Звёзды над полем,
запах гари
и талой земли…
Путь возрождения
вечен,
и это прекрасно.
От осени к лету
и от зимы до весны
путь возрождения
мира
отнюдь не напрасный.
Верить,
любить и мечтать,
не сдаваться, когда
чудится, что
на пути
не предвидеть надежду.
В поле вечернем
вновь догорает трава,
та, что всю зиму
хранила
сухую прохладу.
Даже она оживает
пред тем, как сгореть.
Даже она превращается
в нечто иное.
Много ли надо
мне, чтобы
не умереть?
Только одно –
сила воли.

Этот день почти ничем не отличался от других дней в веренице серых будней и блеклых выходных, лишь торговка возле метро продавала букет физалиса, когда я возвращался с работы домой. Я запомнил это яркое событие, которое вызвало другие воспоминания. Много лет назад в саду возле дома по осени начинал краснеть китайский фонарик – физалис, и тогда же в садах собирали и сжигали опавшие листья.

Соседская девочка, с которой я дружил, рассказала мне о страшной тайне – Духе осенних костров. Она в свою очередь узнала о нём от живущего неподалёку старика, который часто сжигал осенние листья на лужайке близ своего видавшего виды дома.

«Говорят, этот Дух помогает сжечь печаль, – доверительным тоном поведала мне подруга. – Чтобы его вызвать, нужно очень захотеть избавиться от тяжёлых мыслей и чувств. Когда ты действительно захочешь освободиться, надо разжечь костëр из осенних листьев, ночью, и призвать Духа. Его зовут Óкцидо». Когда я спросил, добрый ли этот Дух, она ответила: «Он не добрый и не злой, но страшный. Я никогда не пробовала его вызвать».

Тогда я лишь внутренне посмеялся над словами юной подруги, подумав, что старик просто решил рассказать страшную сказку ради забавы. Однако сегодня, вернувшись домой, я не мог отделаться от мыслей о Духе осенних костров. Рутина с одиночеством дарили поразительно много горечи и печали, я почти разучился мечтать и надеяться что-то изменить или исправить в своей жизни. Это «почти» в итоге подтолкнуло меня совершить ритуал вызова Духа осенних костров.

Дождавшись ночи, я отправился в парк, достаточно большой, чтобы, не привлекая внимания, разжечь костёр. Листья сгорали довольно быстро, и я периодически подбрасывал новые в пламя. «Окцидо, – подумал я. – Какое странное имя». Закурив, я без особых надежд вымолвил вслух:

– Окцидо, Дух осенних костров, взываю к тебе! Явись и помоги мне!

Когда дым от горящей листвы внезапно уплотнился, я выронил сигарету. С замиранием сердца я следил за тем, как воплощается Дух осенних костров. Он оказался высоким бледным мужчиной с длинными пепельными волосами и серебряными глазами, одетым в подобие савана. Окцидо выглядел молодым и хрупким, но от него исходила холодная аура смерти. «Он не добрый и не злой, но страшный». Да, я испытывал самый настоящий страх, даже ужас. Мне хотелось убежать, но ноги не слушались меня, я едва не упал на колени.

Тонкие черты Окцидо были строгими, а взгляд серебряных глаз спокойным. Он слегка улыбнулся и произнёс ровным тоном:

– Ты приготовил жертву?

«Жертву! О боже!» Я сразу представил кровавый ритуал.

– Мне нужно было пролить на листья чью-то кровь? – дрожащим голосом спросил я.

Окцидо хмыкнул.

– Достаточно сигареты.
– Что? – мне показалось, будто я ослышался.
– Одной сигареты.

Поражённый спокойствием Духа и требованием «жертвы», я неверными пальцами достал из пачки сигарету и протянул Окцидо. Дух осенних костров взял сигарету, встал поодаль от костра и прикурил от огня.

– Давай поговорим, – выдохнув дым, сказал Окцидо.

