, чему супруги Асано никак не могли нарадоваться.

Этим летом Харуми, по причине нехватки денег и невозможности снять жилье на время каникул, из тесного общежития при Токийском Университете Искусств временно перебралась обратно в Инаги – небольшой городок в префектуре Токио - в дом родителей, о чем в душе жалела. Будь брат в отъезде, или хотя бы занят на работе, она смогла бы пожить у него, в центре городка. Но сейчас, когда в его студии идет ремонт, и Рен вынужден трудиться дома, ей там делать нечего – разве что мешаться под ногами. Да и тесновато было бы им вдвоем в однокомнатной квартирке.
А потому, вновь расположившись в своей старой детской комнате на втором этаже, где по-прежнему царили стерильность и несколько пугающий ее творческую натуру порядок, разобрав вещи, девушка поспешила собрать переносной мольберт и все необходимое для рисования в небольшой портфель. Закинув его ремень через плечо, она пожелала отцу, матери и сестре хорошего выходного и удачной поездки в центр, за покупками, а сама отправилась на поиски вдохновения и тех красок жизни, которых в родительском доме ей было, увы, не найти.
Извилистая дорога, не асфальтированная, а в это время года к тому же очень пыльная, уходила прочь от стоящих на окраине домиков, через просторные рисовые поля. Туда, где сначала виднелись лишь кроны смешанной чащи, но затем, расположившаяся значительно выше и дальше, постепенно открывалась взору живописная, плотно заросшая лесом старая гора. Ее название – «Аояма» – хоть и звучало красиво, в действительности же было весьма тривиальным. «Зелена гора». Однако, по непонятным причинам, в родном городе лишь это место всегда находило в сердце Харуми особенно теплый отклик. Рождая такую понятную, наивную радость от возможности увидеть простое в сложном, и сложное в простом. Вот чего ей так не хватало в Токио.
Именно в тот день, и именно там, едва ли не в самой глуши города Инаги, с ней и приключится та история. Как позже она признается - самая невероятная за всю ее жизнь, и вместе с тем судьбоносная...

Склон горы был не слишком крутым, а малоприметная, но хорошо знакомая ей тропинка уверенно петляла между старыми деревьями, таинственным образом растворяясь в зеленой дымке.
Харуми частенько бывала здесь прежде, и потому без особого труда поднялась почти на самую вершину. Там, несмотря на жаркое солнце, как и прежде чудесным образом сохранялась прохлада и легкий туман.
Виной тому, вероятно, служило небольшое озерцо. Его покой нарушали лишь мирно колышущиеся на ветру цветки лотоса, чьи листья виднелись повсюду, едва ли не покрывая собой всю озерную гладь.
Расположившись на берегу, девушка установила мольберт устойчивее, насколько это было возможно и, достав краски и кисти с палитрой, задумалась. Пейзаж был прекрасен и завораживал девушку так же, как и впервые, когда она увидела это место, будучи еще школьницей. В тот год было очень жаркое лето, и найти такое прохладное и тихое место вдали от чужих глаз ей показалось невероятной удачей.
Усевшись прямо на траве, Харуми еще долго любовалась летним лесом, с жадностью и благоговением вдыхая пропитавшийся им воздух. Цветы, травы и даже кора – казалось, все источало именно такой запах, какой и требовалось, чтобы вместе, перемешиваясь, они создавали именно этот, ни с чем несравнимый аромат чистоты, свободы и умиротворения.

Должно быть, среди всей этой древней красоты своего тайного лесного убежища она не заметила, как заснула. Потому как, открыв глаза, девушка поняла, что небо уже заметно потемнело, и на сверкающий огнями город Инаги опустился вечер.
Поднявшись на ноги, Харуми не сразу поняла, что в окружающем ее пейзаже кажется непривычным. Сонно потерев глаза, она еще раз осмотрелась. Но даже дважды ущипнув себя за руку, не смогла поверить в то, что увиденное ею – не сон.
Прямо перед ней, на другой стороне озера, стоял храм - так прочно и осязаемо, словно был там всегда. Его невысокая крыша была укрыта старинной зеленоватой черепицей. А ступени и столбы, больше напоминающие колонны, казалось, совсем недавно были выкрашены в алый цвет. При входе и на деревянных ступенях, спускающихся прямо к воде, располагались изящные подставки с яркими фонарями. Внутри храма, за полупрозрачными ширмами из бумаги то и дело мелькали тени разного роста и размера, но Харуми не могла рассмотреть их.
Застыв на месте, какое-то время она просто любовалась этим невероятным видом. Едва различимая приятная музыка и отголоски множества бесед завораживали, пробуждая чувство более сильное, чем страх – любопытство.
Предусмотрительно сняв обувь, девушка неуверенно опустила босую ногу в воду, ожидая неприятного покалывания и холода. Но озеро оказалось неожиданно теплым, словно море после долгого жаркого дня.
Осторожно ступая по дну, девушка медленно пробиралась сквозь заросли лотоса и кувшинок, стараясь не сломать и не потревожить цветы. Постепенно оказавшись в воде по пояс, она вдруг осознала, что храм, поначалу казавшийся таким далеким, теперь уже всего в нескольких метрах от нее. А еще через пару шагов Харуми нащупала ногой первую ступень. Но вместо того, чтобы подняться на нее, вдруг застыла в нерешительности.
Прямо перед ней, возле входа в храм зашелестела изящно расписанная изображениями зеленых листьев черная ткань кимоно.
— Какой интересный гость ко мне пожаловал сегодня, - приятный, глубокий голос прозвучал немного насмешливо.
Подняв голову, она увидела перед собой молодого мужчину, настолько красивого, что лицо его казалось нарисованным, ненастоящим. Светлая кожа, тонкие брови; прямые, но мягкие черты лица. Едва различимая улыбка. И крупные миндалевидные глаза цвета темной, озерной воды, взирающие с нескрываемым интересом. Свободно распахнутое до пояса верхнее одеяние демонстрировало плотно прилегающую к телу белую ткань нижнего кимоно. Длинные волосы, непривычного, светло-пепельного оттенка словно струи воды спускались к самому деревянному полу и босым ногам незнакомца. В руках мужчина держал хорошо знакомую Харуми белую лисью маску с алыми узорами. Подобные вещи она частенько встречала на традиционных фестивалях.
— Это что… ваш дом? – спросила девушка первое, что пришло ей в голову.
— Пожалуй, - мужчина вежливо кивнул. – Я живу на Аояме уже очень давно. Моё имя… Млжешь звать меня Йору, раз уж сейчас ночь.
Однако, не смотря на всю его вежливость, руки он девушке так и не подал.
— Я Асано Харуми, - ответила девушка, по-прежнему оставаясь в воде. - Дом моих родителей здесь неподалеку.
— Знаю, - в голосе мужчины послышались насмешливые ноты. – Что же привело тебя сюда?
Вопрос был прост. Но вот ответить на него оказалось нелегко. Харуми всерьез задумалась. Проделав весь этот путь из самого Токио, она, утомленная гнетом мегаполиса, пришла именно сюда. Так зачем же?
— Я часто бывала здесь раньше, - казалось, утаить что-то от ее собеседника было просто невозможно. Слова будто сами спешили сорваться с губ. – Только на берегу этого озера я всегда успокаивалась, забывала о проблемах и становилась самой собой. Словно именно здесь оно - то самое, мое место. Место, что очень важно для меня.
— Что ж, - с грустью вздохнув, мужчина чуть склонился, чтобы протянуть девушке ту самую лисью маску. – Выходит, обитель уже давно тебя манила.
Видя непонимание в глазах Харуми, мужчина улыбнулся, и чуть развернулся, указав на распростершийся позади него храм.
— Обитель заблудших душ, ищущих покоя и пристанища.
— Значит, я могу зайти? – с любопытством разглядывая тени за дверями-ширмами спросила девушка, нетерпеливо сжимая в руках маску.
— Да. Но лишь однажды, - печально ответил Йору. – Тот, кто ступит на порог этого храма, уже никогда не сможет его покинуть.
В этот момент Харуми внезапно осознала нечто крайне важное. Не имеет значения – сон это или нет. Каждое решение, принятое ею, не пройдет бесследно. Каждый шаг куда-то ведет. Каждое действие что-то меняет.
Прижав маску к груди, так и не решившись ее надеть, девушка осталась на месте.
Мужчина кивнул, понимая и принимая ее выбор. На лице его была странная улыбка: столь печальная, но в то же время и радостная. Медленно повернувшись, он направился обратно к дверям храма.
И в тот же миг очертания фонарей, обители и самого ее жителя стали таять, словно туман в свете яркого теплого солнца.
— Мы когда-нибудь увидимся снова? – прошептала, не удержавшись, Харуми. Она не была уверена, услышали ли он ее – ведь девушка едва могла рассмотреть спину, облаченную в черное кимоно.
— Несомненно, - ответил Йору. – Я буду ждать.
И затем звуки и краски растаяли, словно их окунули в воду…
Харуми проснулась от того, что начала замерзать. Приподнявшись, девушка поспешила согнуть в коленях вытянутые ноги. Ведь они были по щиколотку в воде. Ее обувь и мольберт с палитрой и красками по-прежнему стояли там, где она их и оставила. На черном покрывале неба начали загораться первые звезды. А от загадочного храма на другой стороне озера не осталось и следа.

Позднее, многим ценителям живописи не раз доводилось бывать на ее выставках - они всегда собирали много народу. И каждую из них, по традиции, открывала та самая картина, что неизменно признавалась ценителями самой удачной из работ Асано Харуми.
Темное полотно, изображающее обрамленное лесной глушью озеро. Темную воду сплошь покрывают кувшинки с цветами лотоса. И прямо в воде, посредине, по пояс в воде стоит юная девушка. Ее лицо вполоборота до боли печально. В руках она держит белую лисью маску. Позади девушки – сияющий яркими огнями нарядный синтоистский храм, подобного которому никто никогда не видел. А стоит задержаться, присмотреться внимательнее, и покажется, что изображение настолько четкое и ясное, словно фотография, а девушка на этом диковинном снимке вот-вот обернется, чтобы в последний раз взглянуть на невольно покинутую ею обитель.
Ходили слухи, та картина многим запала в душу – многие частные коллекционеры и даже галереи упрашивали Харуми продать ее. Но по неизвестным причинам она всем отказывала.
Да, и название у картины было довольно необычное.
«Обитель Духов».

В чем смысл жизни? Альд этого не знал. По мнению горожан, этот человек вообще не знал ничего кроме душных трактиров, дешевой выпивки да изредка - бессмысленных драк, в которых именно он, как правило, оставался побитым. Впрочем, безграмотность в подобных вопросах мужчину никогда не волновала. День за днем он привычной плывущей походкой бродил по тухлым улочкам Провьеры, от одной пивной к другой, до тех пор, пока хозяева соглашались наливать. После этого его чаще всего можно было найти беззаботно храпящим на грязных каменных скамейках рыночной площади, подложившим под голову в лучшем случае охапку сена.
Несмотря на все вышеупомянутое, Провьерцы не гнали его прочь из города. И лишь по одной простой причине - Альда люди побаивались. Быть может, худощавый с виду мужчина среднего роста не был особо силен, не отличался ни проворством, ни жестокостью, а все же что-то в этом человеке пугало. Достаточно было лишь однажды глянуть в его затуманенные выпивкой и беспробудным бредом глаза и танцующие на самом их дне таинственные, зловещие блики еще долго бы мерещились в темноте... Конечно, за столько лет страх в сердцах местных жителей теперь плавно оплетали ветви все разрастающегося презрения и, быть может, жалости.
Альд был одинок, не имел ни дома, ни семьи. Даже имя ему досталось от местной ребятни, любившей иногда поддразнить вечно пьющего человека. На древних наречиях «альд» именно это и означало – «пьяный». Но, как заявил однажды городской староста: «Если уж свои страшатся с ним связываться, то и чужим неповадно будет!». И с тех самых пор никто уже не мог точно сказать ни сколько мужчине лет, ни откуда он взялся. Казалось, этот человек жил в Провьере всегда. И постепенно это стало чем-то обыденным, нормальным. С его присутствием просто смирились, и старались лишний раз не обращать на Альда внимания.
Обросший и небритый, с темными мешками под глазами, в грязной и изрядно пропахшей зловониями улицы одежде, он всегда производил на проезжих торговцев и редких путников соответствующее впечатление, и те никогда не задерживались. Ведь красочные слухи о том, что некий Альд Провьерский в прошлом был то ли неудачливым чародеем, то ли беглым каторжанином, толи вовсе наемным убийцей при дворе самого короля или же просто рабом, уроженцем южных земель, уже давно разнеслись по округе. В городе же стало чем-то вроде традиции каждый раз, как соберутся мужики большой шумной компанией в кабаке, в рьяном споре выдвигать все новые и более невероятные версии того, кем мог быть этот странноватый человек прежде.

— В прошлом, - пробормотал Альд, залпом осушая треть бутыли с чем-то зеленоватым и жутко пахнущим, расположившись у крыльца только что закрывшейся пивной в обществе двух других ценителей горячительных напитков, - в прошлом я был... Хотя, может, и нет. Ха, уже и не помню!
Осознав, что слушатели окончательно потеряли способность внимать его попыткам поведать что-то вразумительное, Альд усмехнулся сквозь не длинную, но спутавшуюся черную бороду, неторопливо поднялся и, шаркая изрядно стоптанными ботинками, направился в сторону рынка. Сегодня горожане вновь устраивали там какое-то шумное веселье, смысл которого он как обычно даже не пытался понять - главное, на празднике непременно будет что выпить.
При виде его рваной, просаленной рубахи с обносками жилета, горожане недовольно качали головами и спешили расступиться. Местные женщины и вовсе с опаской сторонились мужчины, от которого за несколько метров разило алкоголем. Все, кроме одной.
— Альд! Боже!.. Посмотри, на кого ты опять стал похож?! - раздался из слабо освещенного узкого проулка хрипловатый женский голос. С двумя полными корзинами овощей и крепко держащимся на спине мешком - явно с мукой – немолодая седовласая женщина с живыми карими глазами выступила вперед.
— Жиэл? Ты что ли? - потирая веки, мужчина пытался разобраться, не привиделась ли ему вдова мельника. В городе о ней давно ничего не было слышно.
— Бестолочь, совсем уже допился, что ли?!
Виновато посмотрев на пустую бутылку в руке, Альд промямлил что-то неразборчиво и попытался припрятать склянку в карман жилета, но из-за отсутствия оного в итоге тара просто разбилась о редкие камни, которыми была вымощена главная площадь.
— Бестолочь, ей богу! Ну-ка, помоги вот лучше, - с этими словами Жиэл дрожащими от усталости руками протянула ему обе корзины.
Не раздумывая, мужчина принял тяжкую ношу и чуть сгорбившись поплелся следом за недовольно ворчавшей женщиной. Только когда они преодолели темный проулок и вышли на залитую светом из окон домов улочку, Альд увидел, что рядом со старой знакомой идет кто-то еще, надежно укутанный в черную дорожную накидку. Судя по походке, это была женщина. В руках она так же с трудом несла две тяжелые корзины.

