***
Друзья не те, что улыбаются при встрече,
не те, что клятвенно о дружбе говорят.
Хороший, настоящий друг не произносит речи
и не отводит при неправде взгляд.

Он всегда рядом. Не выпячивая грудь
плечо подставит в трудную минуту,
и разберётся сам: где Правда, а где муть,
не скажет после: Как я?.. Круто!

Друг не попросит ничего за то взамен,
всё происходит запросто, не в службу!
И от друзей не стоит ждать измен,
и нет весов, что измеряют Дружбу!

***
Идут вереницей года,
виски уж блестят сединою.
Друзья же, что были - друзья,
всегда остаются со мною.

И утренний серый рассвет,
укрыв за туманом тропинку,
напоминает юности сюжет
и детства кажет картинки.

Мелькает в них жизнь одним днём,
и зрелость вдруг кажется раем...
и мы понимаем, что просто живём,
живём, а не роли играем!

Не роли, где сплошь маскарад!
Нет! просто по жизни живём
без званий, регалий-наград,
захочется спеть и мы просто споём!

Сны

В дневной жизни живём, проживаем года.
Собираем по зернышку, строим "площадку".
А уснём - вроде всё в беспорядке,
Вроде все кувырком, в то время - всё гладко!
Что-то видим во сне, и там быстро живём:
проживаем за ночь по три жизни.
И не просто живём, а живём полной жизнью!
Создаём полноценно жильё и достаток,
Улыбаемся встречным и что-то творим!
Просыпаемся - те же, но всё вверх ногами:
По-другому живём, всё не так говорим!

Перепуталось всё

'Конечно, в экономике сейчас кризис,
но у богачей деньги по-прежнему не переводятся.
Как ни странно.' Харуки Мураками

***
В нашей жизни походкою твёрдой ступать так не просто,
оступиться легко, отыскать очень сложно свой остров.
Очень много увязло в грязи и болоте,
и так мало взлетело, вспарило в свободном полёте.
Задохнулись одни от почёта и власти,
у других, как ни странно - другие напасти,
кто-то просто живёт ко всему безучастно,
ну а кто-то уж очень подобострастен.
Перепуталось всё в этой жизни, так странно:
кому лучшая жизнь, кому лучшие страны,
одним - хлеба и масла в излишке,
другим - драная майка, в заплатах штанишки.

