Огни бесчисленных, громоздящихся одна на другую, рябящих, словно экран старого телевизора, вывесок исполняли на оцинкованной стойке причудливый танец. Из-за этих, не подчинявшихся, казалось, никакой логике лучей, принимавших самые причудливые цвета, и, хотя ярких, но как-то неудачно установленных светильников под самым потолком довольно большая комната казалась крошечной коробкой, в которую едва может уместиться человек. Сидящая за перегородкой медсестра ‒ высокая и худая девушка лет двадцати с хвостиком, наконец, справившись с гудящим тугодумом-компьютером, открыла на нём нужный бланк. Только теперь она подняла глаза на вошедшего ребёнка.
Чуть переминаясь с ноги на ногу, с детским любопытством оглядывала новую для себя комнату рослая худенькая девчушка. Кожа её была довольно смуглой (во всяком случае, для жительницы тех мест, куда из-за смога и гигантских серых груд стекла и бетона, проникали лишь редкие лучи солнца), но коротко остриженные растрёпанные волосы ‒ огненно рыжими. Такое сочетание было, хотя и красивым, но, не особенно удивительным. У самой медсестры чёлка, и вовсе, была выкрашена в ярко-фиолетовый. Но у новой знакомой подобный контраст, казалось, лишь дополнял образ, образ бабочки, случайно попавшейся в цементную ловушку, образ весёлой нимфы, забрёдшей в край, где слои асфальта давно скрыли корни последних деревьев. Казалось, ослабь персонал приёмника-распределителя бдительность, ‒ маленькая птичка разобьётся о гигантское стекло, попытайся держать её чуть крепче, ‒ задохнётся. К такому облику вовсе не шёл похожий на матросскую робу костюмчик, состоявший из серо-голубых блузки и юбки до колен. «Наверное, сбежала из какой-нибудь закрытой школы, ‒ пронеслось в голове медсестры, ‒ впрочем, не моё дело, как и то, почему она босая».
Тем временем, странная гостья едва слышно приблизилась к стойке и стала с интересом разглядывать пляшущие на ней блики. Молодая приёмщица невольно улыбнулась.
‒ Ты лучше к окну стань, оттуда лучше видно, ‒ она не понимала, зачем это говорит, ‒ перед ней был очередной беспризорный ребёнок, которого надо было поскорее оформить и передать в другие руки, пока и без того задержавшийся персонал не ушёл, а дежурный не лёг спать, ‒ может, хоть представишься? ‒ Добавила медсестра уже строже.
‒ Марлен, ‒ ответила девочка таким голоском, будто спрашивали о том, какой подарок она получила на последний праздник.
‒ Или Лу̀на, ‒ прозвучало, когда девушка уже успела набрать «Марл».
‒ Или Стелла, ‒ как ни в чём не бывало продолжила девочка под её укоризненным взглядом.
Эту чертовку следовало бы хорошенько отшлёпать, а потом взять у неё из вены две, нет, три пробирки крови. Но поздняя гостья вела себя так непосредственно, так мало было в её голосе не то, что злобы, но и просто желания «поддеть», при этом девчонка так мило улыбалась, что желание хоть чем-то её наказать как-то сразу пропадало. Но работу надо было продолжать хотя бы с тем, чтобы помочь ей обрести новый или вернуть прежний дом.
‒ Кто бы ты ни была, будь хорошей девочкой. Мне ведь нужно тебя записать, а иначе как прикажешь быть?
‒ Мари, ‒ выдохнула девочка так, словно ей самой надоела эта глупая игра.
‒ Хорошо, ‒ длинные и тонкие, как у пианистки, пальчики с короткими, но ухоженными разноцветными ноготками застучали по клавишам, ‒ на этот раз поверю. Фамилия какая у Мари?
‒ Не знаю.
И это было похоже на правду (казалось, девушка начала уже понимать логику поведения этого не совсем обычного ребёнка). Поставив на месте фамилии прочерк (благо программа позволяла), она попросила Мари полностью раздеться. На удивление медсестры девочка без возражений, расспросов и очередных глупых шуток расстегнула блузку и спустила на пол юбку. Под ними оказались свободный белый топик и чёрные спортивные шортики. Жестом фокусника она избавилась и от них, освободив чудесную (особенно для этой поры, когда девочка только начинает превращаться в девушку), словно вырезанную из лучшего дерева фигурку.