Жилище Жиэл - оно же мельница - как было принято, располагалось у самой городской стены, возле старых ворот, которыми уже давно не пользовались. С тех пор, как большой пожар уничтожил основной дом, жилые помещения занимали первый этаж большой деревянной постройки, по-прежнему исправно работавшей благодаря усилиям хозяйки. Отворив крупный замок на двустворчатых дверях большим литым ключом, женщина поспешила зажечь фитили - только в двух фонарях из пяти. Но и такого света было достаточно, чтобы разобрать дорогу в комнате с одним единственным окном.
Находиться в таком чистом, просторном помещении Альду, как и прежде было непривычно. Поставив корзины прямо у входа, он постарался незаметно попятиться к дверям, но их уже запирала женщина в накидке. Дождавшись, пока хозяйка закроет ставнями небольшое окошко, незнакомка, наконец, сняла капюшон.
Мужчина вдруг весь как-то выпрямился, приняв на удивление устойчивую позу, и внимательно всмотрелся в черты лица женщины: она оказалась довольно молодой - на вид чуть старше двадцати. Нет, он ее не знал, и никогда прежде не видел. И все же что-то в ее облике не давало ему покоя.
- Встретила её в столице. Бедная девочка не говорит, - покачала головой Жиэл, разбирая содержимое сплетенных ею же корзин. Обменять хорошую муку, разумеется, можно было намного выгоднее, но и такой результат был совсем неплох.
— А когда увидела эти... штуки, решила, что тебе стоит показать, - продолжала бормотать хозяйка, но заметив, что мужчина едва ли её слышит, присела на один из пары грубо сколоченных табуретов и замолчала.
Альд же всё не сводил глаз с лица незнакомки, которая, подтверждая слова Жиэл о своей немоте, неизменно сохраняла тишину. Нет, она не являлась сказочной красавицей, но и некрасивой ее назвать было нельзя. В обрамлении темных, цвета пожухлой листвы волос округлое лицо с немного вытянутыми чертами, прямым маленьким носом и слегка раскосыми глазами. Но всё это мужчину мало интересовало - смотрел он, вне всякого сомнения, на расчертившие ее лицо бледно-алые полосы, напоминающие довольно заурядный, ничего не изображающий узор на посуде. Словно старые шрамы или ожоги, от которых сейчас остался лишь блеклый след, рисунок на коже.
— Это так странно, - признался мужчина и, видя непонимание в глазах молчуньи, принялся аккуратно разбинтовывать свои ладони. Что скрыто под этими неизменными повязками никто в городе не мог знать. Только Жиэл довелось видеть их однажды - точно такие же блеклые узоры, покрывавшие руки мужчины от кончиков пальцев до локтей.
Молодая женщина закивала, соглашаясь с тем, что сходство очевидно. Ухватившись за его крепкие запястья, она еще какое-то время поворачивала руки Альда, внимательно рассматривая рисунок со всех сторон. А затем многозначительно указала себе за спину.
— Она хочет, чтобы я ушел? - решил на всякий случай уточнить мужчина. Казалось, от выпитого им спиртного не осталось и следа.
— Она хочет сказать, что у нее они еще и на спине, бестолочь! - поднявшись, Жиэл указала гостье на дверь, ведущую в маленькую спальную комнату. - Отдохни сегодня у меня, милая. Ночь уж на дворе.
Смерив Альда долгим задумчивым взглядом, молчунья все же приняла приглашение хозяйки и удалилась.
- А ты иди хоть, вымойся! Сейчас нагрею тебе воды. Где старая бочка - знаешь. А то хуже, чем свинья, ведь, честное слово!
Спорить с хозяйкой гость не стал - теперь, протрезвев, он был занят размышлениями настолько глубокими, что решение проблем житейских его не заботило вовсе.
Бочка, заполненная водой наполовину, ютилась возле покосившегося забора. Раздевшись и забравшись внутрь, мужчина присел, облокотившись о её высохший деревянный край. В воде отражался единственный источник света - россыпь ярких звезд в черном небе. Вскоре Жиэл принесла два ведра горячей воды и черпак. Поставив все на маленькую скамью так, чтобы Альд легко мог до них дотянуться, она водрузила ему на голову кусок мыла, сваренного из каких-то трав и щелока, и вернулась в дом.
Окунувшись в бочку с головой, мужчина какое-то время не двигался, будто проверяя себя, свои силы. Когда же воздуха начало не хватать, он с шумом вынырнул, расплескав добрую часть воды, и принялся тщательно растираться мылом, припоминая, что последний раз мылся здесь же. Тогда мельник и его сын еще были живы, а волосы Жиэл отливали черным, словно уголь.
Но каждый раз, как на глаза ему попадались алые полосы на руках, Альд недовольно морщился, вспоминая всё то, что так надеялся навечно смыть из памяти алкоголем... Черное, вязкое, будто живое пламя, цепко оплетающее руки, тянущее за собой куда-то вглубь кошмара наяву. И жуткий, удушающий голос. Голос того, кто всегда скрывается за маской, сотканной из злого колдовства, кто больше не имеет определенного лица, но каждое способен на себя примерить. И он шепчет отовсюду: «Я знаю, знаю, чего ты боишься!.. И чего желаешь!».
Воспоминания о прошлом отозвались болью в каждой линии обожженного узора, в каждой проклятой частице тела, не способной более стать прежней, и беззвучный вопль был поглощен водой из бочки.
Облачившись в старую, но чистую и опрятную одежду, которую некогда носил сын мельника, Альд побрился и безо всяких возражений позволил Жиэл себя постричь. Когда хозяйка принесла во двор небольшое зеркало, мужчина впервые за долгие годы увидел свое лицо. Всё тоже лицо, без единой новой морщины или волоса. Только темные тени, глубоко залегшие под глазами, напоминали, что время, проведенное в бессмысленной попытке бегства от собственных страхов, действительно было.
— Так-то лучше! Разом годов на десять помолодел, не иначе, - улыбнувшись и похлопав его по плечу, седовласая женщина поспешила вернуться в дом, где что-то ароматное уже томилось в печи.
Мужчина приблизился к тусклому фонарю в сенях и вытянув руку, присмотрелся. Все верно - узор уже начал менять цвет, темнея. Алкоголь почти полностью растворился в проклятой крови, а значит, совсем скоро узор вновь станет черным. Этого Альд допустить не мог.
Спустившись в погреб, он даже в темноте мог с легкостью найти полки с отличным виноградным вином, некогда закупленным мельником у проезжих торговцев с юга. Вспомнив суровое лицо старика с добрыми, прищуренными глазами, мужчина поспешил забрать столько, сколько мог унести. Поднявшись по ступеням, он прошел в самую просторную комнату дома. Здесь кроме длинного стола и двух лавок с добротной каменной печью были лишь пустые полки на стенах.
— Можешь всё забирать, оно мне не надобно, - не оборачиваясь, Жиэл продолжала помешивать старой деревянной ложкой суп в глиняном горшке. - Все равно пить не с кем.
Водрузив все семь бутылок на стол, мужчина умело откупорил одну и осушил на треть. Выставляя две тарелки с овощной похлебкой и нарезая толстыми ломтями хлеб, женщина с грустью наблюдала за тем, как пустеет уже вторая бутылка, и вместе с тем - странные темные узоры на руках гостя алеют, а затем становятся всё более тусклыми.
Когда Альд потянулся за третьей бутылью, женщина остановила его дрожащую руку, вручив мужчине большую ложку.
— Сейчас тебе это не нужно. Лучше на вот, поешь!
Есть совершенно не хотелось, но он не мог не уважить хозяйку. Похлебка оказалась на удивление ароматной, вкусной и приятно согревающей. Сама Жиэл так же принялась за еду.
Когда с едой было покончено, Альд наугад отыскал на самой верхней полке две маленькие чарки и, доверху наполнив их вином, передал одну женщине.
— Выпей со мной, - его серые, блеклые глаза смотрели с невыносимой тоской.
— Отчего ж не выпить, - пожала плечами вдова мельника, ловко опрокидывая чарку. А за ней еще одну, и еще, и еще.

Ранним утром, еще засветло молчунья вышла из комнаты и застала хозяйку крепко спящей прямо за столом. Альд - его она узнала лишь по алым отметинам на руках - сидел напротив, бесцельно разглядывая пустую тару отрешенным взглядом.
Молодая женщина бесшумно прошлась по кухне, заглянула в горшок с холодным супом, но пробовать стряпню не стала. Подойдя к деревянному столу, она с сомнением покрутила в руках одну из бутылей, принюхалась - запах пришелся ей не по нраву. Когда же её прохладные пальцы коснулись узоров на руке мужчины, он невольно вздрогнул. В тот момент молчунья смотрела на него так, как ещё никто и никогда не смотрел прежде - она действительно его понимала. Опустившись рядом на скамью, женщина с тревогой сжала дорогой серебряный браслет на запястье. Но, как и прежде, не проронила ни слова.
— Мой отец, - Альд сам не знал, к чему вдруг начал этот разговор, - он и вправду был рабом, с юга. Когда люди бежали, многих убили, остальные просто не выжили. Но он смог, выбрался. И здесь, в равнинах, у него началась новая жизнь. Тогда он женился, и у них с матерью родился я. В те дни мне казалось, что желать чего-то большего просто невозможно. Отец занялся виноделием, когда решил, что здесь это будет прибыльно. А когда мать поняла, что алкоголь сделал из него совсем другого человека, было уже слишком поздно.
Женщина внимательно слушала каждое его слово, так, словно история жизни странного, едва ли знакомого ей человека была крайне важным знанием, упускать которое было бы расточительством. Её темно-синие глаза, казалось, заглядывали в самую его душу.
— Я ведь ненавижу вино, ненавижу алкоголь, выпивку, - вполголоса произнес мужчина, поглядывая на последний догорающий фитиль. - И всегда боялся кончить жизнь как отец. Но теперь, если остановлюсь...
Посмотрев на свои ладони, он с ужасом представил, что еще хоть однажды те вновь перестанут напоминать человеческие, и в его глазах заплясали всё те же зловещие огоньки. Заметив, что молчунья приуныла, он усмехнулся.
— Полагаю, и у тебя какая-то похожая история. И у тебя колдовство отняло нечто важное, так ведь?
Неуверенно пожав плечами, женщина коснулась своей шеи, словно удерживая что-то, упрямо рвущееся наружу.
— Юда, - очень тихо сказала она, но узоры на её лице моментально вспыхнули, окрасившись в темно-алый цвет.
— Это твоё имя? - осторожно спросил мужчина.
Молчунья кивнула и чуть улыбнулась. Взгляд ее был полон решимости.

Жиэл всё ещё спала, когда оба ее гостя с лучами рассветного солнца тихо покинули мельницу, а затем - неторопливым шагом пройдя по малолюдным улицам Провьеры - и сам город.
В чем смысл его жизни? Альд по-прежнему этого не знал.
Но собирался выяснить.

Ранним утром густой лес был полон знакомых, приветливых ароматов и звуков. Каждый из них она могла различить по отдельности, но вместе они сливались в удивительную мелодию. Казалось, ощущать и слушать её можно днями, годами. Целую вечность! Благо, времени у нее было предостаточно.
Чиэ очень любила свой дом, как и своих многочисленных братьев и сестер, что населяли его. Большинство из них были юными Лисами, и имели лишь один или два хвоста, что свидетельствовало о слабо развитом даре. Но наблюдать за ними, за тем, насколько безмятежна их повседневная жизнь, было одним из её излюбленных занятий.
Она была единственной треххвостой, что спускалась сюда, к подножию горы, где обитал молодняк. Старшие Лисы относились к её поведению терпимо и снисходительно, учитывая, что свои прямые обязанности она прилежно исполняла. И все же зачастую они не понимали её. Для Чиэ же не было ничего приятнее проводить время здесь, на краю древнего леса. Ведь иногда, оборачиваясь человеком, и прохаживаясь вдоль опушки, она могла встретить людей, живущих в деревнях неподалеку. И даже заговорить с ними.
Покидать пределы леса Лисам запрещал непреложный обет. С возрастом их духовный дар креп и возрастал. И с появлением четвертого хвоста, лисицы-духи не могли больше покидать гору, отныне посвящая все свое время лишь дальнейшему самосовершенствованию и, вместе с тем, приумножению духовной силы всего леса. Но, в отличие от братьев и сестер, Чиэ это никогда не казалось интересным. Напротив, ей всегда было интересно узнать, что там - за пределами их вечнозеленого дома? Об этом она расспрашивала каждого человека, которого ей удавалось повстречать. И с каждым новым рассказом, с каждым новым днем её сердце все больше наполняло, капля за каплей, самое опасное для лисицы-духа зелье - любопытство.