Бич

Кукареканье петуха на первых нотах стали хрипловатые.
Всего несколько дней назад Вовка не замечал этого, а просыпался он, как говорят, с первыми петухами. Выходил на улицу, окунал голову в бочку с водой, которая стояла возле колодца в огороде, и окончательно просыпался. В это время баба Аганя, подоив корову, уже несла огромное ведро, до краев заполненное парным молоком.
Вовка ловким движением сдергивал с гвоздя дедову большую фронтовую алюминиевую кружку и запускал её в ведро. Тёплое молоко небольшими глотками отправлялось внутрь, но часть молока выплёскивалось, тонкими струйками стекала по подбородку и, щекоча, заползало под майку.
Бабушка, глядя на внука, ласково говорила ему:
- Вовка, дай я хоть ведро-то поставлю! Ты прям как теленок маленький, нетерпеливый!
Но он, допив молоко и водрузив на место кружку, уже снимал персональный бич с забора и шел в загон к корове Зорьке, чтобы отвести её на гору в стадо. Эту обязанность Вовка принял на себя самостоятельно и исполнял её ежедневно: утром отгонял Зорьку, вечером встречал. Там же он познакомился с деревенскими пацанами, и ему нравилось, как они ловко щелкали бичами.
У каждого был свой бич и свой 'щёлк': у одного резкий и короткий, у другого продолжительный и глухой, а у кого-то с оттяжкой! Вовка тоже хотел научиться этому и тогда дед сплел ему бич, вырезав из ветки черемухи удобную короткую ручку, увенчав её кожаным набалдашником.
И началась Вовкина учёба 'бичевания'.
Но все оказалось не так просто как виделось со стороны.
Бич не подчинялся.
После первого 'молодецкого' взмаха, получив приличный хлёст от плеча до места ниже поясницы, через всю спину, Вовка отбросил рукоять и отскочил в сторону. А бич, как живой, еще некоторое время извивался в дорожной пыли, как бы стараясь доползти до него, а может, Вовке это и показалось, и слёзы предательски выкатились на щёки.
Растерев влагу на лице пыльной ладошкой, он медленно двинулся к бичу:
- Ничего! Ничего, я тебя одолею, приручу...
Второй хлёст с шипящим свистом снёс с его головы фуражку и бич опять ещё некоторое время извивался в пыли. Фуражка, называемая 'сталинка', корчилась от боли в кустах крапивы. Петух, приоткрыв клюв, как бы улыбаясь и наклонив голову набок, казалось, с любопытством и иронией наблюдал в сторонке за Вовкиными 'танцами', возможно даже и изучал некоторые его движения и выпады. Вовка погрозил ему кулаком. Услышав сзади смех, он обернулся. К нему подходил дед:
- Ты, казак, с бичом-то поговори, подружись, а то он таких тебе полосок на спине нарисует, тельняшки не надо будет. Чё ж ты им, как палкой-то, машешь, он же - би-и-ч. Ненароком и без глазу оставить может.
'Без глазу' Вовке оставаться нисколечко не хотелось. Дня три он таскал бич, перекинув его через плечо, и присматривался к деревенским пацанам, изучал, как они держали свои бичи, как взмахивали, как подрезали, и откуда получался щёлк.
Пацаны Вовкин бич оценили в первый же день, и, уважительно поглаживая рукоятку, сказали:
- Да, дед Вася, молодец!.. Он умеет здОровские бичи плести.
Потом они показали Вовке свои навыки обращения с бичами, пощёлкали Вовкиным бичом, щёлк получался отменный. После их обучения и у Вовки стал получаться отличный щёлк. Конечно, это произошло не сразу.
Это было давненько, недели три назад. А сегодня он почувствовал, что по утрам стало немного прохладней, появились капли росы, туманная влажность висела в воздухе.
'Вот оно, отчего петух захрипел на первом 'ку'! - Подумал Вовка.
Бич тоже был немного влажноват. Но это было не важно, важно было то, что приближалась осень, заканчивались каникулы. Вовка аккуратно снял бич с плетня, немного протер с него влагу о полу рубахи, затем с деловым видом вывел за рог из хлева Зорьку, и погнал её привычной дорогой к стаду.
Каникулы, как сладкое и холодное мороженное, ждались долго, а закончились быстро, но вкус их ещё остался.
Прощание с деревней в последние дни каникул были бурные: деревенские друзья с удочками ежедневно и с первыми петухами уже стояли у калитки их дома. Зорьку в стадо последнюю неделю отводила мать, а Вовка выскакивал к друзьям и они неслись к реке на рыбалку.
Ёрш клевал отменный!.. Жирный и большой, хоть и сопливый. А ещё чебак и подъязок! Завтрак семье был обеспечен, а иногда и обед тоже.
А после рыбалки они, вооруженные рогатками, окружали деревенские конюшни и стреляли по воробьям, так для развлекалки, или совершали коллективные набеги на кукурузные и гороховые поля, пакостить не пакостили, но наедались до отвала. Потом всей ватагой они лежали на взгорке и смотрели на широкую Обь...
Вечером перед отъездом Вовкиной семьи собралась вся родня. Мужики всё время о чем-то разговаривали с отцом, женщины пели песни, ребятня, человек двадцать, а может и больше, все двоюродные и троюродные братья и сёстры, играли то в лапту, то в казаков-разбойников, благо спрятаться было где.

...Петух стоял на изгороди и, казалось, с достоинством и внутренней радостью посматривал в Вовкину сторону, как бы зная, что завтра тот уедет, а он опять станет главным на этом дворе...
(события 1966г.)

2117 год.