‒ Ого, какая ты! ‒ Искренне почти восхитилась медсестра. ‒ Волосы натуральные?
‒ Мари их не красила, ‒ отчего-то стало ясно, что у этого ребёнка есть привычка говорить о себе в третьем лице, ‒ если вы об этом.
‒ Об этом. Да, ободок свой, ‒ взгляд приёмщицы упал на жёлтую полоску, почти незаметную за взъерошенными волосами, ‒ тоже сними и мне отдай.
Девочка взялась, было, за эту штуку, но потом убрала маленькие ручки, не то вопросительно, не то с осуждением посмотрев на свою новую знакомую.
‒ Давай-давай, действуй. Тебе потом всё вернут. Не будешь же ты в нём купаться.
Стянув с рыжей головы этот предмет, оказавшийся очками-«консервами», с непроницаемыми чёрными стёклами и какими-то портами, Мари положила его на стойку. Записав его просто как «очки» (в современной электронике она мало что понимала, а спрашивать у хозяйки было бесполезно), медсестра (на деле, мало на что надеясь) спросила, сколько вновь прибывшей лет.
‒ И один, и два, и три... ‒ будто она только этого и ждала, девчушка начала загибать по одному пальчики.
‒ Перестань! Пишу... ‒ она на секунду задумалась, ‒ двенадцать. Если ошиблась, ты сама у нас будешь виноватой. Всё, Мари, ‒ с чувством облегчения она нажала «Отправить», ‒ доктор нас с тобой уже ждёт.
Встав, она взяла девочку за руку, но почувствовала что та, не желает двигаться с места. Маленькое тельце оказалось настолько сильным, что, не сделав больно, насильно заставить его хозяйку что-то делать было нельзя.
‒ Так, и что это у нас опять?
‒ Я с незнакомой никуда не пойду, ‒ голос Мари звучал серьёзно, но в необычных, цвета утренней зари, глазах сидело по чёртику, ‒ представься для начала.
‒ Фрея. Теперь идём.
‒ «Фрея Теперь Идём». Интересное имя!
Шлёпая босыми ножками по длинному коридору, с назойливо гудящими дежурными лампами, девочка так и не замолчала. Сначала она на несколько ладов переиначивала имя Фрейи. Потом начала рассказывать про то, как раньше жила в доме с похожими стенами и линолеумом. Затем пошли и вовсе мало реальные истории, например, про отца-археолога, нашедшего «Золотые доспехи, прям, золотые-золотые, Мари даже их немного поносила». Другая была про «Во-ооот такую рыбу, которую мы с ним поймали и съели» (всё бы ничего, но в той реке, о которой она говорила, давно уже не водились и головастики, а на удачную рыбалку могли надеяться только посетители специально для того построенных прудов). Были и подражания разным персонажам фильмов, мультфильмов, игр и книг.
Уже почти перед кабинетом врача Мари вспомнила гика-грубияна из недавно прошедшего сериала. Фрейя знала этот сериал и помнила серию, где тот упоминался, хотя и не обращала на этого персонажа особого внимания. Ей он казался просто наглецом, пользовавшимся своим положением клиента для того, чтобы поставить официантку в неловкое положение, а знанием боевых искусств, ‒ чтобы «отметелить» парня, пытавшегося её защитить. За это нахал был заслуженно наказан, а попутно раскрыты некоторые важные для сюжета действующие лица. Но Мари была другого мнения. Она, и правда, считала первый поступок того персонажа плохим. Но вот дальше заявляла, что его соперник «Получил по-честному. А, значит, должен был утереться и утешиться тем, что прав-то он, а девчонке потом мороженное купить. И уж никак не прятаться за другими. Вот что, уж точно, не по-мужски. Вообще, не по-человечески. Мари после той серии даже этот сериал стала меньше любить. Что же это получается? Ты слабый ‒ тебя обижают. Ты сильный ‒ тебя обижают, прячась за девчонками». На это Фрейя не нашлась что ответить, кроме «Это уж ты что-то не то говоришь. Давай, заходи!».
Кабинет оказался маленькой комнаткой, освещаемой одним плафоном. Кроме стерилизатора, шкафа для одежды, кушетки и стола, за которым сидел мужчина лет 35 со скучающим выражением лица, здесь ничего и не было, да и поместиться не могло. Уже троим здесь было тесно.
‒ Здравствуй, ‒ почти без эмоций обратился он к вошедшей девочке, на секунду глянув на экран небольшого монитора, ‒ Мари. Подойди ко мне.