В день, когда ее привычной жизни суждено было в корне измениться, она проснулась позже, чем обычно. Потянувшись и изогнув рыжую спину, Чиэ замерла, чуть поворачивая свои большие лисьи уши, вслушиваясь в песню леса. Она была, как и всегда, умиротворяющей и родной. Потоптавшись на примятой за ночь траве, она прижалась к земле и выползла из плотно сросшегося кустарника, служившего сегодня ей ночлегом. Щурясь в лучах солнечного света, лисица-дух зевнула, издав едва различимый среди мириад прочих голосов, писк, и с легкостью перепрыгнув несколько кочек и пней, вскоре оказалась на тропе, ведущей к водопою.
Путь до реки был не близок, но зато хорошо знаком. Уловив несколько знакомых запахов, она уже знала, что трое молодых Лис прошли сегодня тем же путем не раньше получаса назад. Однако надежды на то, что эти непоседы по-прежнему на водопое, было мало.
Вскоре Чиэ уже могла различить впереди тихий шум воды. Почва под лапами стала каменистой, и в воздухе витали запахи совсем других растений. В чаще они никогда не росли. Но отчего-то именно их аромат она любила более всех прочих. Место, где берег был низким и пологим, отлично подходило для питья. И хотя гора едва оставалась позади, здесь Чиэ чувствовала начало совсем иного мира. Куда более открытого и свободного чем тот, что в результате ожидал всех Лис, и ее саму.
Подобравшись к самой кромке воды, Лисица осторожно переступила с лапы на лапу. Из-за царивших здесь влажности и прохлады, они мерзли. Раздавшийся в стороне шум привлек ее внимание, и Чиэ вновь замерла, наблюдая семейство оленей, смиренно возвращающихся на пастбище тропой, что шла чуть выше и в сторону от реки. Решив, что сейчас самое время утолить жажду, она склонилась к зеркальной глади и принялась лакать прохладную воду. Однако вкус ее сразу же показался очень странным. В нем присутствовало нечто смутно знакомое, но Чиэ не могла определить наверняка. Одолеваемая любопытством, она решила все разузнать.
Направившись вдоль берега, вверх по течению, она раз за разом принюхивалась, опасаясь потерять заинтересовавший ее запах. Слева и вверх начинали проглядывать меж деревьев серые скалы, наполненные эхом лесных голосов. Справа шумела шустро бегущая вниз прозрачная вода. Остановившись возле очередного ягодного куста, Чиэ встревожено замерла. То, что она теперь почуяла там, впереди, ее насторожило. Но отступать лисица-дух не намеревалась. Бесшумно пробравшись к самому центру куста, она внимательно смотрела сквозь частую мелкую листву на того, кто был абсолютно неподвижен.
«Человек? Что он здесь делает?» - подумала она, присев на землю. Перед ней определенно был один из них. Человек. Но этот отличался ото всех прочих, которых ей доводилось встречать в лесу прежде. Лицо, одежда, телосложение, и даже дыхание его были буквально преисполнены опасностью. Чиэ невольно прижала уши к голове – только теперь она поняла, что за странный запах ощущался все это время.
Человек был серьезно ранен. Привалившись спиной к стволу дерева, он сидел как-то криво. Его левая рука, по которой от самого плеча сочилась кровь, едва касалась воды. Алые разводы, расплывающиеся по ее поверхности, быстро растворялись в бегущем потоке.
Лисица знала, что это плохо. Но покинуть укрытие не решалась. Еще какое-то время она так и сидела, наблюдая за бледным, полным боли человеческим лицом. От ее взгляда не скрылось и то, что незнакомец сжимал в правой руке. Чиэ знала, люди называли это оружием. А у раненого человека их было даже два. Что вовсе не внушало доверия.
Когда же тишину нарушил его судорожный кашель, и запах крови стал более ощутим, она, не раздумывая более ни мгновенья, поспешила вперед. Вцепилась острыми зубами в один из пальцев на левой руке и, что было сил, потянула к берегу, прочь от воды. Но ничего не вышло. Похоже, мышцы в его ослабевшем теле слегка задеревенели. Но этого было достаточно, чтобы сделать ее простой план практически невыполнимым. Немного покрутившись возле раненого, суетливо и опасливо приближаясь к неподвижному телу,Чиэ убедилась, что глаза человека плотно закрыты, а дыхание очень слабо. И поняла: сейчас самое время, если она действительно хочет чем-то помочь.
Чиэ припала к земле, затаив дыхание и прислушиваясь к звукам ударов собственного сердца. «Ту-тум, ту-тум, ту-тум» торопливо отзывалось оно. Успокоившись и стараясь не думать ни о чем постороннем, она представила его - образ, который с таким трудом, так долго и кропотливо воссоздавала из частиц безликого множества других, встреченных ею прежде.
Разумеется, лисица-дух, более умело владеющая своим даром, может принять, пожалуй, любой образ. Или точь-в-точь скопировать чей-либо. Но способности молодой Чиэ ограничивались лишь силой трех хвостов, и подобного она еще попросту не умела.
А потому собравшись, Лисица дождалась, пока ее охватит легкий ветерок, отзывающийся теплом во всем теле, и стала медленно увеличиваться в размерах. А вместе с тем приподнимаясь, вставая на задние лапы, форма и строение которых плавно, легко и безболезненно менялись. Шерсть таяла на глазах, и из-под нее проступала светлая кожа. Каждая из четырех лап разделилась на пять пальцев, а острые когти чуть втянулись, приняв форму аккуратных розоватых ногтей. Уши же, напротив, уменьшались, пока совсем не скрылись под копной рыжих, как и ее шкура, волос. Правда, пушистый хвост, как она ни старалась успокоиться, хотя и один, но все же остался, что выглядело, пожалуй, несколько несуразно.
Дальнейшие тонкости превращения сама Чиэ считала излишними, но старшие всегда настаивали на том, что чем вернее передан задуманный образ, чем правдоподобнее он смотрится, тем достойнее выглядит умение лисицы пользоваться своей силой. А потому она все же придала телу формы, отдаленно напоминающие фигуру человеческой женщины, и лишь после этого принялась за работу.
Первым делом Чиэ поспешила убрать руку раненного человека подальше от воды, чтобы кровь не загрязняла водопой. Затем, приложив немало усилий, Лисица, ухватив его за ноги, потащила на удивление тяжелое тело ближе к зарослям, на траву. Отдышавшись, она огляделась и прислушалась.
Лес вдруг стал на удивление тих, будто насторожился, замер в ожидании чего-то. Но не похоже было, что кто-то таился поблизости – даже в этом облике лисица-дух непременно почуяла бы присутствие других существ. Решив, что об этом можно будет подумать и позже, она опустилась на землю рядом с человеком, осторожно приложила мохнатое ухо к его груди. И убедилась, что ее догадки верны – сердце едва билось. Рана, пришедшаяся лишь немногим ниже и левее, все же стала смертельной. Но сейчас, прижившись к по-прежнему теплому телу, и слушая это мерное сердцебиение, Чиэ ощущала нечто странное.
Впервые, находясь так близко к человеку, она была абсолютно спокойна. Это истерзанное, местами явно обожженное тело и его слабое дыхание каким-то чудесным образом подарили ее душе умиротворение, которого та, казалось, просто не знала прежде. Приподняв голову, Лисица склонилась к перемазанному в грязи и крови лицу человека. Разумеется, она поняла, что перед ней мужчина. Но, не смотря на спутанные, черные, как смоль, волосы, хмурые брови и скривленные в гримасе боли скулы, он показался ей совершенно не страшным. Даже напротив, было в его образе что-то, что в одно лишь мгновение заняло все её мысли.
«Кто он? Откуда? Где получил эти раны? Как и чем жил? Где бывал? Что видел?» - бесконечной вереницей закрутились в голове бесчисленные вопросы. Вопросы, которые она уже никогда не задаст, ответы на которые никогда не получит.
Внезапно осознание этого болезненно кольнуло сердце. Чиэ невольно сжала прохладную руку незнакомца в своих ладонях, и прижала к груди. Едва ли это могло заглушить боль, терзающую сейчас их обоих, но ей так хотелось, чтобы хоть немногим дольше этот странный человек остался с нею рядом.
По щекам Лисицы, никогда не знавшей горя, печали и сожаления, одна за другой покатились горячие слезинки, и закапали на темное изодранное одеяние мужчины. Разумеется, он, в его-то состоянии, едва ли мог хоть что-то осознавать. Возможно, это был лишь рефлекс, реакция, спящая где-то глубоко в сознании. Но рука человека дрогнула и из последних сил, еле-еле, сжала небольшую ладонь Чиэ.
Теперь уже лисица-дух не могла сдержаться. Она зарыдала в голос и, хотя человеческая речь была ей знакома, звуки, что рождались где-то в глубине её души, были скорее бессвязным воем, лишь изредка переходившим в крик. Растирая свободной рукой по лицу слезы и кровь с землей, Чиэ поняла, что теряет над собой контроль. Форма её тела медленно стала меняться, вновь уменьшаясь в размерах.
«Нет. Нет, не сейчас! Подержать его за руку, еще хоть немного. Пожалуйста!..» - умоляла она про себя, но мысли путались, а сердце навечно потеряло покой.
А уже в следующую минуту ее голову наполнили голоса. Грозные и заботливые, напуганные и сдержанные. Многие из них она уже слышала прежде – они принадлежали старшим, что давно не покидали гору; некоторые же не узнавала совсем. И все, как один, наперебой убеждали ее, чтобы она остановилась, одумалась!.. Что неразумно и неправильно жертвовать собою ради того, кто этого никогда не оценит – ради самого жестокого существа из всех, ради человека... Но прежде, чем Чиэ смогла это осознать, она уже нарушила обет.

Проснулась Лисица оттого, что стала замерзать. Открыв глаза, Чиэ поняла, что день сменила ночь, и лес наполнили иные, более шумные и смелые голоса его жителей. Лисица приподнялась, разминая затекшие мышцы, и зевнула. Под лапами не ощущался холод земли, не было под ними и мягкого ковра из трав. Принюхавшись, она сразу же узнала запах – это была одежда человека. Того самого человека. Но самого его нигде не наблюдалось. Покрутившись возле аккуратно сложенных ткани и двух мечей, все, что она смогла понять – он ушел в сторону реки.
Приблизившись к воде, Чиэ принюхалась. Но тщетно, здесь след обрывался. Побродив немного вдоль реки, Лисица боязливо прижала уши и опустилась на землю, свернувшись в клубочек на каменистом берегу, дрожа от прохлады и сырости.
Когда послышался плеск воды, и над ее поверхностью показалось что-то, медленно приближающееся к берегу, лисица приподнялась и прислушалась, стараясь как можно точнее определить, что это может быть. Однако, чем ближе это «нечто» приближалось, тем громче и отчетливее она различала его – звук, который услышав однажды, уже никогда не забудет, и ни с чем не спутает. Это было биение сердца. Его сердца. Но не слабое, а уверенное и ровное. Так, словно боль и раны этого человека больше не тревожили. Так, словно если бы он...
Чуть попятившись от медленно выбирающейся на берег фигуры, Чиэ, оглянулась. И лишь убедилась в том, что совершила нечто ужасное. Нечто, что было строжайше запрещено. И подтверждением тому были два пушистых рыжих хвоста. Только два.

Старшие никогда не говорили об этом, но однажды ей довелось услышать, что в действительности значит для Лис нарушение любого из трех строжайших правил, что содержал в себе непреложный обет. Первым был запрет покидать лес. Вторым – запрет раскрывать свою истинную сущность людям. Третьим же, и самым строгим, был запрет делиться своим даром с другими существами. И наказание за его нарушение было самым ужасным и позорным из всех возможных – вечное изгнание. Изгоняемый дух терял большую часть своего дара, и не имел больше права ступать на священные земли, ведь одним лишь своим присутствием он осквернял их. Предав своих собратьев, их постулаты и веру, изгнанник становился демоном. И с этих пор, и до скончания времен обрекался на вечные скитания, презираемый и гонимый прежними сородичами отовсюду.

С трудом осознавая, что все это не сон, а самая, что ни на есть, ужасная реальность, Чиэ вновь свернулась клубочком. Она не чувствовала сожаления, не была разочарована, признаваясь себе, что ради этого человека никогда и ничего бы не пожалела. Лишь печаль, будто прожигающая насквозь, никак не покидала ее.
Тем временем мужчина, что по-прежнему был неподалеку, вновь облачался в свои обноски, крепил к поясу оружие, туже затягивал ремни на обуви. Следы ожогов и ран остались едва заметными шрамами на его спине и руках, как пугающее напоминание о том, чего забывать не следует.
Медленно шагая, он приблизился к Чиэ и опустился на землю, сев совсем рядом с лисицей. Этот человек, и вправду, отличался от прочих. Хотя бы потому, что лиса с двумя хвостами не вызвала у него явного интереса. Он был на удивление молчалив и спокоен.
— Не знаю, кто ты, дух или демон, но я обязан тебе жизнью, - заговорил мужчина, по-прежнему глядя прямо перед собой, на реку.
Лисица приподняла голову и посмотрела на профиль лица этого человека. В лунном свете оно казалось еще более бледным, но очень серьезным и сосредоточенным. Похоже, он о многом размышлял, как и она. Осторожно, почти бесшумно поднявшись, она подошла ближе и прижалась к его теплому боку. Отсюда звук живого, бьющегося сердца был слышен особенно отчетливо, и обретал какое-то необычное, умиротворяющее эхо. Мужчина же не двигался, и не отстранялся.
— Теперь... я больше не могу оставаться здесь, - тихо, немного несвязно произнесла Лисица, с любопытством заглядывая в лицо человеку. Тот склонил голову, и их взгляды впервые встретились. Чиэ изумилась тому, что эти черные, словно угли, глаза, смотрящие с холодом и безразличием, ее совсем не пугали. Напротив, в них удалось различить приглушенную боль, печаль и сожаление.
— Уже давно я ищу, - мужчина тяжело втянул носом ночной воздух, и его сердце забилось чуть быстрее, – того, кто убил мою семью. Но это не под силу простому смертному вроде меня. Обещай помочь мне, дух. И взамен получишь все, что пожелаешь.
Чиэ нервно повела двумя хвостами и, опершись передними лапами о ногу человека, вытянула мордочку вперед, принюхиваясь. Чего Лиса могла желать от человека, которому подарила новую, более чем просто долгую жизнь, заплатив за это столь высокую цену?
— Когда мы найдем того человека... – начала она, неуверенно.
Но мужчина ответил, даже не дослушав, коротко и ясно:
— Он умрет.
То, с какой легкостью и уверенностью прозвучали эти слова, произнесенные хрипловатым голосом, Чиэ беспокоило. Но как ни печально было это признавать, она понимала – теперь, что бы он ни делал, куда бы ни шел, чего бы ни желал сам, единственное ее желание оставалось неизменно.
— Хорошо, я помогу тебе, - ответила лисица, присаживаясь рядом, - Взамен... обещай, что никогда меня не оставишь.
Удивление на лице этого человека смотрелось до того нелепо, что, будь это возможно в лисьем теле, Лисица непременно бы улыбнулась.
— Что же. Если таково твое условие, - он кивнул. - Я согласен. Своего имени не назову, но можешь звать меня Ворон.
— Чиэ, - ответила она, зевнув. – Это мое имя.

Лисица не помнила, как уснула, и сколько времени прошло с тех пор – все же утраченный хвост значительно сказывался не только на ее даре, но и на ее жизненных силах. Но следующим, что она увидела, открыв глаза, было яркое солнце, бескрайнее, безоблачное голубое небо. И нигде не видно ни одной древесной кроны.
Человек, бережно несущий ее на руках, двигался размеренным шагом по широкой пыльной дороге, на которой время от времени им встречались и другие путники. Где-то вдали, у подножия малознакомых гор, высились крыши множества домов. Наверняка это был город.
Подобные картины всегда были частью того огромного мира, что ей так хотелось увидеть собственными глазами. И она была рада одному лишь этому. Но все же снова свернулась калачиком в больших теплых руках, уткнувшись носом человеку куда-то в бок, и закрыла глаза, с блаженством прислушиваясь к мерному дыханию.
Потому что сейчас быть рядом с ним, ощущать его тепло, и слышать его живое бьющееся сердце – вот величайшая радость для нее.
И большего ей не нужно.

***
Ночное небо озарялось яркими рыжими всполохами, что возвещало о страшном несчастье. Когда городская стража подоспела, деревня уже была в огне. Пламя жадными языками охватывало все больше домов, ловко, словно хищник, перебираясь с крыши на крышу, грозясь обратить всю близлежащую округу в пепел.
Поначалу местные жители в панике метались по узкой землистой площадке вокруг ими же возведенного костра, отчаянно пытаясь успеть унести из жилищ хотя бы самое ценное, свои пожитки. Хотя, быть может, они метались в поисках спасения. Но его не было. Ворон это знал наверняка. Лучше, чем кто-либо.
— Эй! Почему мы не уходим? – раздался совсем рядом тихий голосок. Маленькая спутница в странных пестрых длинных одеждах и широкой мешкообразной шапке неуверенно держалась за его рукав, вглядываясь в фигуры людей с явным недоверием.
Стоя на краю поля, поросшего высокой травой, чуть поодаль от пламени - почти что алого, не на шутку разбушевавшегося - Ворон молчаливо наблюдал за происходящим. Его хмурое лицо не выражало ни тени беспокойства, сожаления или сострадания. Впрочем, не было на нем и злобы или ненависти. В поношенном линялом одеянии воина, темноволосый, растрёпанный и обросший, с черными, как угли глазами, он и вправду походил на эту птицу, терпеливо выжидающую своего часа. Не удивительно, что старое прозвище так привязалось. В свете огненного танца то и дело переливались кожаные ножны двух его изогнутых мечей.
— Ну же, идём, – девочка потянула его за руку, прилагая уйму усилий. Но мужчина еще какое-то время не сводил глаз с огня. Казалось, пламя его завораживало.
— В тебе совсем нет терпения, Чиэ, - произнес, наконец, Ворон хрипловатым голосом. И они вновь зашагали по пыльной дороге. Как и множество дней до этого.
Ближайший город встретил их тусклыми фонарями, ставшим уже привычным смешением запахов улиц, и на удивление шумными жителями. Несмотря на поздний час, множество горожан продолжало свою обычную деятельность: музыка звучала негромко, но отчетливо; торговые ряды на площади ломились от товаров; всевозможные ремесленные лавки так же были открыты для покупателей.
Спешно пробираясь по узким мостовым, путники двигались по городу наугад в поисках ночлега. Прохожие же частенько провожали их удивленными и заинтересованными взглядами. Разумеется, яркий, расшитый дорогими нитями наряд Чиэ не мог остаться незамеченным в местечке, подобном этому. Но куда более занятным, судя по всему, местные все же находили Ворона.
Замечая, что его пристально рассматривают, он торопился скрыться в очередной подворотне. Хотя подобное было, скорее, в порядке вещей. В этих далеких от родного края землях, воин выделялся среди многочисленных светловолосых народов запада, а его нетипичное для здешних мест оружие лишь привлекало еще большее внимание. Крайне нежелательное для человека вроде него. Впрочем, дурная слава опережала его повсюду, и даже тут, в этом забытом всеми богами захолустье, наверняка найдется парочка трактирщиков, знакомых с его небезызвестной историей.
— Смотри! – Чиэ потянула Ворона за рукав, призывая остановиться, и указала пальцем на деревянную вывеску. Мужчина немного понимал местный язык, но читать на нем не умел. А вот у его маленькой спутницы проблем с этим не было.
— Нам сюда, - уверенно кивнула девочка и поспешила увести за собой воина, укрывшись под ветхим карнизом. Начинался дождь, который она так не любила.
Хозяин постоялого двора – крупный широкоплечий мужчина, которого, не смотря на седину, трудно было назвать стариком - оказался неразговорчив, что путникам было даже на руку. Покорно приняв монеты как плату за ночь, он показал, где им найти пустую комнатушку с циновками, расстеленными прямо на полу, и удалился обратно к шумным любителям крепкой выпивки, в таверну, что занимала добрую половину первого этажа.
Лишь когда хлипкая с виду дверца закрылась на щеколду, девочка облегченно вздохнула и стянула с головы ненавистную шапку. Пара рыжеватых, невероятно крупных для ее детской головки ушей неуверенно дрогнули и, будто разминаясь, принялись внимательно прислушиваться ко всему, что происходило вокруг.
— Что-нибудь удалось узнать? – воин опустился на одну из циновок, спиной прислонившись к стене. Его правая рука легла на оплетенные кожей рукояти клинков, и он немного расслабился, позволив себе закрыть глаза.
Чиэ пару раз чихнула, бормоча что-то про сырость и холод, затем недовольно покрутилась на месте, прядая ушами, но все же удрученно покачала головой.
— Нет, здесь ничего. В этом городе никто не говорит на твоём наречии. Но мы точно идем в верном направлении: те люди в порту сказали, что одноглазый воин с востока направлялся сюда.
Потянув широкий пояс в сторону, она не без труда избавилась от длинной верхней юбки, что была выполнена из тяжелой ткани. Оставшись в курточке и легких штанах до колен, она с удовольствием потянулась, напрягая затекшие мышцы, и распрямила два пушистых лисьих хвоста. Оглянувшись, она осмотрела их скептически и печально вздохнула.
— Ох, эта ваша одежда – сущий кошмар! И с таким слабым телом… – не договорив, Чиэ потрясла головой, позволив огненно-рыжим, чуть вьющимся волосам растрепаться. После чего еще какое-то время она ходила кругами по темной каморке, пытаясь избавиться от навязчивых звуков города. Затем, закутавшись в свою длинную юбку, словно в одеяло, Лисица уютно устроилась под боком у Ворона.
— Как думаешь, далеко еще до того священного озера, о котором говорили в соседней деревне? Хочу на него посмотреть. Мне кажется, оно уже близко. Может быть, еще два-три дня пути на юго-запад. Или чуть больше?
— Спи, - коротко ответил Ворон, и устало склонил голову к груди, погружаясь в дрему. – Твоей магии нужно восстановиться.
— Да-да, - проворчала в ответ Лисица. – Подожди, вот отращу еще парочку хвостов! И тогда точно смогу выследить того злодея для тебя, где бы он ни был. И облик смогу изменить, чтобы стать выше и идти быстрее, вровень с тобой.
Ворон ничего ей не ответил.
Наблюдая за этим чутко спящим человеком, нахохлившимся, будто одноименная птица, Чиэ невольно улыбнулась. Вне всякого сомнения: в тот судьбоносный день много лет назад, она сделала единственно правильный выбор. И ни разу о нём не пожалела.
Когда шум маленького города заглушило знакомое биение человеческого сердца, Чиэ медленно погрузилась в глубокий и спокойный сон.