- Этот дом наши предки построили сто лет тому назад. - Рассказывал прадед шестилетнему правнуку, игравшему в песочнице.
- Деда, а кто такие, эти - предки?
- Предки - это мои родители и их родители, мои дедушка и бабушка. И их родители, которые жили очень-очень давно. Я вот для тебя - прадед, значит предыдущий дед-дедок, тоже, как бы, предок.
Прадед немного помолчал, с грустью и любовью глядя на малыша.
- А здесь когда-то давно-давно стоял гараж - это такой дом для машины. Когда мой дед приезжал на ней с работы, я всегда любил зайти в его гараж, там было так много интересного: в шкафчиках стояли книги, а на полках размещались старые фотоаппараты, телефоны и другие старинные предметы. Он их коллекционировал. И каждый раз я брал там какую-нибудь вещицу и играл ею. А он, загнав машину, садился со мной рядом и что-то всегда обязательно рассказывал.
Старик опять замолчал, вспоминая своё далёкое прошлое:
- Да, давненько это было! Вон как сейчас кругом жизнь наладилась: живи и радуйся. Да, ты играй, внучок, играй, копай лопаткой песок - хорошее это занятие. Мы-то тогда быстро в планшеты и компьютеры научились, а вот покопать песок в песочнице маловато нам пришлось. Помнится, тогда я у деда в гараже маленькую лопатку нашёл, она сапёрной называется. Я иногда ей и снег копал, а потом она долго в сарайке лежала. Сколько слов-то тебе незнакомых наговорил. Ну, ничего, ты же растёшь, запомнишь некоторые, а потом и вспомнишь как-нибудь. У меня тоже была почти такая же песочница как у тебя, только деревянная и находилась она вон там, почти у самого входа в дом. Так вот, я, когда был, таким как ты, той лопаткой как-то раз в песочнице своей вырыл глубокую ямку. И в той ямке несколько монеток нашёл. Строители, наверное, когда работали - потеряли, а я их откопал. Очень мне тогда это было интересно. Казалось, что я целый клад выкопал!
- Деда, а где у тебя эта лопатка..., ну, как ты её называл... сапёрная? Потерял, наверное, да?
- Нет, она у меня долго потом служила. А сейчас она на отдыхе, в погребе в доме лежит.
- Деда, а дай её мне! Я тоже хочу покопать.
- Ну, что же сейчас принесу.
Через некоторое время правнук с серьёзным видом орудовал старой сапёрной лопаткой, откапывая свою монетку, свой клад. Прадеду было интересно смотреть на него: 'Вот так и мой дед, наверное, смотрел на мои старания. Смотрел и думал о чём-то. Интересно о чём были его мысли?'
- Деда! Деда! Тут что-то есть! Я тоже что-то откопал как ты тогда. - Закричал от восторга правнук.
- Ну-ка, ну-ка! Чего ты там нашёл? Давай-ка посмотрим.
На дне ямки виднелась часть какого-то ржавого предмета. Забрав лопатку, прадед стал потихоньку обкапывать внукову находку. Это оказался большой старый чугунок. Он даже вспомнил его название, в таких чугунках бабушка высаживала красивые цветы и расставляла их летом вдоль стены дома. Достав эту очень старую и с детства знакомую вещь, он аккуратно очистил её от глины и поставил на траву. Правнук стоял рядом, и смотрел широко открытыми глазами, затаив дыхание. Сверху чугунок был закрыт крышкой, которую после нескольких постукиваний молотком удалось снять.
Внутри лежала пожелтевшая от времени полиэтиленовая банка. Волнение правнука передалось и ему.
Немного успокоившись, он открыл банку.
Там лежала стопка пластиковых пакетов с бумажными листами, на которых было что-то написано.
Аккуратно взяв одну пластинку, он поднёс её ближе к глазам. От волнения его руки затряслись, а глаза увлажнились.
Сквозь немного мутный пластик он прочитал: 'Здравствуйте! Привет Вам из 2017 года! Надеюсь, что мои послания попали в хорошие руки, и хорошо было бы, если они попали к моим потомкам!.. В пакетах запечатаны несколько ДВД-дисков с историей моей семьи и некоторые наши семейные фото, которые были дороги нам. Это фото наших родителей, любимых детей и внуков...
Возможно, что у моих родных в будущем и сохранилось что-то: фото, диски или флешки, на которых это всё есть, а может и не сохранилось. Как знать, что там у Вас и как? Поэтому я продублировал многое с надеждой, что содержимое этого чугунка долежит в сохранности до дня его нахождения.
И ещё: у меня есть большая надежда, что это эта посылка из прошлого будет найдена одним из моих потомков, и я был бы очень рад, если бы он носил моё имя.
А если это послание нашёл кто-то другой, то у меня к вам просьба: если Вам будет не трудно, то, пожалуйста, найдите моих родных и передайте им это.
Не знаю почему, но думаю, что в этом моём огромном желании заложено многое! И пусть это мои сегодняшние фантастические мысли и мечтания, но вдруг, в этом и будет моё возращение!
А может она всё-таки существует - 'Связь Времён!'

- Деда! А кто это писал? - Спросил правнук.
- Это... Это написал и прислал мой деда, - ответил прадед, вытирая слёзы. - А звали его... звали его, так же как и тебя - Вова. Деда Вова.