Страх отступил, и спокойствие Духа осенних костров, его неожиданная человечность, идущая вразрез с тем, что доводилось читать или слышать про духов и высшие силы, передалось мне. Я задал волнующий меня вопрос:

– Откуда берётся столько печали в людских сердцах?
– Эта печаль, – ответил Окцидо, – словно палая листва на аллеях ваших жизней. Кому-то нравится вдыхать запах прели, орошая слезами палые листья. Кому-то нравится шорох листвы, и аллеи остаются засыпанными опалью. Многие хранят свои печали, потому что без них могут почувствовать себя опустошëнными, мëртвыми.
– Печаль питает жизнь? – изумлённо спросил я.
– Нет, это заблуждение любящих свою печаль, горечь, боль.
– Ты сжигаешь печаль?
– Да. Если человек настолько смел в отчаянии и безнадëжности, чтобы призвать меня, я откликаюсь и помогаю сжечь печаль. Ты оказался отчаянно смел, и я пришёл к тебе.
– Спасибо.
– Ты готов? – докурив, Окцидо бросил окурок в костёр.
– Готов ли я сжечь печаль? – уточнил я.
– Да.
– Готов.

Я действительно ощущал решимость и готовность расстаться с грузом прошлого и тяготами настоящего.

– Хорошо.

Окцидо взмахнул рукой, дым костра охватил меня, и я начал задыхаться. «Он не добрый и не злой. Он – Смерть», – такова была мысль, промелькнувшая в моей голове прежде, чем я потерял сознание.

***

...Белый потолок – первое, что я увидел, проснувшись в своей постели. Тело ощущалось удивительно лёгким. Я поднялся и подошёл к окну. На подоконнике в старой фарфоровой вазе стоял букет физалиса. Я открыл окно и устремил взгляд в ясное, чистое осеннее небо.

Сколько раз
мы встречались
за эту вечность?
Ты и я на Земле
рождены впервые
в человеческих формах.
Звучат красиво
имена человеческие.

Сколько раз
мы терялись,
мой друг, ты помнишь?
Только это – обман,
не терялись вовсе:
ни в пространстве
беззвёздном,
ни там, где звёзды,
по утрате друг друга
не лили слёзы.

Обойдя ту любовь,
что узором ткётся,
не касаясь стекла
и зеркальной глади,
обойдя то единство,
куда тянули
нашу силу,
где сердце
порвать желали
на присутствие – помощь
безумцам павшим…
Не разняли ладони
за эту вечность
ты и я –
вот, что важно.

Твоё молчание созвучно мне.
Твоё молчание – покой и сила.
Ты звёзды зажигаешь в тишине,
а если гасишь – мягко и красиво…
Ты – Равновесие, и твой огонь –
изящная прохлада океана.
Я был когда-то многомерной раной,
но ты пришёл и протянул ладонь…

Так по крупицам
возвращаются слова. 
Из безначальности
я собираю
пепел. 
И всё, что было
брошено на ветер, 
стремится, 
обновлённое, 
сюда. 
Стремится, 
как прозрачная
вода. 
Вода и ветер… 
Так по крупицам
возвращаются слова, 
и жизнь, 
не обусловленная
болью, 
в них раскрывается
цветами и покоем, 
и раскрывается
весна и тишина. 
Огнём страдания, 
испитого сполна, 
огнём, 
из безнадёжности
воскресшим, 
я возвращаюсь, 
собираясь
песней. 
Вдыхаю, пробуждая
пепел, 
ведь этот пепел
на ладони –
я сама. 
Пусть несказанное
останется за гранью, 
пусть безмятежное
таит в себе
мятежность, 
стихийный гнев
и неземную
нежность –
я возвращаюсь, 
словно первая 
гроза. 
Пусть дух израненный
опять откроет
сердце
перерождением, 
прозрением, 
любовью. 
Пусть разливается
тепло, и с кровью
я вырываю
омрачений корни, 
я вырываю, 
воскресая, колья. 
Я открываю
не ослепшие 
глаза. 
Я прорываюсь
родником прохладным
из-под земли –
из сердцевины
ада, 
и липкая смола –
осадок –
да не удержит
обновлённые слова. 
Да не удержит
безначальность силы, 
подобно гробу, 
неживая твердь.
Да, чтобы возродиться, 
нужно
умереть. 

Ходил
вокруг да около,
и вот…
Мой старый дом
и мой осенний сад,
и многомерная реальность –
ад,
а иногда –
"божественный" цветок.
 
Но я безмолвен
и творю миры,
и собираю
листья для костра…
Пусть каждый день –
неведомый виток,
пусть каждый день –
живая пустота...
 
