Все люди слыхали о монстрах,
О демонах, ужасах, порчи,
Живущих в брошенных комнатах,
Тихих, лишь с редкими вспышками грохота,
Особенно любящих тёмные ночи.

Все их боятся, бегут от них все –
Облик их страшен, людскому он чужд.
Не видно их полностью, сокрыты во мгле
Их слабые стороны, но даже от части не по себе,
Как неизвестны мотивы их нужд.

Интересен же факт: этих чудищ полно:
На человека любого – их сотни.
С нами живёт эта раса давно,
Рука оброку их эволюция с нашей идёт заодно,
Уничтожить способны их разве что Боги.

Охотятся как же? – довольно хитро,
Их сразу найти возможно.
Смешаться с толпой для них – лучше всего,
Жертве пускают в глаза, как приманку, «добро»,
И бежать после этого поздно.

Отыщут, приманят, сожрут,
И дальше пойдут убивать.
Останки «обеда» не пропадут:
Их новые бесы себе заберут
И помогут носителю жизнь скоротать.

Пытались изгнать этих тварей веками:
Водою, молитвами, жертвами,
Своими, чужими руками,
Одиночеством, добровольными в сердце клинками;
Не исчислить попытки обычными мерками.

Проклятья носителю жизнь немила –
Она разлагает его изнутри,
И тогда боль такая, что крутится мысль одна:
«Скорей бы дожить мне свой срок до конца»;
Он кричит своему палачу «Помоги!»

В душе обязательно слабое место,
В котором вся дрянь обитает.
Когда же становится тесно,
Монстр меняет свои интересы
И плотью отравленной дух замещает.

Звери бесстыдные,
Свора бродячих собак,
Вы вычисляете слабые звенья,
Как будто напрашиваясь на отмщение,
Дружно вопите: «Слабак!»

За что вы все так?
Зачем убиваете?
Что вас заставляет сжимать свой кулак?
Оступитесь – станете жертвой братских атак.
Одиночек зачем пожираете?

Может вы с прошлым ведёте войну?
Может вам есть от чего убегать?
Вы не усвоили правду одну:
После начала всё подчинится концу.
Самим вам время пришло умирать!

Да, это правда — я молод,
Неопытен и мира не знаю,
Но мудрость мне помешала бы чувствовать холод,
Когда утоляю звериный свой голод
И, может быть, где-то грехи совершаю.

Глупый, слепой… А каким должен быть?
Все говорят: «Я прошёл эту жизнь».
Это вранье! Вы уже собрались уходить?
Зачем вам словами время дразнить?
Старческий в вас говорит пессимизм.

И не советую нас тормозить.
Силу новинки вам не унять.
Не сможем понять вас, не сможем простить.
Примите нас, дайте нам шанс этот свет погубить,
Всё равно потом нас, как и вас, придётся всех замещать.

Мы смело меняем богатства нашей породы:
Силу за ум отдаём.
Поверьте, на это безумство готовы
Идти мы по вашим следам. Всё старое — ново.
Слова ваши будущим «дерзким» мы произнесём.

Интересно услышать: «Я изменился».
Можно сказать, что теперь ты иной?
А каких именно новых вершин ты добился?
Уверен ли, что со вчерашним собою простился?
Каким-то был раньше – а ныне какой?

Внешне-то вижу – теперь ты богат:
Одет и обут, с роскошью ешь и катаешься.
Здесь виден успех, каждый которому рад:
Для золотой жизни не существует преград.
Ты лучше от денег лишь кажешься.

И телесно я вижу – ты настоящий Услад:
Подтянут, ухожен и девушкам нравишься.
Здесь виден успех, каждый которому рад:
Для жизни разгульной не существует преград.
Ты лучше от власти и красок лишь кажешься.

Но мне любопытно, каков ты внутри.
Честен ли? Добр ли? Скромностью смелой проявишься?
Вот тут-то успех и невиден. Не рад? – что ж, увы…
Коль прежде привык – средь пороков пожизненно будешь ползти.
Человек не меняется. Ты настоящим лишь раз и навеки рождаешься.

Кто же Вы, дядя? Какой Вы большой!
Какой же Вы… какой-то… чужой…
Какой же Вы взрослый, какой Вы крутой!
Голос и руки… взгляд Ваш тяжёлый, простой.

А ты что за мальчик? Какой же ты маленький!
Мне скучно с тобой говорить.
И всё же напомнил ты мне рассказ несуразненький.
Сейчас ты его не поймёшь – разум уж слабенький,
Но лучше запомни, коль времени память твою не побить.

Я был, как и ты, мелкий, ничтожный, наивный;
Смотрел снизу вверх на ребяток постарше.
Я думал: «Какой же он сильный;
Подруга его такая красивая!
Не получится мне таким стать, они ведь всё сделали раньше».

И знаешь, парнишка, а ведь я сейчас сам
Такой же, кем восхищался тогда.
Время приговор подписало… максимум трём лишь годам.
И как изменился? Был я тобой, а ныне уж счёта не знаю друзьям и врагам,
Хотя это мало… мне ещё снова и снова меняться пора.

Теперь я другой? Теперь я сильней?
Телом-то – да, а вот духом – может быть тоже…
Но я не считаю себя полубогом, хоть им и являюсь для тех, кто помладше меня и слабее.
Есть те, кто мне равен; есть и ловчей, и умней.
Ты просто неопытен – вот и тягаться со мною тебе даже в мыслях не гоже.

Поверь мне, дитя, как себе самому,
Ведь так оно в самом деле и есть.
Ты всегда для себя одинаков лишь потому,
Что опыт весь твой принадлежит лишь тебе одному.
Я такой же, как раньше, а возраст одними годами не счесть.