- Почему всегда только мы должны дежурить и мыть полы? Почему ваши дети даже не записаны в списки дежурных? Они что лучше нас? - Напористо обратился с вопросами к воспитательнице шестого отряда Вовка и вышел на шаг вперёд из группы ребят, плотно стоящих друг к другу на веранде. - Мы, что обязаны за них работать? Они, что - лучше нас?
- Ишь ты, какой! Вечно чем-то недовольный! Ты, как разговариваешь со старшими? - возмутилась в ответ воспитательница, и тоже сделала шаг к нему навстречу. - Ты, ты ещё слишком мал, чтобы права тут мне качать!
Её детки, щупленькие пацан и девчонка, стоявшие по бокам, сразу же спрятались за материной широкой фигурой.
- Кто у нас сегодня дежурный по списку? Берите вёдра и швабры и работайте. Остальные до обеда могут погулять по лагерю!
- А мы не согласны дежурить! Мы уже все по одному разу отдежурили, а вот они, ваши дети, ни разу! И мы не будем тоже. Сами мойте и подметайте! - выпалил Вовка. Воспитательница не смогла выдержать такой напористости одиннадцатилетнего пацана.
- Ты, мне тут ещё будешь командовать и указывать, что мне делать, сопляк! - С этими словами она быстро подошла к Вовке и заехала ему своей толстой и потной ладонью по лицу. - Сопляк!
Вовка, не ожидавший такого оборота событий, отскочил и сжал кулаки, готовый дать отпор. Но в какой-то момент он увидел испуганные лица детей этой тётки. И это его почему-то остановило. Воспитательница тоже замерла, как бы в ожидании чего-то.
Вовка, молча, посмотрел на воспитательницу. Внутри его поднималась огромная обида на ту несправедливость, которая произошла сейчас: какая-то совсем чужая тётка ударила его! И за что? За правду! За то, что он сказал то, что было и так ясно! Так же нельзя! Первую мысль, которая почему-то пришла ему в голову в этот момент, он выпалил в лицо этой отвратительной тетки: "Был бы я девчонкой, я тебе кудри-то расчесал бы!". После этого он, с прищуром посмотрел ей в глаза, потёр ударенную щёку, повернулся, быстро спустился по ступенькам веранды и побежал в сторону Енисея. Слёзы от несправедливости сами текли по его щекам. И чем быстрее они текли, тем быстрее он бежал.

В углу огромной территории пионерского лагеря было одно из укромных мест Вовки и его четырёх друзей. Они обнаружили его случайно. В самые первые дни после приезда в лагерь, они из мальчишеского любопытства изучали местность, осматривали её в поисках устройства штаба отряда перед предстоящей игрой в Зарницу. У самого обрыва росла огромная сосна, окружённая несколькими рядами маленьких молодых сосенок. Молодняк рос плотной стеной, скрывающей маленькую полянку, вполне пригодную для "штабного" шалашика, так что лучшего места было бы и не найти. В "штабе" ими всё было оборудовано как надо: в трёх бутылках из-под лимонада хранилась вода, в двухлитровой банке - запас сухарей, а в литровой - купленные на базаре у бабушек семечки.

Ноги сами привели обиженного несправедливостью Вовку в их потаённое место. За это время в его голове пронеслось несколько десятков планов протестов. Жаловаться он никому не будет. Это однозначно! Мстить этой тётке побив её детей - тоже не то! Низко! Надо было придумать что-то более ... Что, более? Вовка не знал. "Но, найду!" - думал он, уже почти успокоившись. Смыв с лица все следы своих обид водой из запасов, он лёг на мягкую траву и стал смотреть на небо. Барашки облаков, медленно плывущих по необъятному пространству голубого неба, действовали успокаивающе. Это было его любимое занятие. И не важно, что происходило вокруг: шёл дождь или светило солнце, зима была или лето. В небе было очень много интересного! Если не плыли корабли-облака, то тянулись тонкие белесые сети, постоянно изменяющиеся и выстраивающиеся в сказочные картинки. Небо всегда жило своей жизнью, как в кино меняя картинки...