— Помнишь ли ты это лето? - шепчет она в полголоса, тщетно пытаясь отогреть свои холодные руки дыханием. - О, как хочется мне, что бы ты смог услышать мои слова ещё хоть раз! И дать ответ на вопрос, что я так и не успела задать тогда. Но теперь ты даже не видишь меня. И всё, что сможешь уловить – наверняка лишь прохладный октябрьский ветер с ароматом опавшей листвы.
Улыбнувшись, длинноволосая девушка в коротком белесом платье проплыла по воздуху полупрозрачной тенью и бесшумно приблизилась к крепко спящему молодом мужчине. Не смотря на тёмное время суток, она отчетливо различала его силуэт в небольшой комнатке. Протянув руку, девушка в бесчисленный раз попыталась прикоснуться к ежику взъерошенных светлых волос, но пальцы вновь проскользнули сквозь них, словно луч угасающего лунного света.
— Спасибо, что приходишь сюда каждый день. Без тебя мне было бы одиноко. - Переместившись к закрытому окну и взобравшись с ногами на подоконник, девушка, словно не замечая стекла, проникла сквозь него на карниз и без опасения присела на самый край. - Спасибо, что не забываешь меня.
Вскоре её печальную улыбку осветило радушное зарево рассветного солнца, и она невольно уронила незримую слезу. Та упала на крыло одного из пары дремлющих голубей. Испуганные, ничего не понявшие птицы взмыли ввысь, мгновенно обратившись в едва различимые точки меж сероватых низких облаков.
Девушка улыбнулась.
— Даже сейчас, я всё ещё помню шустро бегущий вдали ручей и летний цветущий луг. До боли яркое лазоревое небо, обжигающее июльское солнце и повсюду - стрекот мириады насекомых. Знаешь, тем летом каждый день мне виделся светлым и бескрайним, ведь ты всегда был рядом! Интересно, ты его запомнил таким же? – кокетливо обернувшись, она ловко переместилась по комнате. Присев на край кровати, девушка задумчиво и пристально рассматривала дорогое сердцу лицо.
— Быть может это и вправду странно, держаться лишь за подобные мелочи так долго? Но мне действительно важно знать, помнишь ли ты? Помнишь ли ты всё так же, как и я? Всё это на самом деле было? Всё это – не сон? Никто кроме тебя не сможет мне сказать, ведь это было только наше время... Твоё и моё.
Прильнув к крепкому плечу любимого, она закрыла глаза и попыталась вспомнить каково это – ощущать его живое тепло, когда он совсем рядом с ней. Воспоминания лета всё ещё были свежи, и она с нежностью коснулась прохладными губами лба спящего мужчины.
Вздрогнув от незримого прохладного касания, мужчина поспешно поднял голову с больничной койки. Но девушка, лежавшая на ней, по-прежнему не открывала глаз. Её дыхание было ровным и тихим. Она вновь была близко, но так далеко. Невыносимо далеко.
Он взял её за руку: ладонь была теплой, как и всегда. Но вот уже как три месяца девушка неизменно молчала. Не в силах сдержать слезы, он снова опустит голову к её ладони, терзая себя за то, что не успел, не смог, не решился сказать и сделать столь многое и столь же важное.
Так пройдёт ещё один день. И ещё одна ночь. И ещё множество дней и ночей. Пока однажды утром его не разбудит её теплое прикосновение. И тогда до боли знакомый голос прошепчет:
— Скажи... Помнишь ли ты это лето?

Запрокидываю голову так, что с неё спадает капюшон. На лицо тихо и плавно опускаются снежинки, но едва ли тают. Они настолько медлительны, что порой кажется, будто весь мир вот-вот застынет, замрёт, потратив последние свои силы на движение этих белых хлопьев.
Вокруг, куда ни глянь, только снег. Слишком много снега. Словно снежная пустыня – и ничего больше. Лишь чёрное, никогда не светлеющее небо над головой. Но даже звёзд не видно.
Я пробираюсь по припорошенной дороге. Иду по следам повозки, проехавшей здесь совсем недавно, в надежде, что ее владельцы, люди, приведут меня хоть куда-то. На мне лишь простая одежда и не особо тёплое пальто. Но я, конечно, даже не мерзну. Странно было бы.
Повозку, которую тянут две исхудалые клячи, нагоняю довольно скоро. Но не приближаюсь – опасно. Уцелевшие люди истощены и озлоблены. Они страдают и, словно раненные звери, нападут даже без причины. Разумнее выждать удобного момента, чтобы пробраться в их поселение и попытаться затеряться там, хотя бы на время.
Но что-то увидев впереди, возница, потушив свой тусклый фонарь, громко кричит и, присвистывая, подгоняет усталых лошадей. Повозка снова удаляется, но это уже не важно – даже с такого расстояния я вижу их. Грозно вздымающиеся из темноты исполинские бревенчатые стены, занесенные снегом, покрытые льдом. И далекие огни, едва различимо мерцающие сквозь метель.
Засмотревшись на, должно быть, последний оплот человечества, я невольно улыбаюсь. Люди... Порой кажется, что они столь предсказуемы. Но всё же есть в них что-то такое, что попросту не понять, сколько ни пытайся.

Сделав ещё несколько шагов в направлении города, я вновь останавливаюсь. Нечто, неумело барахтающееся в сугробе, издает странный, едва различимый звук. Не рычание, и не хрип: скорее сиплый, приглушённый рёв.
Разгребаю снег руками и вижу нечто поразительное. Существо размером с небольшую собаку; совершенно лысое, с совсем бледной чешуйчатой кожей и крепким подвижным хвостом. Оно, тихо ревя, всеми четырьмя когтистыми лапами цепляется за промерзшие останки того, что когда-то было крылом его матери.
Осмотрев побледневший от холода кожистый труп, покрытый прочной сине-серебристой броней крупной чешуи, понимаю, что так напугало возницу. Самка крылатого ящера – кажется, люди зовут их драконами – была распластана вдоль дороги во всей своей красе. Едва припорошенную снегом, с высоты повозки её, должно быть, было сложно не заметить. Я же наверняка прошла бы мимо – мёртвые меня не заботят.
Однако чудом уцелевший детёныш, отчаянно цепляющийся за жизнь, был весьма интересен. Большая редкость. Прежде видеть подобного нам не доводилось.
Теплолюбивые ящеры всегда выводили потомство в жерлах вулканов, там, куда ни за что не добраться никому другому. А расплодившись сверх меры, вскоре они попросту вытеснили людей и прочие разумные виды, не способные дать достойный отпор, в те земли, до которых им дела не было. Так все уцелевшие оказались на севере. Хотя, правильнее было бы назвать это «новым севером». Земли, что когда-то были богатыми и плодородными – теперь все их, полностью лишенные солнечного тепла, поглощала белая пустыня, медленно и неотвратно разрастаясь.
Но всё же в поисках пропитания, которого со временем стало не хватать, драконы, время от времени, наведывались даже сюда.
И передо мной был один из них. Вернее тот, кто им однажды станет. Ведь это неизбежно, такова их природа.
— Верно? – спрашиваю я неизвестно у кого, стоя рядом с диковинной находкой.
Детеныш ненадолго притих, наконец-то заметив меня. Его крупные глаза изучающее смотрели на меня в упор. Казалось, он чего-то ждет.
Но вновь накинув на голову капюшон, я просто продолжила свой путь. Дальнейшая судьба этого несчастного существа теперь зависела лишь от него самого. Мне незачем было ему помогать. Но и убивать незачем. Эта смерть уже ничего не изменит.
Да, этот мир невероятно жесток. Впрочем, когда он таковым не был?
По пути к городу мне встретилось множество заброшенных домов, погребенных в снегу по самые крыши. Когда же пройти оставалось совсем немного, в стороне послышалось тихое сопение.
Обернувшись, я вновь увидела его. Маленький ящер, крылатый, но ещё не способный летать, бледный от холода и неокрепший. Похоже, он настырно семенил следом за мной всё это время.
— Чего ты ищешь, несчастное создание? – разумеется, спрашивать его было бессмысленно. Даже юные драконы довольно разумны, но не настолько, чтобы поддерживать светские беседы.
— В этом месте тебя ждёт лишь смерть, – произношу это напутствие вслух, но не уверена, кому оно предназначено. Дракону? А может и мне самой.
Мой усталый взгляд устремляется на самую вершину громадной бревенчатой стены. По ту сторону кипит жизнь. Я слышу ее – песню сотен, тысяч сердец, горячих, пылающих жизнью. На глаз определяя высоту крепости, понимаю, что справлюсь. Бывало и сложнее.
Для ящера ещё оставался шанс: уйти как можно дальше, попытаться найти своих сородичей и выжить, если повезёт. Для меня же всё было решено, и довольно давно. Мой путь всегда будет пролегать теми же тропами, которыми ходит моя столь утомленная ожиданием смерть.
Дракон трется о мои ноги, тщетно пытаясь раздобыть хоть каплю тепла. Его светящееся синевой пульсирующее сердце пока еще хорошо просматривается сквозь тонкую белую кожу. Так необычно.
«Белая» - эхом прозвучало у меня в голове.
И это словно удар молнии, меня осенило. Вспомнились тексты книг, некогда зачитанных до дыр.
Они придут с юга. Сжигая всё на своем пути, обращая все в пепел. И не будет нам спасенья от их огня, что горячее самого солнца. И никому спасенья не будет... Но не пламя погубит мир. То будет эпоха белого сна. На три сотни лет снег и лед воцарятся повсюду. И негде будет укрыться живым, и некуда будет податься нам.
Я вновь посмотрела на ящера. Тот щурился, прижавшись к моим ногам.
Но нет, виной его бледности не были ни снег, ни лютый холод.
Он таким родился.
Белый, совершенно белый.
Белый дракон.
Но однажды придёт спасение. Белый, как лёд, восставший против пламени и единственно способный навечно его погасить. В начале четвёртого столетия бед, мир вновь обретёт надежду возле последней звезды человечества.
В тот момент еще маленький, слабый ящер, посмотрел на меня. Сам того не понимая, всего за одно мгновение он изменил ход истории.
Глаза дракона, как и полагалось - золотые, будто сверкающий металл - медленно меняли свой цвет. Светящиеся, тонкие белые линии, подобно разрастающейся паутине, расползались от узких зрачков, окрашивая янтарь в сияющую лазурь.
— Как лед, восставший против пламени, - повторила я, словно в бреду.
То, что прежде всегда казалось нелепицей, безумием древних сказителей, теперь начинало обретать смысл. Пророчество, что трактовалось неверно долгие годы, всё же сбылось.
И вместе с этим всё поменялось.
Взяв маленького ящера на руки, я надежно укутала его в плащ и, не таясь в тени, направилась прямиком к воротам.
Хотя цели отныне были иными, путь мой по-прежнему лежал в последний оплот, что построили люди.
Великий город под знаменем путеводной звезды.
Он назывался Эсте́р.