Жизнь свыше дана для добра и гармонии;
Позволено делаться лучше.
Однако, когда добродетель в агонии,
Спасенье её, разрядом из тысячи молний,
Изжарит преступника душу.

Кто террорист? – заболевшая личность
Неизученным бешенством разума.
О недуге таком знали даже в античности:
Атлантиды народ, обезумев, утонул во грехах и во вечности;
Неоценённая сила болезни уничтожила тысячи разом.

Те, кто вошли с автоматом во храмы,
Недостойны, чтоб пировать.
Они и не станут – вместо шрамов вновь зазияют их раны,
Под свинцовым дождём будут их настигать хладнокровные твари.
Такое «спасение» будет убийц ожидать.

Слух человека в крепких оковах:
Кажется, будто всё шумно вокруг.
Считается музыка публикой в сроках,
Которые начало берут в суетных истоках;
А от грязи воздушной возможен серьёзный недуг.

Любая система ломается, и звук иногда исчезает.
Достаточно выйти из строя и вещи послушать с умом.
Такой переломный момент много чудес раскрывает:
Можно просто услышать, как тихо весь мир обитает,
Или легко узнать тайны, что познаются иначе с трудом.

Неизбежно придёт изумление: шум – настоящий захватчик!
Страшней любой армии, под свой контроль забирает
Разум и сердце – любой попадёт под раздачу.
Лишь один человек способен такому злодею дать сдачи –
Музыкант неприметный, что звучанием благим мир очищает.

От чумных колебаний в пространстве свободных людей совсем мало.
Они одиноко стоят среди гула морей чуть разумных,
Но вряд ли протянут так долго, ведь толпами шум управляет недаром:
Существования новые темы обрушатся на светлые головы градом,
После чего снова власть утвердится помех «информации» нудных.

Многие скажут: «Машина бездушна,
Сталь безответна и холодна».
Но внешне тепло – показатель хороший?
Механизмы бывают злы и послушны,
А люди не принимают серьёзно это пока.

Вот поезд в метро – вы его слушали?
Он для нас же вообще-то поёт.
Но хоть для кого-то в вагоне концерты подземные – нужные?
Хоть кто-то хоть раз подпевал голосам этим дружным? –
Конечно же нет, своя-то музыка лучше идёт!

А вот самолёты, корабли или танки… да все, кто в боях –
Разве что им признание даётся о жизни.
Всё потому, что в любых абсолютно краях
Вместе с солдатом его же соратник стальной рискует перейти в прах.
Хоть где-то машины и люди равны пред отчизной.

Ну ладно, мы ещё молоды,
Много чего успеем понять и принять.
Новая эра грядёт, когда братьями людям приходятся роботы,
Ведь души машин и людей друг другу подобные.
Очень скоро придётся то всем осознать.

Вот и последняя песня сей жизни,
Услышать которую страшно.
Тени над городом тучно нависли,
Солнце собою закрыли холодные мысли
О том, что когда-то было неважно.

Отряд камикадзе, рождённых в огне
И в нём же готовых погибнуть,
Летят на задание всегда в темноте,
Чтоб не узнать о возможной в миру доброте,
И без раздумий жертву настигнуть.

Последний и первый полёт для убийцы
Должен быть музыкальным!
Свист уши пронзает, как тонкие спицы,
Он кричит, что пора помолиться,
И за песню небесную быть благодарным.

Ревущие бомбы вниз опускаются,
Целясь в мишени, познавшие страх.
Для них смысл жизни в том заключается,
Что всё в этом мире быстро кончается,
Но нужно помочь обернуть души в прах.

О чём же та песня? – о мощи войны,
О пороках людских и свободе огня;
Песня о смерти и тяги к любви,
О ценности жизни, о неизбежности тьмы.
Ударить раз громко и тишину обрести для себя.

Известно всем то, что есть личность отдельная,
Живущая жизнью своей.
Также все знают: есть масса безмерная,
Группа, где каждая часть хоть видна, но незримая,
А роль – играть сотни ролей.

Любой человек – это армия клеток;
Любая толпа – это куча людей.
Это создание живёт, как и звериный же предок:
Так же ест, так же пьёт, а хват пасти монстрически крепок.
И характер такой же: спиной повернуться не смей.

Вечно голодная стая слабых всегда поедает.
Она жесточайше относится к миру, к себе.
Добыча не делится поровну – вожак сладость крови вкушает,
Другие лишь служат ему, защиту себе добывают,
Но однажды все одного убивают в обычной для всех простоте.

Миру послушное стадо всегда от всего убегает.
Оно живёт там, где покой, в тишине.
Еда ей любая сойдёт, да и главный почти никого не бодает,
Другие лишь смотрят, идут… коли драка – стоят, не моргают,
Таких лишь измором возьмёшь или ядом в пустой голове.

Но в любом легионе есть свой дезертир,
Который живёт вне закона.
Ему вовсе не нужен какой-то кумир,
Ведь для себя он решил создать новый мир,
Но перед миром обычно бушует война.

Против массы всегда идти страшно,
Нужно в чём-то всех превзойти.
Нужно оружие, хоть оно и ужасно,
Бьющее всех, чтобы жизнь отняла безотказно,
А после хоть что-то в умершем найти.

Жить вместе со всеми опасно,
Когда толком не знаешь пути.
Роковая ошибка – попытки спастись все напрасны,
Ведь каждый из полчища хочет использовать шансы,
Но цепную реакцию возможности нет прекратить.

В том и вся суть – всё в мире делимо,
Всё можно разбить на кусочки,
И всё же и можно свести воедино.
Не одному человеку к жизни тяга дарима,
А также и твари, люди в которой – материи точки.