Кусты зашуршали и явно не от ветра. Из плотных зарослей на маленьком "штабном пятачке" появились Вовкины товарищи.
- Вовка, ты как? Больно было?
- Не, не больно! Но, подло и обидно!
- Точно, подло! Она думает что воспитательница, то ей всё можно! И эти, её сопляк с соплячкой, молчат и хмыкают!
- Да, шут с ними. Я, наверное, пацаны, уйду из лагеря. Пойду в Красноярск. А там, в аэропорту попрошусь у лётчиков до Норильска меня взять.
- Вовка, ты чего это, всерьёз?
Вовка и не думал минут несколько назад об этом. А тут мысль протеста сама пришла в голову. "А что? Мотану в Красноярск и вся недолга!"
- А если поймают?
- Кто?
- А кто его знает, кто. Мало ли.
- Сейчас вот сухари наши ссыплю в карманы, и вперёд! Вы, не против, что я сухари прихвачу?
- Я тоже с тобой пойду.
- И я.
- И я.
- А вам-то зачем? Вы не ругались...
- Так мы с тобой. Тебя обидели, значит и нас тоже! Так же, ребята?
- Так! Так!
Вовке было очень приятно, что друзья пришли и поддержали его. - Значит, идём в Красноярск!
- Идём! - дружно ответили ему мальчишки.

Забор пионерского лагеря ребята преодолели с лёгкостью. Чтобы не петлять и не заблудиться в сосновом бору, они решили идти по краю обрывистого берега вдоль реки. Енисей протекал через город Красноярск, так что мимо не проскочат. Так думали ребята, отправившись в своё первое протестное путешествие.

Отсутствие пятерых ребят из одиннадцатого отряда обнаружилось во время обеда. А когда они не появились в спальне на тихий час, пионервожатая подняла тревогу. Директор лагеря собрал ребят старших отрядов и попросил их проверить все укромные уголки территории. Через час об исчезновении детей было известно и в милиции.

К вечеру беглецов обнаружили в тридцати километрах от пионерского лагеря. Уставшие и исцарапанные пацаны были доставлены в начале в отделение милиции села Атаманово, осмотрены местными врачами и только потом переданы "с рук на руки" в пионерский лагерь.

Ночь для "беглецов" была без снов.
На следующий день они проснулись поздно. Солнце уже стояло высоко, освещая всю мальчишескую спальню. Приятный и тёплый ветерок гулял по комнате и ласково гладил "юных революционеров" по лицам и волосам. Пионервожатая, сидевшая на табуретке посреди комнаты с трёхлитровой банкой молока в руках, смотрела на спящих ребят с уважением и ждала когда они проснуться.
- Ну вот, ребятки, бабушки деревенские вам тут гостинцев передали: молочка и пирожки с картошкой. Набегались, говорят, пусть покушают! Давайте уже, вставайте, день-деньской на улице. Это вы, конечно, зря в бега ударились. Всё можно было бы и так решить и разобраться. Ну, что было, то было! Теперь уже и позади всё...

После тихого часа ребята беседовали с директором лагеря. О чём? Это было их тайной, о которой они никому не рассказывали. А воспитательница с детьми на следующий день тихо уехала из лагеря, и больше ребята её не встречали в своей жизни. И Вовка забыл об её существовании. Навсегда. И это, наверное, правильно.

Случай на проходной мясокомбината

Забойщик мясокомбината, Никита Скорняк, был личностью известной, так как обладал плотной борцовской фигурой и силой равной силе двух-трёх обычных мужиков.
Когда к воротам скотобойни мясокомбината съезжались грузовики-скотовозы из колхозов, то ночная и предутренняя тишина заканчивалась, и монотонное мычание быков и бурёнок заполняло всё свободное пространство на расстоянии не меньше километра.
Никита на протяжении многих лет изо дня в день ранним утром вразвалочку проходил вдоль этой ревущей очереди, твёрдо ступая своими сапогами сорок седьмого размера на годами протоптанную тропинку. И из года в год повторялось одно и то же: скотина замолкала и косилась в его сторону, опуская голову, как будто понимала, кто он и зачем сюда идёт. Он тоже искоса поглядывал на этих животных, покорно ждущих свою кончину. А так как Никита был балагур-весельчак по натуре, то просто, молча, пройти мимо этой вереницы с мычащими животными он не мог, и через одну-две машины начинал хмурить брови и делал резкое движение в сторону кузова со словами:
- Вот, я вам! - и показывал коровам обеими руками "две козы". Обречённое животное окончательно замолкало и шарахалось к противоположному борту. Никита, улыбаясь, продолжал свой путь к проходной.
У калитки так же изо дня в день его встречал старший охранник - довольно таки вредный и нудный старик:
- Ну, что, Никита, опять на работку плетёшься, чтобы кусок мясца уворовать?
- Да, нужно оно мне, "мясцо" твоё!
- Мясцо-то, допустим, не моё, а скотское, да притом ещё и государственное, а ты вон какую морду-то отъел, уворовывая государственное!
- А ты что видел, как я ворую, или поймал меня на этом деле? Или поговорить охота, да напраслину на меня нагородить!
- Не поймал?... Не поймал, но поймаю всё равно! Теперь вона, в выходные-то сетку натянули, так что через забор-то не перебросишь - отошла лафа, да и дыры в заборе все залатали. Закончилась медведю малина-то!
- А я и не переживаю про это! - Буркнул в ответ Никита, сплёвывая смачно в сторону. - Вредный ты человек, всё всех подозреваешь!
- Я-то на то здесь и поставлен, чтобы вот такие как ты не воровали!
- Какие такие?
- А вот такие самые!
- А как вы? Не такие ли - самые? не больше ли нас, работяг, воруете?
- Иди-иди, работай... Ишь, разговорился!
- Да, ели мне надо будет своровать, то ты и не заметишь, ... хрыч старый! - проворчал Никита, удаляясь от проходной.