Иен был зол, очень зол. Снова он проиграл всю свою столь редкую, и оттого бесценную зарплату в этом новом казино, куда зарекался никогда больше не соваться. Снова подрался с охранником, посмевшим назвать его нуаром. Хорошо хоть поесть успел - теперь и койку-то не на что снять.
 Поднявшись по обшарпанным, грязным ступеням из неприметного полуподвала, мужчина бегло окинул взглядом трех видавших виды девиц, по-прежнему ожидавших припозднившихся клиентов, и пошарил в карманах старых выцветших джинсов в поисках сигарет. Их, разумеется, не оказалось. Похоже, как обычно где-то оставил. Но вот где - определить сейчас казалось настоящим подвигом. Благо виски в казино было отменным, и к утру от этого тяжелого дурмана не останется и следа. Зато вдруг как-то само собой вспомнилось, что в каждой из трёх кобур по-прежнему имеется по пистолету. Худо-бедно, но заряженному. Да не абы чем, а самыми настоящими пулями «альфа», которые теперь, после Пяти Войн, стали огромной редкостью. Что ж, спасибо и на этом.
  «Разнести что ли это их казино к чертям?» - мелькнула в голове не особо трезвая мысль. Мелькнула, и тут же растворилась в нескончаемом потоке тумана и мрака.
— А, всё к черту, - буркнул Иен, пробираясь вверх по маленькой шумной улочке.
  Торопиться было некуда. В районах подобных этим с наступлением ночи жизнь только начиналась. Куда ни глянь всюду одно и то же - казино, бордели, наркопритоны и прочая радость для души и тела. Без кричащих вывесок, конечно. Но Иен, выросший среди этих грязных, зловонных улиц, отлично ориентировался и без них. Достаточно было глянуть на публику, и всё становилось ясно.
— Привет, - без особого интереса поприветствовала его молодая женщина, стоявшая возле очередного притона на углу. Иен не смог вспомнить её имени, но всё же узнал: они провели вместе пару ночей. Пару месяцев назад, или чуть больше. Тогда у него ещё были и съемная квартира, и работа.
— Здоро́во, - остановившись, он недовольно поежился от ветра, пробиравшегося сюда на возвышенность прямиком из морского порта. Волосы Иена, рано поседевшие и порядком отросшие, топорщились в разные стороны.
— Кейли, - напомнила догадливая женщина своё имя, и протянула ему полупустую мятую пачку со знакомой серой эмблемой в виде распахнутого глаза. - Ты как, всё еще эти куришь?
— Ага, - благодарно вытащив две сигареты, одну из которых сразу же раскурил, мужчина немного помялся. - А ты опять перекрасилась.
— Есть такое, - улыбнулась Кейли, изящно проведя рукой по пышному иссиня-черному каре.
— С красными тебе лучше было, - честно признался Иен.
  Глянув недовольно, женщина вдруг усмехнулась и кивнула:
— Куда ты сейчас?
— Да, без разницы.
— Тогда пошли ко мне.
  Прежде ему не доводилось бывать у нее, но Иен спорить не стал - с чего бы отказываться, когда забрезжили такие перспективы?
Кейли несмотря на высокие каблуки, шла на удивление быстро, ловко переставляя ножки по разбитому асфальту. Иен, долговязый и поджарый, с легкостью двигался вровень с ней.
  Через пару кварталов женщина свернула в узкий переулок, куда Иену пришлось протискиваться чуть ли не боком. В конце этого короткого тоннеля, без единого фонаря или света из окна, оба оказались в маленьком внутреннем дворике-колодце. В каждой из прилегающих трех кирпичных стен имелась громоздкая дверь. Кейли уверенно направилась к той, что была слева.
  Отперев замок подъездной двери тяжелым ключом из внушительной связки, женщина молчаливо поднялась по пыльной лестнице на третий этаж. Иен не отставал. Преодолев еще одну дверь, оба оказались в маленькой однокомнатной квартирке. Даже из полумрака коридора просматривалось полупустое, едва ли жилое помещение.
Иен насторожился. Только сейчас он осознал, что как-то слишком все легко и просто складывалось в этот вечер.
— Тесновато тут, - не разуваясь, он прошел в единственную комнату и уселся в крайнее из пары кресел. Ни дивана, ни кровати здесь не было и в помине. Печально вздохнув, мужчина устало запрокинул голову, мечтая просто ни о чём больше не думать. Ни о чём и никогда.
— Прекрасная ловушка... И зачем же я тебе понадобился, Роб? - нервно потерев переносицу, Иен обратился к тому, кто, оставаясь в тени комнаты, всё это время занимал второе кресло. Кейли деловито прикрыла входную дверь, включила тусклый торшер у занавешенного окна и присела на ручку кресла Иена.
— Да ладно тебе, не кипятись, —прошептала женщина, облокачиваясь на его плечо. – Просто выслушай его, ладно?
— Иен, давненько же мы не виделись, парень! А ты подрос, изменился. Ещё больше на отца стал похож, – старческий мужской голос звучал сипло. Даже простой разговор Робу давался непросто.
«Время никого не щадит» - хмыкнул Иен, но ничего не ответил.
— Интересно, когда весь этот город успел превратиться в один сплошной отброс, а?
Роб, грузный пожилой мужчина, был одет в простую, но явно дорогую одежду. Выглядел старик болезненно, хотя глаза его по-прежнему сверкали тем ярким пламенем азарта, которое не гаснет с годами.
Немного помолчав, Роб продолжил.
— Полагаю, с тех пор как перед первой из Войн странам разрешили создание коммерческих армий, этот мир уже был обречён. Двадцать один год считай прошёл, а я всё помню, как сейчас… Помню каждую сволочь, заполучившую себе военную Резолюцию и начавшую вербовать всех подряд, без разбора. То были не армии - разномастные сборища, бесправные, угнетаемые, работающие за еду и призрачный шанс сохранить собственную жизнь.
  Роб закашлялся и Кейли услужливо подала ему стакан воды со столика рядом. Шумно осушив половину стакана, старик какое-то время лишь хрипло дышал, пытаясь восстановиться. Затем заговорил снова.
— Те солдаты… Ты и сам знаешь, как оно было на самом деле. Женщины, старики, дети. Их безо всякой подготовки бросали в самое пекло. Из них сделали даже не оружие - мясо. В итоге те немногие, кому было не плевать, все же умудрились спасти этот загнивающий мир и закончили Войны, откупившись от бога смерти их кровью в бесчисленных безумных «играх», что устраивались кем-то свыше забавы ради. Они умирали за тех, кто их презирал, вовсе не считая за людей. Все они, преимущественно выходцы из бедных районов, никогда не знавшие ничего кроме самого дна этого общества, но прошедшие ад и сумевшие вернуться. Но и по эту сторону не нашли они ничего кроме ненависти и презрения.
— Ты не по адресу, старик. Я не ценитель душевных историй, – Иен закурил. А глянув на сидевшую рядом с ним Кейли, внезапно вспомнил их первую встречу. И выругался.
Женщина. Разумеется, она была не особо разборчивой и, как правило, достаточно пьяной, но, чтобы решиться спать с человеком вроде него... Всё же это был его просчет, стоило быть осмотрительней.
— Так ты видела, – произнес Иен неожиданно холодным голосом.
Кейли вздрогнула, но всё же кивнула. Вероятно, она ожидала подобного вопроса. Иен услышал, как шустро забилось сердце у неё в груди.
Роб громко хмыкнул.
— Я и так знал, что остались выжившие из «Армии Роквелла». Должен признать, то, что вас единственных не клеймили, стало настоящей проблемой при поисках. Но не так давно до меня дошли слухи, что кое-какие опознавательные знаки у вас, помимо жетонов, всё же имелись.
  Зловещая тишина, казалось, легким морозцем растеклась по комнате.
— Черная татуировка на спине. Голова козла над скрещенными костями. И порядковый номер, - отважилась нарушить тишину женщина, и поспешно удалилась на кухню с пустым стаканом.
Роб кивнул и продолжил.
— Когда-то полагалось, что именно вы станете новым поколением, способным с силой и верой двигаться навстречу будущему. Особой прослойкой общества... А что в итоге получилось? Эти ленивые задницы, в жизни не пошевелившие и пальцем! С какой щенячьей радостью они подхватили словечко того несчастного святоши, а? «Нуары»?! Ха! Бред собачий. «Черные души, проклятые жизнью и судьбой»? Да в наше время только лизоблюды, замаливающие собственные грехи и лихорадочно отмывающие по воскресеньям руки, сохранят искреннюю веру в то, что их душа светла, чиста и на пути к спасенью! Этот мир прогнил, от верхушки до самого основания, парень! И этого уже ничто не изменит.
Взяв стакан с водой у вернувшейся Кейли, Роб поспешил запить какие-то таблетки. Женщина осталась стоять у двери, внимательно прислушиваясь к чему-то, что привлекло её внимание.
— Я ведь могу убить вас обоих прямо сейчас. – тихо и спокойно произнес Иен, потирая ладони. - И четверых ваших приятелей в соседней квартире. И тех троих, у входа в дом. Я даже хочу этого. И никто ничего не узнает.
Старик устало вздохнул.
— Да. Да, ты можешь и дальше жить на улице, быть никем, без документов, без денег, без имени и без прошлого. А можешь вступить в ряды новой армии. Моей.
  Он извлек из внутреннего кармана дорогого плаща втрое свернутый лист бумаги, но Иен и так догадывался, что это за документ.
— Резолюция, – уважительно кивнул он.
— Подписанная всеми тремя странами, - заметил Роб.
— То есть нас, пропащих и заблудших, снова узаконили? Занятно. И на кого теперь обязуют работать «нуаров»?
— На себя, и только, парень. К иному я, понятное дело, не призываю.
— Выходит, они наконец-то поняли, что мы единственный шанс для экономики выкарабкаться из грязи. Вот идиоты, – затянувшись сигаретой, Иен искренне рассмеялся.
— Прости, старик! Но «Пираты Роквелла» всегда были сами по себе. И едва ли что-то сможет это изменить.
— Подумай хорошенько, парень! Эта бумажка, возможно, твой последний билет в жизнь. Сколько ещё ты будешь мириться с тем, что тебя ставят в один ряд с крысами и мусором?! Сейчас нуары всего лишь...
 Всего одно мгновение понадобилось Иену, чтобы оказаться возле кресла собеседника. Звук щелкнувшего предохранителя в его браунинге раздался совсем рядом с головой Роба.
— Шевельнешься, и он труп. А потом и ты, – предусмотрительно процедил мужчина, безошибочно определив, что Кейли потянулась за своим оружием.
— Повторять не буду: я сам по себе. И ни на кого другого работать не стану. Но за информацию премного благодарен, – похлопав старика по плечу, Иен со знанием дела вытащил из рукава Роба неприметный маленький кольт.
— Черт, ты всё-таки ужасно похож на отца! – казалось, Роб нисколько не был расстроен столь резким отказом. – Тебе сколько сейчас, двадцать шесть?
— Двадцать восемь, – бросив сигарету на пол и затушив окурок ботинком, Иен неторопливо приблизился к Кейли. Ловко отобрав у неё оружие, он забросил его в дальний угол комнаты.
— До встречи, – на прощание подарив девушке легкий поцелуй, Иен проскользнул в подъезд. Несмотря на многочисленную охрану, шума не послышалось, лишь несколько тихих метких выстрела.
  Кейли обиженно вернула себе свой блестящий стилет и устало опустилась в опустевшее кресло напротив Роба.
— А кто он, его отец?
— Герой Пяти Войн, Томас Роквелл. Удивительный был человек!
— Тот самый?! Хм. А что, он правда был пиратом? – припоминая недавний разговор с Иеном, спросила Кейли, зевая.
— О, милая, разумеется, – улыбнулся старик, и его затуманенный взгляд устремился далеко в прошлое. – Но это не мешало ему быть достойнейшим человеком из всех, кого я когда-либо знал.
Покинув тот маленький мрачный двор, Иен с легкостью ушел от немногочисленных преследователей. На Кейли или Роба он зла не держал. Напротив, был благодарен им за новости, которых уже и не надеялся услышать. Возвращение Резолюций означало лишь одно – деятельность частных армий вот-вот вновь узаконят. И значит у него и ему подобных снова появится много прибыльной работенки. Но для человека его ремесла не было места на суше. Иен ускорил шаг, находу вспоминая надолго позабытые лица и мена. Его путь снова пролегал по темным улицам некогда великого города у моря. Он вновь, как и бесчисленное множество раз до этого направлялся в порт. Но на этот раз у него была четкая цель. И ничто не могло его остановить.

И всё же звезды здесь сияли необычайно ярко.
В такую вьюжную погоду захудалая деревенька у северных предгорий на удивление уютно сияла свечами в небольших слюдяных окошках. Уверенно шагающий по сугробам путник, небрежно запахнувшись в темную шубу, по типичному шуму и резкому запаху безошибочно узнал единственный местный трактир и не стуча вошел внутрь.
Пол приветливо скрипнул под сапогами старой древесиной, по бледному лицу скользнул пряный теплый воздух. Прикрыв утяжеленную крупным засовом дверь, высокий темноволосый человек немного постоял у входа, осмотревшись. Низкий потолок, маленький очаг, столов штук с десяток и почти за каждым из них двое-трое мужиков. В большинстве своем те были светловолосыми или рыжими, что в этих предгорьях считалось обычным делом. Все они громко обсуждали что-то, но так как говорили одновременно, разобрать смысл их слов казалось невозможным.
Появление чужака, похоже, осталось без внимания. Вполне довольный таким раскладом путник присел за крайний стол, единственно свободный. 
Трактирщик – коренастый, лохматый и буквально пропитанный спиртом круглый мужичок – облокотившись на стойку, лениво кивнул ему. Мол, обожди немного, и ухмыляясь продолжил наблюдать за разразившимся в трактире спором. 
— Да что вообще может быть лучше рома?! – грохочущий смех хромого мужика, похожего на старого кузнеца, проведшего к тому же добрые полжизни на пиратском корабле, заглушил прочие голоса. 
— Хорошее вино всё же получше будет! – отозвался сутулый, худощавый, с кривоватым посохом мужичок в теплой шапке, выдающей в нем закоренелого пастуха. 
Спор снова начал разгораться. Но вот за столиком у самой дальней стенки ехидно крякнул плохо одетый старичок. Ничто в нем не могло дать подсказки, чем занимался этот человек. Но мужики вокруг как-то поспешно смолкли и обратились в слух. 
— Давным-давно говаривал мой дед, что самое дивное вино на свете - то, что зовется снежным, – старик мечтательно прикрыл глаза, проводя рукой по длинной тонкой бороде. – То были времена, когда в заснеженных горах мы жили не одни. Там, на вершинах, где мороз резвится, как беспечное дитя, где гибнем мы - они танцуют, напевая гимн метели.
По таверне пробежался тихий гомон голосов, но стих, как только белобородый старик прокашлялся и вновь продолжил свой рассказ.
— Да. Девицы, чьи тела все целиком из снега, а сердце и глаза – чистейший лед! Неведомо, то были стражи, духи или другая нечисть. И все же их звенящий смех тогда слыхали многие. Да. Прямо в тех горах, где мы пасем овец. 
Старик намеренно замолк, прикинувшись уставшим, но вскоре тишину снова нарушил его хрипловатый голос: 
— Откуда взялись эти слухи, неизвестно. Но как-то раз пришел в деревню странный человек. И он выспрашивал у деда про этих снежных бестий всё, что тот мог рассказать. Но дед ему рассказывал иначе: рассказ его шел о вине. Будто бы по преданьям тот, кто сможет этакой певунье сердечко растопить, получит из него напиток слаще меда, способный сотворить невиданные чудеса! Какие? Это неизвестно, – пожал старик плечами.
И вновь в таверне слышался лишь треск поленьев в очаге и чей-то тихий шепот.
— Да. Вот только знаете, с тех самых пор все эти ледяные бестии куда-то подевались. Ни о них, ни о том чудаке я больше ничего не слышал. Обвалы и метели на вершинах теперь случаются не чаще, чем везде. Вот так-то, – жадно отпив из своей небольшой кружки, белобородый хитро улыбнулся. 
— Хорошая история, старик! Особенно в такую ночь, как эта, - кивнул хозяин заведения, направляясь к единственному гостю, что все еще оставался трезв. 
— Что еще за сказки?! Дед явно привирает, – недовольно буркнул изрядно пьяный широкоплечий человек, в ком с легкостью угадывался пахарь. Будучи зимой без работы, он, как и многие в этой деревне, теперь частенько околачивался у трактира, спасаясь от рутины и своей назойливой любви, что порой ударяла в голову сильнее алкоголя.
— Не обращай внимания. Народ здесь суеверен, – начал трактирщик, подойдя к незнакомцу, когда пивную вновь наполнил гомон голосов. – Что пьешь? 
— Давай чего погорячее, – с усмешкой путник протянул хозяину монеты. Оплата была щедрой, и трактирщик спешно потянулся за деньгами. Но невольно вздрогнул: рука незнакомца оказалась холодной. 
Опасливо вернувшись к полкам за прилавком, хозяин выбрал бутыль самого крепкого пойла, что было в его заведении и поспешил обратно к гостю с деревянной кружкой. 
И путник молча пил, будто не замечая, что все теперь здесь с недоверием смотрели на него. 
Он пил чистейший спирт, а может - и того похуже. Но изо рта его по-прежнему валил холодный пар. Стул, на котором он сидел и край стола, на который опирался, медленно покрывались тонкой коркой льда. 
Осушив большую кружку залпом, гость поднялся и молчаливо направился к выходу.
Уже стоя у входа, он остановился и негромко произнес: 
- Поверь, старик, оно было ужасно горьким, то вино! – сказал и вышел прочь, шагнув, казалось, в самую метель. 
И сквозь распахнутую настежь дверь трезвеющие мужики смотрели, как вокруг незнакомца вьётся, то обнимая, игриво закружив пургой, то становясь неразличимой средь ветров, изящнейшая женская фигура, сплошь сотканная из снегов и вьюги. 
Резвясь и вторя дивным голосом свирелям белой бури, снежная дева пела, только для него. Пусть сердце его стало холодно навеки, он всё прекрасно помнил. Что ж, когда-то он разделил с ней снежное вино.
И их объяла вечность.

В стародавние времена, далеко-далеко в Землях Людей правил храбрый и смелый король по имени Меди́р. Народ любил и прославлял его за бесстрашие и отвагу в бою, за щедрость и милосердие к подданным, за справедливый суд для каждого.
С юношества оставшись без отца и матери, чьи жизни унесла тяжелая, неизлечимая болезнь, Медир рос под опекой своего дяди, великого военачальника. Нрав Медира закалялся в пылу жестоких сражений на границах с Землями Орков и Гоблинов, которые непрестанно совершали набеги на плодородное и процветающее Королевство Людей. Когда же его дяди не стало, Медир сам возглавил войска королевства. Молодой король вырос красивым и статным мужчиной с рыжими, словно пламя, кудрями. И он всегда смело шел в бой, и не было ни одного проигранного им сражения.
Десять долгих лет правил Медир, и все реже враги осмеливались посягнуть на его земли, все реже ему приходилось покидать величественный белокаменный замок в столице. По совету придворных мудрецов, король начал изучать различные науки. Но все, что нельзя было хоть как-то связать с военным делом, давалось ему с превеликим трудом.
— Не пора ли тебе жениться, Медир? – спросил его как-то, будучи в гостях, добрый друг и наставник, эльфийский король Сильва́н, что правил уже сто лет в соседних землях. Но вопреки своему почтенному возрасту выглядел он едва ли старше самого Медира. Магия, живущая в крови эльфийского народа, дарила им не только способности к чародейству, но и долгую жизнь.
— И вправду, Медир! - расхохотавшись, поддержал эльфа Чернобород, коренастый и лохматый король гномов, что слыл не только могучим воином, но и одним из лучших кузнецов. - Все твои ровесники давно уже женами обзавелись. А ты все один да один!
Призадумался Медир. Друзья его были правы – война утихла, и пора было позаботиться о том, кому доверить королевство после себя. Да только где же отыскать славную жену? С этим вопросом и обратился он к Сильвану, взывая к его мудрости.
Долго думал эльфийский король, много советовал своему другу. Но ото всего Медир отказывался. И тогда Сильван предложил последнее, что ему оставалось:
— Что же. У меня много сыновей, но есть и дочь. Она красива и добра, а в мудрости и мне не уступит. Женись на ней, и союз меж нашими королевствами станет еще крепче прежнего.
Не нашелся Медир, что возразить. Тряхнув огненно-рыжими кудрями, он дал старому другу свое согласие.