Но ты, который
вечно близок мне…
ты смотришь мягко,
звёздной глубиной.
И в мире мёртвых
вдохновляешь жить
и возвращаться,
чтобы быть
с тобой.

Нет, в этом мире
никогда не поздно
смотреть на снег,
вдыхать
морозный воздух,
искать покой
в сиянье
дальнем, звёздном,
на перепутье
бесконечных истин
избрать свою.
Ничуть не поздно
свет разжечь
в пучине
из тьмы времён
и выбраться
на берег,
где зимних звёзд
мерцание вечернее.
Совсем не поздно
вымолвить:
люблю.
Морозный воздух
пробуждает
пламя.
На месте льда
в груди огонь
воспрянет,
согреет руки,
и теплом сердечным
тебя за жизнь,
за свет благодарю.

Что подлинно любил –
люблю.
Прохладный ветер
и тропу,
которая
ведёт домой.
Что подлинно любил –
люблю.
Идти с тобой,
когда вокруг
цветение
и летний луг,
и жаворонок
нам поёт,
о том, что радостно
вдвоём,
и для тебя
моя ладонь,
и это –
жизнь.

Даришь книги,
ведëшь
улыбаться солнцу.
Даже книги обложка –
узор с цветами.
Я всегда остаюсь,
я всегда возвращаюсь.
Ароматом черëмухи,
трелью звонкой
соловья над рекой
городского парка
оживаю всегда,
возвращаюсь вечно.
Собираю слова,
вдохновляясь небом.
Выбираю слова,
прикасаясь к пальцам –
тëплым, длинным, изящным,
твоим и крепким.
Прикоснуться к тебе –
улыбнуться жизни.
Прикоснуться к тебе,
и страницы книги –
книги жизни моей –
развернутся снова.
Белизной незапятнанной
развернутся.
Ароматом черëмухи,
трелью звонкой
по весне
забываются
все печали.
Посмотреть
и уйти.
Посмотреть на солнце:
если знать, как смотреть –
не сжигает.
И дрожащие капли
в листве каштана
отражают сияние
многогранно…
Пусть меня разжигает
весенний ветер!
Пусть пронзает насквозь,
омывая раны!
Этот пульс возрождения –
безначальный.
Он быстрее и ярче
любых мгновений.
Я бесстрастно смотрю:
погибает Время.
Он уходит из жизни
моей – навечно,
и пришёл
нежеланным,
нежданным гостем.
Я бесстрастно смотрю –
выпускаю.
В измерении вечности
всё иначе:
я к плечу твоему
прислонюсь спокойно.
В измерении вечности
я – Источник.
Я всегда остаюсь,
я всегда возвращаюсь.

Переплетение ветвей
и небеса,
настолько серые,
что в них
не разглядеть
непреходящее –
оттенки синевы
и то, что называют
твердь.
Твердь Мироздания.
С земли
и до небес
проникновенное,
незыблемое, то,
что называют здесь
потоками ветров,
но это есть.
Бывает боль,
что свету солнца
я не рад.
Бывает так,
что легче видеть
темноту.
Успокоительна
под бледной кожей
век.
Успокоительна,
и так идёт
лицу.
Бывает так,
что мне не хочется
смотреть
на этот мир
и слышать жизней
пульс.
Случись со мной
апатия, и я
не возвращусь…
Пусть восприятие
кричит,
что это – миф:
не может Вечность
умереть, не доказав,
что всё же есть
за пеленою
синева,
что можно легче
жить,
и легче – даже здесь.
Что преходящему
подвластен
человек,
а мне сдаваться –
Равновесие
терять…
А мне сдаваться –
Равновесие
терять…
И потерять его –
утратить всё,
что есть.
Всё Мироздание –
а нужно ли оно?
А нужен я –
убийца радужных
надежд
на то, что «время
новое»
пришло?
«Ты нужен здесь.
Ты нужен весь:
не оболочкой
без души.
Ты нужен здесь
в несовершенстве,
красоте.
Ты нужен мне,
нужны слова
твоих стихов.
Всё Мироздание –
а нужно ли оно?
Всё Мироздание
пусть рушится,
но ты…»
А мне сдаваться –
Равновесие терять.
Случись апатия,
я, Вечный, поднимусь.
Всё Мироздание –
а нужно ли оно,
когда я слышу
только твой –
любимый –
пульс.