После того разговора Скорняк в течение двух дней в перерывах между забоями прогуливался и внимательно присматривался к своим бывшим "лазейкам". Заделано всё было на совесть. Сетка, натянутая поверху забора, тоже была высокой, что даже при его силушке вряд ли получится перебросить не то что три, а и пару килограммов. "Обложили...суки..." - мысленно возмущался Никита. А чтобы не привлекать внимания к своим обходам, он устроил возле забора в удобном закутке "место для курения" из трёх "столетних" досок, подобранных в кустах. Из "курилки" в обе стороны метров на двести хорошо просматривалась территория, прилегающая к ограде.
Ещё два дня ушло у Скорняка на полное изучение ситуации, но вариантов выноса мяса становилось меньше и меньше, приближаясь к одному - вынести на себе. Он всегда был противник такого метода: маловато будет, уж не говоря о том, что риск попасться - был большой, если не делиться с охранниками! А делиться с этими "дармоедами" и "стукачами" - ох, как было не охота! Да, не то, что не охота, а это вообще было бы "западло"! Это бабёнки там разные, из обдирочных и фасовочных цехов, могут поделиться: сунет каждая в урну возле проходной шматок в грамм триста-четыреста, и идёт себе "птаха" в свободной пляске через проходную. Ну, а коли не сбросила "пайку", то пощупают они её с коленок до плеч, пощекочут, заберут припрятанное, да и отпустят ни с чем. Возмутится поначалу немного на это "дурёха", да в другой раз, чтобы нещупаной быть, возьмёт да и привяжет под юбку полкило или кило мясца, а маленький свёрток с "данью мясной или колбасной" в урну бросит для этих фраеров-охранников, собака их задери! А сама, трясясь как лист, и пройдёт на выход. Так и привыкают к платежу оброков...
А Никита делиться ни в жизнь с этими "вертухайчиками" не хотел и не будет! Нет-нет! Пусть полопаются от злости, чем он им "пайку" сунет! Ни от жадности - из принципа! Он-то килограммов четыре-пять в два дня, бывало, перебросит, так и то не для продажи: мать с отцом больные, сестрёнка непутёвая - нарожала троих от этого "гаврика", а он всё в тюрягу смотрит, хорошо, говорит, там - понимают его. Вот опять "к понимающим" ушёл на семёрку! Сука! А где она, без мужика, троих одна прокормит! Им-то расти надо, им-то питание хорошее нужно! Да! Вот, суки, обложили! Это значит, чтобы я на поклон к нему, вертухайчику хренову, пошёл! Да, ни в жизнь! А может заложить их, гадов! Нет, это вряд ли. Они и с ментами явно делятся, вон ППС-ка каждый вечер к концу смены подчаливает. Прикормились... сволочи ментовские! Что делать? Может к главному ветврачу напроситься, вдруг да поможет! Нет, это вряд ли. Ну, один раз поможет, а потом...
Нет, видимо, всё-таки придётся на себе выносить! Не хочется, а надо!
Прошла ещё одна долгая неделя. Время двигалось к зиме, начались осенние дожди, предвестники, скорого снега. Больные мать с отцом, нуждающиеся в постоянном хорошем питании, чахли на глазах, племяши тоже посматривали с надеждой в его сторону. А тут ещё и осень со своими промозглыми и моросящими дождями, хоть и кратковременными, но всё же давила на психику.
И Никита Скорняк всё же решился вынести мясо на себе. После окончания смены он поместил под рубаху холщёвый пояс, похожий на большой патронташ, в отсеки которого опытные "несуны" помогли ему разложить мясные ленты, и пошёл своей грузной, размеренной походкой, меся грязь огромными сапогами, к проходной мясокомбината.
Метров за двадцать до будки ненавистного охранника, он увидел его силуэт в окне с приложенной рукой ко лбу.
- Засёк, наверное! - Как-то просто подумал Никита. Но обратной дороги у него уже не было и надо было идти вперёд, не показывая вида. Надо, авось всё и обойдётся!