Целый месяц прошел в приготовлениях к свадьбе. Всё во дворце натирали до блеска, от вилок и чарок до рыцарских копий и лат. Купцы съезжались со всего королевства и из соседних земель, предлагая самые красивые, самые ценные товары, каких местный народ и не видывал прежде. Всюду кипела жизнь, и вместе с тем закипала и кровь Медира. В нетерпении он каждое утро выезжал на дорогу, ведущую к его замку из эльфийских земель, и подолгу всматривался в зелень лесов.
Эльфийская принцесса прибыла ровно в оговоренный срок, когда день уже клонился к вечеру. Большая легкая карета, запряженная четырьмя белыми оленями, словно свитая из живых древесных побегов, зеленела листвой и пестрела мелкими ароматными цветами. Остановившись возле ступеней белокаменного замка, сопровождающие принцессу стражи и придворные эльфы – все, как один, светловолосые и зеленоглазые, что для людей было в диковинку - выстроились в ряд, склонив головы. Один из лучников открыл изящную дверцу кареты и подал принцессе руку, помогая спуститься.
Медир так ждал этой встречи, что сердце его замерло прежде, чем он увидел лицо той, на которой собирался жениться. Но вот она предстала перед ним во всей красе: длинные, струящиеся, будто лунный свет, прямые волосы, сияющая бледная кожа, заостренные кончики ушей, украшенные невесомыми серебряными драгоценностями. И впервые он посмотрел ей в глаза, преисполненный надежды встретить в них те же трепетные чувства. Но в мгновение ока улыбка сошла с его лица: взгляд прекрасной эльфийской принцессы был полон тоски и печали.
Целых три дня прекрасная принцесса Селена провела в отведенных ей покоях, ни с кем не говоря, ни о чем не прося. А Медир не находил себе места, пытаясь понять – отчего же недавно трепетавшее сердце его теперь наполнено тяжестью?
Четвертым утром принцесса пришла в тронный зал, и Медир попросил всех удалиться, и позволить им поговорить наедине.
— Принцесса Селена, мне больно видеть ваши страдания. Скажите, что так тревожит вас? Быть может, я смогу помочь?
— Прошу вас простить мне мою вольность, король, - Селена склонила голову, не поднимая взгляда изумрудных глаз. – Мой отец решил, что наш с вами брак пойдет на пользу двум королевствам... Но мое сердце уже принадлежит другому. И никто не в силах этого изменить.
Медир долго молчал, наблюдая за тем, как неподвижно стоит перед ним Селена, ожидая его решения. Но решение это далось ему на удивление легко.
— Что ж, в таком случае я не стану неволить вас, принцесса. И разумеется, сам объяснюсь с королем Сильваном, - произнес он, оставив трон и приблизившись к эльфийке. – Но позвольте мне просить у вас помощи.
— Все что пожелаете, король Медир, - ответила девушка, и в ее взгляде он наконец-то смог различить искреннюю радость.
— Я наслышан о вашей мудрости. Подскажите, как мне сыскать в своих землях самую достойную жену, которая могла бы стать той королевой, что принесет моему королевству еще больше процветания?
Какое-то время Селена молчала, размышляя, а затем спросила:
— Что вы, прежде всего, хотели бы видеть в своей будущей супруге? Красоту? Богатство? Милосердие? А может, смелость или доброту?
Взглянув на эльфийскую принцессу, король сразу же ответил:
— Мудрость. Ее я ценю превыше прочего.
— Хорошо, - кивнула Селена и попросила принести ей два конверта, два пергамента и чернила с пером.
В первый конверт Селена положила совсем небольшой клочок пергамента, который едва подписала. И попросила надежно запечатать его. Во второй конверт она положила длинный пергамент, где долго что-то писала, но его велела не запечатывать.
— Во втором конверте – загадка, которую отгадает лишь та, что не уступит в мудрости мне. Прикажите разослать ее во все селения и города своего королевства и велите всем девушкам, что сумеют найти ответ, явиться во дворец. Та, чей ответ будет верным, и станет вам женой.
— Как же я узнаю, какой ответ верный, а какой нет? – усомнился Медир.
— Для этого первый конверт держите при себе, и в нужный момент снимите печать.
— Как же я узнаю, в какой момент его открыть? – поразился король.
— Не сомневайтесь, ваше сердце непременно подскажет.
Приняв помощь мудрой эльфийской принцессы с благодарностью, Медир написал длинное и непростое для него письмо старому другу, королю Сильвану и попросил Селену передать его с самыми искренними извинениями.

На следующий же день после отъезда принцессы, Медир в точности последовал ее совету. И с того дня в каждом, даже самом дальнем уголке королевства людей, из уст в уста, от королевских глашатаев к шумной ребятне, от ребятни ко всем и каждому переходила та самая загадка.

Молодой охотник стреляет метко,
Он хорош собой и умел во всём.
Легко, бесшумно пройдет по веткам
Через лес густой - пусть лишь лук при нем.
А там, за лесом, в селении славном,
На берегу горной, бурной реки
Из белых цветов и сизых туманов
Ему шьет красавица колпаки.
Золотой, белый, зеленый, красный -
Она шьет и ждет, одна, день за днём.
Лучник вернется – подарит ей страстный
Один поцелуй; но кроется в нём
Тепло, доброта, любовь и забота.
О большем невесте и не мечтать!..

Многие пытались отгадать загадку эльфийской принцессы. И поодиночке, и вместе, даже целыми деревнями и городами. Но месяца сменялись один за другим, а во дворец к королю ни одна девушка не осмеливалась прийти, не зная точного ответа.
А затем приехал гонец от эльфийского короля. Не было при нем ни письма, ни приветственного дара, как прежде. Сообщил он, что король Сильван разгневан и опечален тем, что Медир пренебрег их дружбой и нарушил данное обещание, и что с этих пор союз меж их государствами расторгнут.
Опечалился Медир и велел закрыть ворота замка и никого кроме той, что отгадала загадку, не впускать.

Так прошло два года.
Целых два года Медир не встречал гостей, не устраивал пиров и праздников, не покидал белокаменных стен замка. Друзья, соратники и верноподданные его были обеспокоены здоровьем короля – волосы его потускнели, лицо побледнело, сделался он молчаливым и невеселым. Но на все просьбы мудрецов оставить затею принцессы и искать жену по старым обычаям, пригласив на бал всех незамужних девушек королевства, он отвечал решительным отказом.
Слухи о плохом здоровье короля, снедаемого печалью и одиночеством, разнеслись повсюду. Но время шло, и однажды, ярким солнечным днем, в ворота замка постучали. Отворив дверь, стражник, увидев хрупкую фигуру в темном балахоне и стоптанных башмаках, спросил:
— Кто ты и чего желаешь?
— Имени у меня нет. Но я отгадала загадку короля, и прошу дозволения встретиться с ним, - ответила девушка, бледной рукой придерживая капюшон, что скрывал ее лицо больше, чем наполовину.
Обрадовавшись и проводив незнакомку в тронный зал, стражник поспешил к своему королю.
Медир не сразу понял, о чем ему толкует его подданный. Когда же тот повторил в очередной раз, что прибыла девушка, отгадавшая загадку, король в спешке начал искать повсюду тот самый, первый, запечатанный конверт. Найдя его на дне одного из сундуков, он хотел было вскрыть его в ту же минуту. Но что-то останавливало его.
Одевшись в лучшие одежды и выйдя в тронный зал, Медир велел оставить его наедине с загадочной девушкой. Король нервно сжимал в руке конверт, с тревогой и надеждой взирая на незнакомку в изрядно потрепанном балахоне. Но та не двигалась и сохраняла молчание.
— Вижу, ты пришла издалека, - обратился он к ней.
— С северной границы, мой король, - ответила девушка, и голос ее показался королю самым чудесным, что он когда-либо слышал. - Из столь маленькой деревеньки, что у нее нет и названия.
— Мне сказали, у тебя нет имени...
— Это так, мой король, - кивнула она в ответ. – В нашей деревне нас всего трое, и оттого мы легко обходимся без имен.
— Могу ли я увидеть твое лицо? – тихо спросил король. Кровь прилила к его щекам, в глазах вновь вспыхнуло былое пламя.
Бледными руками девушка неспешно потянулась к капюшону и осторожно откинула его назад.
Медир потерял дар речи: так красива была эта странная незнакомка, чьи глаза и волосы своим необычайным оттенком напоминали серебристый туман, что перед нею меркли не только все девушки королевства, но даже сама Селена, эльфийская принцесса.
— Арге́нта, – прошептал он, словно в забытьи старое слово, некогда обозначавшее особенно красивый и светлый оттенок серебра. – Коли нет у тебя никакого имени, то с сегодняшнего дня зовись Аргентой.
— Благодарю, мой король, - тепло улыбнулась прекрасная девушка.
И в тот же миг сердце Медира сжалось в груди, страстно желая устремиться вперед, и всегда быть возле той, что отныне зовется Аргентой.
Вспомнив о конверте в руке, он сорвал с него печать, но прежде, чем открыть, еще раз взглянул на девушку.
— Ты отгадала загадку, - произнес он торопливо, - и каков же ответ?
Нетерпение разогревалось в нем, словно маленький огонь в печи, становясь все ярче и ярче. Но прежде, чем девушка заговорила, он поднял руку, призывая ее молчать.
Так счастлив, так весел сейчас был король, что невольно испугался: а вдруг прекрасная Аргента не сумеет дать верного ответа на эльфийскую загадку? Что же тогда ему делать? Как быть? Как теперь он сможет прожить еще хоть день без нее?!
Дрожащей рукой достав из конверта сложенный пополам кусочек пергамента, Медир опасливо вчитался в красивый почерк принцессы Селены. Две маленькие строки гласили:

Перед вами та, что станет вам супругой лучшей,
чем кто бы то ни было. Ведь ее выбрало ваше сердце.


Через три дня Медир женился на Аргенте, и свадебный пир длился целую неделю. И все это время жители королевства, в танцах и под звуки музыки ликовали и праздновали вместе со своим королем, воспринимая его счастье как свое собственное.
Эльфийская принцесса оказалась права – в молодой королеве Аргенте не только сам король, но и все верноподданные души не чаяли. Столь мудра, добра и рассудительна она была, что вскоре со всего королевства люди стали приходить уже к ней, и просить ее совета.
Счастливо жили король с королевой, не зная печалей и горестей. Процветали их земли - не было ни войн, ни голода, ни болезней. И ровно через год родила королева, вопреки пророчеству придворного звездочета, не троих сыновей, но троих дочерей. Три дня и три ночи гремел салют над стенами белокаменного замка, три дня и три ночи жители королевства не спали, поздравляя друг друга с рождением наследниц королевского трона.

Три принцессы жили и росли дружно, хотя с самого рождения были очень разными. Старшая, названная Сере́брой – вылитая мать; такая же рассудительная, почтительная и мудрая. Средняя – Меди́на, так похожая своими рыжими кудрями и смелым, пылким нравом на отца. И младшая, родившаяся с чудесными, сверкающими золотыми локонами: веселая, но скромная, добродушная и заботливая – Зла́та.
Годы шли, и каждая из принцесс училась у придворных не только этикету, но и всему, что было им интересно – на том настояли король и королева. А потому юные красавицы очень скоро превратились в завидных невест.
Серебра очень любила читать, наизусть знала множество историй и к своим пятнадцати годам выучила все языки, что были известны в королевстве людей. Вместе с матерью и отцом она принимала в тронном зале не только важных гостей, но каждого, кто приходил за помощью. И всем Серебра старалась дать полезный совет, всех рассудить по совести.
У Медины, с детства держащейся в седле ловчее отца, обнаружились невероятные способности к военному искусству. С мечами, копьями и луком она управлялась не хуже любого мужчины из королевского войска, и нередко сопровождала короля Медира во время ратных учений у границ, где гоблины и орки частенько совершали небольшие разбойничьи вылазки.
Злата же редко покидала окрестный город, но по всему королевству шла молва о том, что младшая принцесса безо всяких вельмож ходит по рынку, заходит в гости к ремесленникам и иным умельцам, а иногда и вовсе помогает тем или другим местным жителям с их повседневной работой. А по вечерам выбирается из своих высоких покоев на балкон, где подолгу тихонько поет. И голос ее настолько прекрасен, что не оставляет равнодушным никого, кто его услышит хотя бы раз.

За месяц до дня шестнадцатилетия дочерей, король и королева разослали во все дружественные земли приглашения на праздничный бал, куда призвали прибыть не только принцев и знатных женихов, но и всех достойных мужчин, надеясь отыскать своим дочерям мужей под стать. Ведь один из них сменит короля Медира на его троне, когда тот уйдет на покой.
Но всего через неделю у королевы Аргенты случилась страшная лихорадка. Совсем как та, что унесла когда-то жизни родителей Медира. Король днями не отходил от постели своей супруги, вопреки просьбам мудрецов побеспокоиться и о своем здоровье.
Собрав в тронном зале лишь своих самых доверенных подданных и братьев по оружию, он приказал им следующее:
— Пусть каждый из вас сегодня же поедет из дворца в разном направлении, и попытается отыскать лекарство, что спасет жизнь королеве. Тому из вас, кто сумеет раздобыть его, и успеет вовремя... я отдам в жены одну из моих дочерей.
Это был последний приказ короля Медира. Той же ночью он сам слег с лихорадкой.

Прошло семь дней, но ни один из верных гонцов не вернулся. Три принцессы были безутешны, ничто не могло их порадовать. Король и королева увядали на глазах, и никто не знал, как им помочь. В те дни нигде в королевстве не было слышно ни музыки, ни смеха, ни праздной беседы. Всюду люди лишь печально смотрели друг на друга, молясь за здоровье Медира и Аргенты.
Собравшись вместе в один из темных вечеров в обеденном зале, и даже не притронувшись к еде, принцессы долго молчали. Тяжелым и трудным было решение, что росло в сердце каждой из них.
Серебра, старшая, заговорила первой:
— Есть Темные Земли за землями Орков и Гоблинов. Там живет древний народ, покинувший эльфийское королевство много веков назад. Путь туда долог и опасен. Никто из людей оттуда не возвращался. Но там может быть лекарство. Я отправлюсь туда на рассвете.
Сестры понимающе кивнули, соглашаясь.
Второй заговорила Медина:
— Никто никогда не сражался с монстрами из Северных Пустошей, никто из людей даже не знает, как они выглядят. Путь туда труден и опасен. Но там может быть лекарство. Я тоже отправлюсь на рассвете.
Сестры вновь понимающе кивнули, соглашаясь.
Последней заговорила Злата:
- Королевство эльфов совсем близко, но туда гонца не отправили. А ведь когда-то король Сильван был другом нашего отца. Хоть сейчас они и в ссоре, и путь этот будет тернист, все же там может быть лекарство. Позвольте и мне отправиться на рассвете.
Так все и разрешилось.
И с первыми лучами солнца из ворот королевского замка поскакали по трем разным дорогам три лошади: белая, гнедая и вороная, каждая из которых несла на себе седока - переодетую простым гонцом принцессу.