Через пару минут дверь проходной перед Скорняком отворилась и на пороге, с ореолом вокруг головы от тускло светящейся лампочки, стоял улыбающийся старший охранник.
- Проходи, дорогой мой, давно тебя жду, голубчик!
- А чего ждать-то! Чай каждый день хожу утром, да и вечером на твою физию любуюсь! Уж больно она у тебя остроносая да ехидная.
- А это, мил человек, ничего! Каждому ворюге всегда так некрасиво видится его поимщик! Это, ничего! Проходи, родной ты мой, посидим, потолкуем как старые друзья!
- Чё-то, я тебя не пойму. То - ворюга, то - потолкуем! Да, и не друзья мы с тобою, вроде! Так, знакомые.
- Шуткуешь! Это хорошо. Да, ты проходи, проходи, а то дождичек на улице, неудобно как-то!
- Да, ничего, мне тут до трамвайчика не далёко, не промокну.
- Подождёт твой трамвайчик, Никитушка! Подождёт. Может быть. А нет, так на чём-нибудь другом уедешь! Да, ты присаживайся, пока...
Никита понял, что попался. Глупо так! Глупо-глупо-глупо! Он вразвалочку подошёл к столу и сел на единственную, обшарпанную за годы, табуретку.
Старший охранник сиял как новый месяц.
- Ну-с! Начнём-с!
- Чего, начинать-то? - прикинулся непонимающим Скорняк, всё ещё надеясь на какую-то справедливость, которая должна где-то быть. Ну, хоть когда-то! Садиться в тюрьму из-за трёх килограммов не хотелось. Да, и мать с отцом, тогда - всё! Никиту аж передёрнуло от нехороших мыслей о судьбе отца с матерью...
- Освобождайся от груза своего, от лишнего веса, так сказать! - с ехидной улыбкой произнёс старший охранник.
"Странно, я даже имени-то его не знаю. Столько лет работаю, а ни имени, ни фамилии его и не знаю. Чудно!" - опять откуда-то странная мысль всплыла в голове Никиты.

С улицы донёсся чей-то голос:
- Аристарх Наумыч! Выйди скорей, тут вот водитель багажник не хочет открывать!
Охранник быстро подошёл к двери, обернулся:
- Я сейчас, голубчик, скоренько вернусь! А ты не стесняйся, выгружайся на стол!
Охранник упорхнул, прикрыв за собой дверь. Скорняк огляделся. Комната охраны была пуста: дверь, окно, стол на четырёх ножках и стул хозяина коморки, облезлая табуретка на которой он, Никита, сидит, да рогатая металлическая вешалка с дождевиком охранника. Всё! Ни шкафчика, ни тумбочки маломальской, куда можно было бы засунуть свёрток с мясом, и форточка закрыта, даже заклеена. Намертво!
Никита встал, вытащил тугой свёрок с мясом, покрутил его в больших руках, и неожиданно увидел, что дождевик-то с капюшоном. Он быстро, не раздумывая, шагнул к вешалке, опустил свёрток в капюшон и быстро сел на табурет. Буквально тут же открылась дверь, и в помещение вошёл охранник, Аристарх Наумович, и ещё двое незнакомых ему людей.
- Ну-с, голубчик! Не вижу товара на столе. Вот и товарищи из ОБХСС хотели бы тоже посмотреть на твой груз.
- Так, у меня ничего и нет! Я вообще не понимаю, что тут и как!
- Ну, что же, тогда извиняй, дружок. Придётся тебя обыскать. Ты уж не обессудь.
- Это, конечно, не очень-то приятная процедура, но что же сделаешь. Такая ваша службишка. Обыскивайте. Только аккуратней, я щекотки боюсь, могу ненароком рукой махнуть. Не обессудьте, еже ли что!

Обыск был выполнен профессионально, но закончился полным обломом.
- Странно! - озадаченно произнёс Аристарх Наумович, почёсывая костлявыми пальцами затылок. - Должен был быть свёрток, кило так четыре, не меньше. Странно всё это, очень странно!
Два незнакомца отошли к окну:
- Ну, на нет и суда - нет! Иди мужик, да смотри, не балуй с этим делом. Свободен!
С гордым видом свободного человека Никита Скорняк вышел из проходной, прикрыв дверь ногой. Выйдя за ворота мясокомбината, Никита снял кепку и подставил своё лицо к струям дождя, как бы желая смыть с себя всю грязь, которая была прилипшая к нему до сегодняшнего случая. До вот этого самого случая в проходной, который перевернул всё его понимание самого себя и того, что происходит вокруг, и на мясокомбинате в частности. "А ведь я - вор, получается! Простой вор. И со стажем! Господи, как же это так всё вышло-то! Ну, родители болеют, ну сестра с детьми там..., ну не умирают же с голоду! А я - вор! Нет, всё! С завтрева начинаю новую жизнь! Что я мало зарабатываю? Нормально зарабатываю. А почему же это я тащю украдкой то, что я могу купить? Вот завтра пойду к главному ветврачу и выложу ему всё, что у меня давно наболело, и пусть он решает этот вопрос с начальниками разными. Пусть они магазин открывают при мясокомбинате и продают своим рабочим разные эти мясные продукты хотя бы раз или два в месяц, да дешевле чем в магазинах да на базаре. Тогда и воровать мы не будем! Я-то теперь точно - ни в жизнь! Факт!" С этими чистыми мыслями и чистейшей совестью шагал от проходной мясокомбината к трамваю обычный забойщик скота - Скорняк Никита. Одна мысль, всё же, не оставляла его: а, вдруг, как найдут тот свёрток в капюшоне? Найдут-то точно! Только вот доказать, что это его свёрток они, конечно, не смогут. Не поймали! Да и воровать он теперь больше не намерен. Хватит! А этот, как его там, Аристарх, и имечко-то, какое у него, прямо поповское, пострадает он - как у него мясо-то в капюшоне найдут! Да, и нехай с ним, ворюга-то он ещё тот! Похлеще нашего брата! Зарплату, охранники эти, хорошую получают, да ещё дань со всех собирают, а мясо-то, наверное, по соседям продают. Опять же деньги им в доход! Мироеды! Да, и поделом ему будет. А, может и не посадят. Отдаст тем двоим штатским мой свёрток, да из загашника ещё добавит и откупится, гад! Да, и чёрт с ними! Главное, что я этим больше не хочу заниматься. А то, так и за сестриным мужиком ненароком можно уехать, упаси господи!..

А в это время в проходной состоялся короткий и не очень-то приятный разговор для Аристарха Наумовича.
- Ну, и что? Где твой ворюга-то отпетый? Понимаешь, что ты нас вызвал по ложному подозрению? Мы, конечно, в рапорте это укажем. И руководству мясокомбината соответственно будет направлено представление. Так что, товарищ старший охранник, будьте готовы! А сейчас подпишите наш протокол, и вот здесь поставьте свою ценную, для нас, подпись. Давай, будь здоров, Наумович!
После ухода оперуполномоченных, Аристарх сел и откинулся на спинку стула и задумался, закрыв глаза, нервно выстукивая дробь пальцами по столу. Это продолжалось несколько минут. И он никак не мог понять, как же это всё произошло? Тот, кто ему сообщил про Скорняка, сам помогал тому затариваться. А, может быть, этот здоровяк по ходу выбросил где-то мясо в кустах? Нет, он шёл с мясом! Это точно! Куда оно могло подеваться, вот в чём вопрос? А теперь вот отвечать перед начальством за ложный вызов ментов? Неприятное это дело! Ох, непрятное!
Прошло несколько минут раздумий.
Вдруг на его голову откуда-то что-то закапало. Проведя рукой по волосам, Аристарх увидел кровь на ладони. От неожиданности он вскочил, резко отодвинув стул назад, от чего вешалка с его дождевиком упала, и из капюшона плаща вывалился большой бурый свёрток, кровь из него и капюшона медленно расплывалась по грязному кафельному полу, образовывая восклицательный знак.
Аристарх Наумович понял, что это знак о его последнем дне работы на мясокомбинате!