Четыре дня и четыре ночи без устали скакала по перелескам и болотам белая лошадь Серебры, самая быстрая из королевской конюшни.
Принцесса без труда добралась до Темных Земель на востоке, по дороге торгуя травами и драгоценными камнями с гоблинами и орками, язык которых она выучила. И ни один из них ее не обидел, даже наоборот – дикари не раз показывали ей дорогу.
Но едва оказавшись на территории загадочного древнего народа, она была взята в плен бесшумными и ловкими, словно ночные хищники, воинами, облаченными во все черное, и доставлена во дворец.
То, что воины называли дворцом, в действительности больше напоминало мрачные руины, не слишком высокие и довольно зловещие. И вместо того, чтобы отвести пойманного нарушителя границы наверх, где по обыкновению располагается тронный зал у людей, Серебру повели вниз. И чем ниже она спускалась, чем больше комнат и зал могла увидеть, тем сильнее поражалась ремесленному умению древнего народа: невероятной огранки сверкающие самоцветы, диковинная резьба по металлу и невиданная обработка камня. Казалось, восхитительный, пусть и мрачный дворец, был целиком вырезан из камня и оплетен, будто паутиной, завитками металла. Оказавшись возле ярко-алых дверей, усеянных рубинами, сопровождающие Серебру воины заставили тяжелые деревянные створки распахнуться и пропустили девушку вперед.
Очутившись на темной ковровой дорожке, принцесса склонила голову, едва завидев перед собой трон и сидящую на нем женщину.
— Подними голову, чужеземец! В моем королевстве никто не склоняется, даже перед королевой! Мы, темные эльфы, очень гордый народ.
Выпрямившись, Серебра достойно встретила тяжелый взгляд алых глаз королевы. Женщина, чья кожа была темно-серой, а длинные волосы густыми и черными, будто смола, была очень красива. Ее заостренные уши красовались россыпью сверкающих подвесок серег из рубинов. В глубоком вырезе черного, длинного платья красовалось колье с огромным красным, словно кровь, камнем.
— Я – Моргана, королева темных эльфов, - усмехнулась женщина, с любопытством рассматривая доставленного ей нарушителя границ. – А кто же ты? И зачем пожаловал в эти края?
Сняв свой дорожный плащ, принцесса предстала перед полным залом эльфов во всей своей красе, столь непохожая на них и тем еще больше притягивающая их заинтересованные взоры. Мужчины и женщины по обе стороны от нее, все черноволосые и серокожие, изумленно смотрели на сияющую в полутьме подземелья сребровласую бледную незнакомку, не скрывая своего любопытства.
- Мое имя Серебра, ваше величество. Я старшая из трех дочерей Медира, короля людей и его супруги, Аргенты, - с почтением произнесла принцесса на языке темных эльфов. – Я ищу лекарство от лихорадки, что не пощадила моих отца и мать. Если вы сможете дать мне то, что их исцелит, я стану женой любому из ваших сыновей. И наши королевства будут опорой друг другу и станут процветать вместе долгие годы.
Задумалась королева. Мудрость и смелость, звучащая в словах юной принцессы, покорили ее строгий нрав. Поднявшись и приблизившись к чужестранке, Моргана сказала, обращаясь к своим семерым сыновьям, что стояли по правую руку от нее:
— Дети мои, кому из вас по нраву эта человеческая девушка? Найдется ли тот, кто даст свое согласие стать ее супругом?
Все семеро мужчин, удалые воины и охотники, долго молчали. Пока один из них не шагнул вперед. Волосы этого принца были короче, чем у его братьев, но число загадочных светлых символов, украшавших его лицо и руки, было самым большим. Благодаря знаниям из древних свитков Серебра знала, что это говорило о множестве достойных побед.
— Если принцесса того желает, - отозвался принц, и голос его эхом отразился от стен тронного зала, такая там царила тишина.
— Мой младший сын, моя гордость - Солор, - произнесла Моргана, но при этом даже не взглянула на принца. Взгляд ее был прикован к Серебре. Королева ждала ответа принцессы.
— Почту за честь, ваше высочество, - впервые обратив свой взор на молодого Солора, принцесса ощутила, как щеки ее невольно краснеют.
— Превосходно, - королева явно осталась довольна. – Сию же минуту отправим гонцов в королевство людей, с письмом и лекарством. Вскоре и ты, дитя, сможешь отправиться туда вместе с Солором и навестить их.
— Благодарю вас, ваше величество, - Серебра не склонилась, следуя традициям Темных Земель. Она стояла с гордо поднятой головой и по щекам ее текли слезы. Принцесса улыбалась и надеялась, что гонцы темных эльфов поспеют вовремя.

Пять дней и пять ночей скакала по горам и каменистым ущельям гнедая лошадь Медины, самая выносливая из королевской конюшни. Добравшись до Северных Пустошей, принцесса долго искала в заснеженных землях хоть какое-то селение, хоть кого-то. Но вокруг были лишь холодные бури.
Медина не сдавалась – спешившись пробиралась сквозь непогоду, долго вела за собой уставшего коня и не сводила глаз с белого горизонта. И вот в конце шестого дня своего пути она заметила впереди темный столб дыма. И изо всех сил устремилась к нему.
Лишь приблизившись к невысокому ледяному забору вплотную, Медина различила за ним странное подобие селения: совершенно пустынные улицы и множество белоснежных шатров, каждый из которых представлял собой сшитые между собой звериные шкуры, на каркасе из крупных звериных костей. Все жилища были разного размера, но заприметив вдали самый большой шатер, принцесса направилась к нему, предположив, что именно там и должно обитать местному правителю.
Подойдя к шатру, Медина остановилась. Множество страшных историй она слышала от старшей сестры о тех, кто, согласно легендам, обитал в этих белых пустошах. Эти незримые чужаки слыли жуткими могучими чудовищами. Но каково же было ее удивление, когда навстречу ей вышел самый обыкновенный с виду мужчина. Молодой, русоволосый, с короткой бородой, одетый в теплые шкуры и мех, он откинул полог шатра, молчаливо приглашая незваного гостя зайти.
В центре жилища покоился большой очаг, вокруг которого на красочных, невероятно красивых коврах и подушках, поверх тех же звериных шкур, сидело множество людей. В основном – седые длиннобородые старцы. Но никто из них не походил ни на страшное чудище, ни на бывалого воина.
— Благодарю вас за укрытие, - дрожащим голосом произнесла принцесса, кутаясь в свой негреющий потрепанный балахон. Здесь, внутри шатра было на удивление тепло. Ее молчаливый провожатый снял свою шубу и набросил ее девушке на плечи.
- Мое имя Акхар. Я вождь Северного племени. Обогрейся и поешь, чужестранец. И поведай нам, откуда ты держишь свой путь и что ищешь в этих пустошах?
Присев возле очага, Медина отложила в сторону свое оружие, которое сразу же заинтересовало старцев. От предложенной еды и горячего питья она так же не смогла отказаться. Тем временем Акхар сидел чуть поодаль и внимательно за ней наблюдал.
Согревшись едой и питьем, девушка поднялась на ноги. Откинув капюшон своего балахона, отвесила почтительный поклон вождю и старцам, и смело произнесла:
— Благодарю вас за ваше радушие! Мое имя Медина. Я вторая из трех дочерей Медира, короля людей и его супруги, Аргенты, - громко и уверенно говорила принцесса. – Я ищу лекарство от лихорадки, что не пощадила моих отца и мать. Если вы сможете дать мне то, что их исцелит, я стану женой любому из ваших сыновей. И наши земли станут опорой друг другу и будут процветать вместе долгие годы.
Рассмеялись старцы, еще мгновение назад изумленные яркой красотой чужестранки. Но вождь лишь улыбнулся, видя растерянность во взгляде принцессы.
— Пусть его внешность не вводит вас в заблуждение, - произнес один из седобородых, с виду – самый старый из всех. – Наш вождь еще слишком молод, у него нет ни сыновей, ни жены, что подарила бы их ему. А все потому, что ни одна из женщин нашего племени не осмеливается бросить ему вызов.
— Вызов? – заинтересовалась Медина.
— Согласно нашим традициям, вождь может взять в жены лишь ту, что не уступит ему в бою, - пояснил Акхар.
— Какая чудесная традиция! – искренне восхитилась принцесса.
— Боюсь, наши женщины с тобой не согласятся, - печально покачал головой молодой вождь. Одиночество и печаль во взгляде его голубых, словно застывшая вода, глаз больно кольнули сердце Медины.
— Должно быть ваши женщины страшатся проиграть! – отчего-то вспылила принцесса. – Но я не боюсь. Сразитесь со мной, Акхар, вождь Северного племени!
— Наши традиции не дают мне права отказать тебе, Медина, дочь короля людей, - голос вождя не был радостным, что удивило принцессу. Она-то надеялась, что он обрадуется.
— Могу ли я использовать свой меч? – спросила принцесса.
— Ее клинок хороший, и редкий. Работа умелого гнома-кузнеца, - со знанием дела отметил один из старцев. – Тяжелый и быстрый. Такой определенно требует большого мастерства.
— Ты можешь использовать любое оружие, - кивнул Акхар и, велев старцам посторониться, скинул свой кожаный камзол на пол.
— Какое оружие предпочитаете вы? – Медина едва сдерживала любопытство. Мужчина казался ей бывалым воином, и она жаждала хоть чему-то у него научиться.
— О, мне оно не понадобится, – с грустью в голосе произнес вождь.
А уже в следующее мгновение он опустился наземь, и тело его изогнулось и вытянулось в болезненных муках, покрывшись густой русой шерстью. Теперь на принцессу смотрели глаза не человека, но полу-волка, пугающего и грозного существа, чьи острые клыки и когти могли быть стократ опаснее ударов ее меча.
Бой их, начавшийся внезапно, был долгим и тяжелым, а ранения – глубокими и болезненными. Но ни один не желал уступить, сдаться. Лишь спустя долгие семь часов Медина и Акхар, измотанные и уставшие, упали без чувств.
Очнулась Медина на следующее утро. Лежа у очага все в том же шатре, она осмотрелась, но не увидела подле себя никого кроме вождя. Акхар сидел рядом и дремал. Тело его покрывали бинты. Принцесса тяжело вздохнула.
Вождь открыл глаза и ответил ей прежде, чем девушка задала свой вопрос.
— Не тревожься, принцесса. Спи. Еще вчера я отправил гонцов в Королевство Людей, с письмом и лекарством. А как только ты поправишься, мы вместе отправимся туда и навестим их.
- Благодарю, - Медина внезапно ощутила столь несвойственную ей слабость. Холод Пустынных Земель вдруг сделался чуточку приятнее, а при взгляде на Акхара ее сердце и вовсе отозвалось приятным теплом.
Со слезами на глазах принцесса засыпала и надеялась, что гонцы оборотней поспеют вовремя.

Шесть дней и шесть ночей скакала через луга и леса вороная лошадь Златы, самая преданная в королевской конюшне. Добравшись до самой густой чащи в Землях Эльфов с самыми старыми и величественными деревьями, принцесса спешилась возле ручья, позволив своему коню напиться. Осмотревшись, она не смогла увидеть ни одной, даже самой узкой тропы, и поняла, что дальше придется идти наугад.
Высокая трава опутывала ноги, ветки больно хлестали по лицу, будто сам лес не желал пропускать чужаков дальше. С трудом пробравшись сквозь очередную, особенно плотную заросль колючего кустарника, что еще больше изодрала ее дорожный плащ, принцесса старалсь выпутаться из зеленых тисков, но оступилась и покатилась вниз с холма, угодив в поросшую мхом канаву.
Поднявшись и выглядывая, в какой стороне остался ее конь, Злата не сразу заметила, что под ближайшим деревом кто-то сидит. Подойдя ближе и отодвинув в сторону ветви деревьев, принцесса опустилась на колени возле того, кого поначалу сочла спящим.
Прекрасный молодой эльф в зеленом камзоле с украшением из золотых листьев сидел, привалившись спиной к стволу старого дуба и тяжело дышал. Лишь теперь она заметила, что из его ноги торчала стрела – отравленная, судя по тому, как потемнела рана.
Осмотревшись, Злата поспешила найти хоть что-то, из чего можно было бы смастерить крепкий жгут, чтобы задержать яд, но вместо привычного платья у нее была одежда простого гонца, а дорожный плащ был слишком грязным и изодранным. Не сомневаясь ни минуты, принцесса сняла с пояса эльфа его охотничий нож и смело взмахнула им. Длинная, тугая золотая коса упала в траву. Схватив свои прекрасные волосы и наскоро переплетя их заново, Злата смастерила крепкий жгут и перетянула им ногу эльфа выше ранения.
Вороной конь принцессы, пробравшийся сквозь заросли, приблизился и опустился на землю, предлагая свою помощь. Но Злате не хватило сил, чтобы усадить раненного эльфа в седло.
Опечаленная принцесса очень удивилась, когда совсем рядом раздался громкий, красивый звук, напоминающий горн. Оглянувшись она увидела, что это раненый эльф трубит в крошечный серебряный рог, что все это время висел у него на шее.
— Ты спас мне жизнь, чужестранец, - произнес эльф, тяжело дыша. – Я не останусь в долгу, обещаю.
Вскоре на зов охотничьего горна прибыла придворная стража. Статные эльфы-лучники верхом на больших оленях, чьи рога скорее напоминали древесные ветви, поспешили сопроводить Злату и спасенного ею незнакомца во дворец.

Красотой тот чертог мог сравниться разве что с эльфийским волшебством, что способно было сотворить немыслимые, невероятные и вместе с тем столь прекрасные вещи. Сверкающий в полутьме лесной глуши тысячами огоньков, будто окруженный светлячками, сотворенный из бесчисленного множества живых ветвей огромного, размашистого древа, расписанный живыми зелеными узорами и цветами, радушно встретил их дворец короля эльфов.
Внутри, паря под пологом из сплетенных, словно в большой корзине, ветвей сверкали волшебные зеленые фонари. И всюду было множество придворных, с беспокойством наблюдавших за стражей, что несла раненного на носилках, связанных из травы.
Тронный зал был скромным, но просторным и светлым – через большое оконце в вышине сюда падали теплые солнечные лучи. Оттуда же доносилось пение птиц и шелест листьев.
На троне, словно являющемся частью большого древа, опутанном лозами трав и цветов, сидел тот, кого Злата сразу же узнала – его портреты ей показывала старшая сестра во многих книгах. Король Сильван был точно таким же, и совсем не постарел.
Носилки с раненым положили перед ним, и король подошел ближе. Склонившись, он коснулся раны эльфа ладонью, и та стала медленно затягиваться. Стрела выпала сама собой, и так и осталась лежать на ковре из ароматного мха, устилавшем весь пол в тронном зале.
Самостоятельно поднявшись на ноги, молодой эльф сделал шаг навстречу королю, но что-то заставило его остановиться. Коснувшись жгута, все еще сжимавшего его ногу, он неспешно развязал его. Казалось, только теперь эльф понял, что держит в руках золотую косу. Оглянувшись, он хотел было что-то сказать.
Но король его опередил.
— Я – король эльфов, Сильван. И я в вечном, неоплатном долгу перед тобой, чужестранка. Ты не пожалела ничего, спасая жизнь этому эльфу, что был для тебя лишь незнакомцем. По воле судьбы спасенный тобою Сельфит оказался моим младшим сыном. – Принцесса видела, как искренен король в своей благодарности и это согревало ей душу. - Мне неизвестно, кто ты и зачем пришла в эти земли, но знай, можешь просить о чем угодно. Любое твое желание будет исполнено.
Неспешно откинув назад капюшон и сняв свой грязный плащ, девушка, чьи короткие волосы по-прежнему сияли золотом, заговорила, и голос ее был столь мелодичен и чист, что даже птицы высоко в ветвях умолкли, слушая каждое ее слово.
— Рада приветствовать вас, ваше величество. Мое имя Злата, и я младшая из трех дочерей Медира, короля людей и его супруги, Аргенты, - с грустью произнесла принцесса, голос ее дрожал. – Как и старшие сестры, я ищу лекарство от лихорадки, что не пощадила моих отца и мать. Если вы сможете дать мне то, что их исцелит, я стану женой любому из ваших сыновей. И тогда наши королевства вновь станут опорой друг другу и будут процветать вместе долгие годы.
Отшатнулся от ее слов король Сильван, словно от огня и не удержавшись на ногах, опустился обратно на трон. Гнев и тревога, вина и сожаление терзали его сердце, и он не в силах был вымолвить и слова. Зеленые его глаза наполнились слезами.
— Отец, - раздался женский голос, и в тронный зал вошла принцесса Селена. Под руку ее вел статный светловолосый эльф, ее супруг. – Ты ведь так и не прочел письмо, что король Медир прислал тебе тогда!
Протянув ему запечатанный конверт, эльфийка обернулась и одарила Злату самой светлой улыбкой из всех, что девушке доводилось видеть прежде.
Но Сильван даже не подумал читать письмо Медира.
— Гонцы… Сейчас же… – произнес король, но стража в растерянности смотрела на него, не понимая, что именно повелевает их правитель.
Сжав конверт в дрожащей руке, король эльфов, наконец, совладал с собой.
— Сейчас же отправить к Медиру гонцов с лекарством, и выдать им самых быстрых оленей, какие только имеются, - произнес он тихо и размеренно. Но не было никого в тронном зале, кто осмелился бы ему возразить.
— Дитя, - обратился король к Злате, когда все подданные удалились, оставив их наедине. Только принц Сельфит наотрез отказался расставаться с принцессой, спасшей ему жизнь. – Прекрасное, милосердное дитя. Я так долго слыл мудрецом, что взор мой затуманился, и я перестал видеть главное... Ты спасла мое сердце, уберегла моего сына от беды. Ты спасла мою душу, напомнив мне, что истинная дружба - бессмертна... Проси всего, о чем пожелаешь!
Скромно улыбнулась принцесса:
- Ваше величество. Я дочь своего отца. Я дала вам обещание, что выйду замуж за любого из ваших сыновей... И не вправе отказаться от него. Но все же я прошу: позвольте мне выбрать среди них того, к кому испытываю теплые чувства?
С этими словами Злата одарила Сельфита столь искренней и доброй улыбкой, что юный эльф, отважный охотник не смог больше ждать, и преклонил перед нею колено, предлагая руку и сердце.
На щеках принцессы не было слез. Она радостно улыбалась, когда ее руку сжимала теплая ладонь эльфийского принца, и надеялась, что гонцы успеют вовремя.

И так случилось, что гонцы из трех земель прибыли к воротам белокаменного замка Королевства Людей в один день. Все они оказались так же умелыми лекарями и, смешав все три лекарства, получили поистине волшебное снадобье, впервые успешно справившееся с неизлечимой прежде болезнью.
Король Медир и королева Аргента вскоре снова приветствовали гостей в тронном зале, где опять играла музыка и звучал, не смолкая, радостный смех. Были там и их прекрасные дочери со своими возлюбленными супругами.

Спустя год у короля и королевы родился сын, голубоглазый О́смис, и на его первые именины отовсюду, со всех дружественных земель съехалось столько гостей, что все они едва разместились в замке. И праздничное застолье длилось три дня и три ночи.
А придворный звездочет без устали, всем и каждому, снова и снова рассказывал эту легенду.
Сказку не о храбром короле, и не о прекрасной королеве. Сказку о трех принцессах, ни одна из которых так и не заняла трон. Но все они прожили долгую и счастливую жизнь в тех землях, куда каждую из них привело сердце.
И до сих пор старые люди почитают и помнят их, как трех величайших правительниц всех времен: принцессу Серебру - Мудрую, принцессу Медину – Отважную, и принцессу Злату - Сердечную.

Мистер Джонатан Томсон, стоя возле желтого автомобиля такси, только что прибывшего к его дому, как обычно поглядывал на старые отцовские часы, которые, казалось, никогда не покидали его широкого запястья. Мужчина старался не подавать виду: но все, кто хоть немного был с ним знаком, могли с уверенностью сказать о нем лишь одно - больше всего мистер Томсон не любил опозданий.
Этот суровый на вид мужчина средних лет и строгих принципов даже в свой выходной не мог позволить и минуте времени быть потраченной на нечто столь бессмысленное и расточительное, как ожидание. А уж чего ему стоила вся эта поездка! Он печально покачал головой, вспоминая, как долго он накануне был «категорически против!». Как долго уверял жену, что «дел итак слишком много». Как долго «сомневался, нужно ли это вообще», и как, наконец, перебрав все возможные аргументы, был вынужден сдаться. Что поделать - миссис Томсон всегда умела настоять на своем.
Багаж был уже погружен, и не один раз перепроверен. Но время все шло, а дверь небольшого каменного домика с аккуратной кованой калиткой не открывалась. Вновь сверившись с часами, мужчина готов был признаться, что потерял всякое терпение и желание куда-то ехать вообще. Но в этот момент на пороге их дома появились все сразу: его жена, Мэриэнн, с неизменной миниатюрной сумочкой в руках и ажурной шляпкой на голове, сын Найджел - как обычно растрёпанный, успевший испачкать чистую одежду в самый последний момент, и малышка Эшли - вот на кого невозможно было смотреть без улыбки. В коротком цветастом платьице и красных сандаликах, с пышными рыжими кудряшками и ясными, бесконечно добрыми зелеными глазками.
— Поторопитесь, мы не должны опоздать на поезд, - мистер Томсон поспешил открыть дверь машины, чтобы его домочадцы поскорее расселись.
Смерив недовольным взглядом только кота, носившего гордое имя Финн, которого малышка всюду брала с собой и, разумеется, даже сейчас держала на руках, мужчина занял место возле водителя и велел последнему поторопиться.
Вокзал Сент-Панкрас был не менее шумным и людным местом, чем обычно. И все же многие признавались, что сейчас, когда в воздухе уже ощутимо пахло весной, люди казались более улыбчивыми, плитка под ногами более чистой, а гудки паровозов более дружелюбными. Но Джонатан Томсон ничего такого не замечал, да и не считал нужным. То и дело призывая жену и детей не отставать, с багажом в руках он уверенно протискивался сквозь толпу прибывших и отъезжающих, спеша добраться до нужного вагона.
Прошло не меньше четверти часа, пока семейство Томсон со всем комфортом расположилось в своем купе. Стоило поезду тронуться, дети прильнули к окну, что-то негромко, но увлеченно обсуждая.
— Уже и не помню, когда мы последний раз вот так куда-то выбирались, - миссис Томсон взволнованно осматривалась, скромной полуулыбкой выражая свое одобрение убранству поезда.
— В прошлом году мы ездили к твоей матери на юбилей, - ответил ей мужчина, за что получил суровый взгляд темно-синих глаз супруги.
— Джон! Так нельзя. Работа не стоит того, чтобы ради нее лишать семью своего присутствия, - негромко произнесла она, подавшись вперед, к сидящему напротив мужу.
— Дорогая, я говорил тебе, что эта новая должность потребует много сил и времени. Но наш доход увеличился почти на треть. И мы наконец-то смогли переехать из той коморки в достаточно просторный дом. Найджел тратит меньше времени на дорогу в школу, а у тебя появилась отдельная рабочая комната...
— И это замечательно. Но не так важно, как оставаться семьей, - подытожила Мэриэнн и придвинулась поближе к сыну, чтобы вместе с детьми понаблюдать за чудесными пейзажами, торопливо проползающими мимо. Джонатан принялся за чтение газет, чем и занимался всю оставшуюся дорогу.

Место, куда они направлялись - небольшой загородный дом, принадлежащий чете Томсонов уже множество поколений. Последним его постоянным обитателем был дед Джонатана. А с тех пор, как старика не стало, и землю, и сам дом унаследовал единственный его внук.
Мистер Томсон здесь вырос, среди далеко стоящих друг от друга гостеприимных и уютных каменных домиков с обширными садами и темнеющих в отдалении густых перелесков. Но уже давно тут не был. И если бы не настойчивость супруги, вряд ли когда-либо сюда вернулся. На сентиментальность у него тоже не было времени. А потому всю дорогу от станции мужчина наставительно предупреждал всех, чего нельзя делать в загородном доме, который планировалось продать в ближайшее время.
— Нельзя уходить далеко от дома. И нельзя кормить чужих животных. И нельзя...
— Дорогой, лучше расскажи, что делать можно, - прервала его миссис Томсон, отворяя выцветшую и увитую плющом калитку.
И пока родители, как обычно что-то обсуждая, прошли в дом, намереваясь немного прибраться и приготовить что-то на обед, Найджел, за плечами которого были три года младшей школы, с привычным вниманием и интересом осматривал довольно просторный участок. И вот что было странно: большинство цветов у фасада и у калитки были пожухлыми, безжизненными, трава под ногами сухой и ломкой. И только яблоневый сад, как и всё, что растёт в его пределах, по-прежнему был живой и цветущий, хотя дом уже несколько лет пустовал.
— Эшли, смотри, - позвал он сестру, выпустившую кота из рук и теперь внимательно за ним наблюдавшую. - Кажется, в этом году будет очень много яблок!
— Откуда ты знаешь? - девочка осторожно пробиралась меж кустарника, изредка спотыкаясь о выбившиеся из земли корни. Она то и дело цеплялась подолом платья за ветки, но каждый раз брат помогал ей, и так они продолжали пробираться вглубь густого сада. Здесь кроны деревьев плотно смыкались, образуя один большой купол с редкими ниточками солнечных лучей, опускающихся на зеленеющие травы. А самый яркий и широкий из них освещал небольшую полянку, со всех сторон, будто стеной, окруженную кустами шиповника.
— Нам туда не пройти, - Эшли приподнялась на цыпочки, но все равно не могла разобрать, что же находится там, за плотно переплетенными ветвями. Найджел деловито обошел заросли вокруг.
— Смотри. Здесь можно пролезть, - сказал он, опускаясь на четвереньки - только так ему удалось протиснуться в единственный узкий лаз. Выбравшись на поляну вслед за братом, девочка не могла понять, почему он не поднимется с колен. Мальчик что-то внимательно рассматривал в невысокой траве. Заглянув ему за плечо, девочка не смогла сдержать восторга от увиденного.
— Ой! Кто это, кто это?! Какие маленькие. Смотри-смотри! У них такие крохотные башмачки и костюмчики!.. А какие колпачки!
— Не шуми, - Найджел приложил указательный палец к губам, призывая к тишине. Присев рядом с ним, Эшли с трудом боролась с желанием коснуться хоть кончиками пальцев этих странных маленьких существ.
Они были ростом не больше трети фута, даже меньше ладони миссис Томсон. Стоя на широком и ровном срезе старого, сухого пня оба человечка выглядели уж очень забавно в своих коричнево-зеленых одежках. От людей, помимо миниатюрных размеров, их главным образом отличали две вещи: наличие длинного, с кисточкой волос на конце, хвоста и пары топорщащихся мохнатых ушей, более всего напоминающих беличьи.
— Найджел, кто это? - еле слышно произнесла Эшли, разглядывая маленькие фигурки.
— Не знаю, - признался Найджел. Придвинувшись чуть ближе, он заметил, что загадочные существа очень тихо о чем-то шепчутся.
— Добрый день, - не в силах больше молчать, Эшли опершись руками о край пня, опустила на него подбородок. Теперь человечки были совсем рядом, и даже показались симпатичными: их миниатюрные лица украшали довольно крупные зеленые глаза. Выбивающиеся из-под колпачков волосы цветом напоминали древесную кору.
— Добрый день, - тоненьким голоском отозвался один из них. Брат с сестрой удивленно переглянулись. - Скажите: теперь в доме будете жить вы?
— Мы приехали сюда на выходные, с родителями, - ответил Найджел, оглянувшись. Из-за плотно растущего кустарника фасад здания было не различить. Собравшись, он вернулся к разговору. – прошу прощения, но кто вы такие?
— Лимми, - теперь уже заговорил второй человечек в ярких ботиночках, прежде молчавший. - Мы живем в этом саду. Уже очень давно. Прежние жильцы были к нам очень добры, разрешив нашей семье поселиться здесь. Взамен мы заботимся об этих яблонях.
— Так тебя зовут Лимми? – малышка Эшли с любопытством улыбнулась.
— Нет, мы все - лимми, - ответил ей первый человечек в длинном колпаке. И словно в подтверждение его слов, всюду, где мог различить глаз, из кустарника поспешили выбраться на поляну и другие. Их было так много, что, поднявшись на ноги, дети боялись сделать даже шаг - вдруг кого-то заденешь?
— Пожалуйста, не продавайте дом! - выйдя вперед, лимми в ярких башмачках печально опустил свой хвостик. - Пока сад принадлежит вашей семье, мы можем спокойно жить здесь и ухаживать за деревьями.
Все большое семейство жителей сада замерло в ожидании их решения. Найджел осмотрелся вокруг, взглянул на сестру: девочка едва сдерживала слезы.
— Понимаю. Мы постараемся помочь, - уверенно кивнул мальчик и, дождавшись, пока маленький народец расступится перед ним, поспешил обратно к лазу.
Пробираться к дому оказалось гораздо труднее: деревья загораживали обзор и приходилось выбирать тропинку по памяти. Несколько раз дети кругом обходили поляну и снова возвращались к зарослям шиповника.
— Заблудились, - печально развела руками Эшли. Но затем вдруг встрепенулась, увидев что-то в траве. - Смотри, смотри! Это Финн!
И правда: аккуратно лавируя между стеблями растений и неслышно ступая по мягкой траве, к ним пробирался полосатый серый кот.
Финн был действительно умным котом, одним из тех, что без лишних слов понимали, что нужно делать. Уже вскоре дети наперебой рассказывали расположившемуся с газетой в руках на открытой веранде отцу о том, как встретили в саду лимми. Глава семейства сначала хмурился, потом бледнел, потом краснел и, наконец, всерьез испугался, убедившись, что дети встретили в саду подозрительных посторонних.
— Папа, ты не понимаешь: если сюда приедут другие люди, маленькие человечки не смогут больше жить в саду! Мы не можем так поступить! - не унималась Эшли, повисая на рукаве пиджака отца, когда он, разгоряченный, на всякий случай вооружившись старинным не заряженным ружьем, направлялся к поляне вслед за Найджелом.
Велев детям остаться позади, мужчина с полной уверенностью обнаружить парочку бродяг-проходимцев, начал протискиваться через узкий лаз в кустах шиповника. Какого же было его удивление, когда мистер Томсон увидел не меньше сотни маленьких человечков, обступивших его со всех сторон.

Найджел и Эшли так никогда и не узнали, что произошло в тот день между их отцом и загадочным маленьким народцем. Но с тех самых пор Джонатан Томсон очень изменился. А по словам его супруги, напротив, вновь стал самим собой. У него снова появилось время и для баловства, и для смеха, и даже для сентиментальности.
На следующее же утро все семейство принялось с завидным энтузиазмом наводить порядок на старом участке. Фамильный дом решено было все же не продавать, и спустя какое-то время чета Томсонов в полном составе перебралась туда из своего маленького домика в Лондоне.
По вечерам, расположившись возле большого камина, дети снова и снова рассказывали матери свои удивительные сказки о маленьком народце, живущем в яблоневом саду. Мистер Томсон при этом многозначительно молчал и задумчиво улыбался. Как Найджел и Эшли, он твердо решил сохранить эту детскую тайну. Совсем как когда-то.
Давным-давно.

Ты мечтаешь, чтоб всё было просто;
Чтоб всё - быстро, легко и понятно.
Хочешь быть идеального роста,
Говоришь только вдумчиво, внятно.

Ты хотел бы, чтоб я была милой,
Как положено – туфельки, платья;
Чтоб была я изящной, красивой,
Чтоб умела цветы все назвать я.

Чтоб вдвоем хорошо мы смотрелись,
Чтобы к месту все шутки, улыбки.
И всегда чтоб в запасе имелись
Средства – те, что покроют убытки.

Ты мечтаешь, чтоб всё было просто;
Чтоб на каждый вопрос знать ответы.
Ты глядишь на меня так серьезно,
Будто все нарушаю запреты.

Ты хотел бы, чтоб всё было просто.
Только знаешь – ведь так не бывает.
«Свечи плачут лишь каплями воска»?
Просто слёз их ты не замечаешь.

Ну а я не могу по-другому.
Для меня в каждом тоне оттенков –
Миллионы. И все незнакомы.
В твоем мире ж я словно в застенках.

Ты мечтаешь, чтоб всё было просто,
Я - навечно собою остаться.
Не из тех мы, с кем может быть просто.
Но с тобой я готова пытаться.