Уже без былого куража девочка повиновалась. По всё ярче разгоравшимся щёчкам было ясно: чувства стыда и унижения знакомы и ей. Тот, в чьи руки (одна из которых железная) Мари теперь попала, слыл большим знатоком своего дела. Проблема для неё (и, неожиданно, самой Фрейи) заключалась в другом: лицензию на работу с детьми врач получил лишь недавно. Раньше, до того, как был комиссован по инвалидности, он служил военным медиком и привык соответствующим образом относиться к обследуемым.
К чести вновь прибывшей, она оказалась на редкость терпеливой. Лишь глазёнки, со стоящими в них блестящими капельками говорили о боли, а успевшее полностью покраснеть личико ‒ об усиливающемся стыде. Когда доктор положил Мари к себе на колени и буквально выгнул её в дугу (только здесь девочка позволила себе тихонько охнуть), Фрейя, прежде много раз присутствовавшая на таких процедурах, едва удержалась о того, чтобы остановить его. В конце концов, это делалось ради её и других детей блага, да и спросить врача кое-о-чём следовало.
‒ Скажите, ‒ обратилась к нему Фрейя, ‒ а можно узнать, что у нашей девочки, ‒ медсестра взъерошила волосы Мари, ‒ а то странная она какая-то.
‒ Ну, ты же её по голове не била, ‒ усмехнулся мужчина, ‒ а так я могу сказать только, что сознание у неё ясное, состояние активное. На счёт того, бросится ли она на одного из нас с ножом на следующий день, ничего не скажу. Да и никто не скажет. Это, вообще, очень трудно. Даже психиатры (а я, на минуточку, терапевт) в справках пишут «На момент обследования нарушений не обнаружено». Сдай-ко её, лучше Хел и иди домой, если не дежуришь. Не стоит привязываться к некоторым из тех, кто через пару дней либо в приют уедет, либо к маме с папой. Это и бессмысленно, и по отношению к другим детям не честно. Кстати, Мари, ‒ остановил их врач уже у открытой двери, ‒ я не мог тебя видеть на станции Европа-1, во время инцидента 5.05?
‒ Да, ‒ произнесла девочка таким же тоном, как тот, которым она отвечала, что её зовут Марлен, ‒ я тогда, как раз, манёвренным бойцом управляла. Ррррр.... бабах! ‒ Казалось, вовсе забыв о болезненных и смущающих манипуляциях, она в своей обычной манере изобразила взрыв.
‒ Ну, я так и думал, ‒ улыбнулся врач (видимо, непосредственность новой воспитанницы действовала и на него или же перед бессонной ночью на дежурстве он просто хотел немного развлечься), ‒ руку ты мне тогда, конечно, размозжила, ‒ он помахал бионическим протезом, ‒ но я, хотя бы, сижу здесь и с тобой разговариваю. И на том спасибо.
‒ Пожалуйста. Если хотите, я вам с удовольствием и вторую...
‒ Иди давай, ‒ без злобы он погрозил девчонке кулаком, ‒ вторую она мне!
Доктор, конечно, шутил, а Мари по своей привычке несла чушь. Иначе и быть не могло. Уверенность, правда, колебали странный полувоенный костюм, откуда-то взявшиеся у ребёнка знания о недавнем, всего только пару лет как начавшем использоваться изобретении ‒ манёвренном рабочем, применявшемся при монтаже конструкций в открытом космосе и на малых планетах, его вооружённой версии, созданной пиратами (об этом не знала бы и сама Фрейя, не командуй её отец войсками в этом секторе). Конечно, всё это вздор! Но слишком уж много странных совпадений. Погружённая в подобные невесёлые размышления, под всё те же задорные и глупые истории от подопечной дошла она до двери в ванную.
Здесь их, и правда, уже ждала Хелен или, для друзей и коллег, Хел ‒ невысокая, но крепкая, тоже ярко-рыжая (хотя и светлокожая) студентка последнего курса медицинского университета, подрабатывавшая санитаркой. Наверное, её можно было бы назвать подругой Фрейи, если бы не одно «но» ‒ странное, порой пугающее отношение Хелен к детям. С теми из них, кого ей надо было стричь и помогать мыться, девушка часто «играла», проделывая или заставляя проделывать разные штуки, как остроумные, так и откровенно жестокие или циничные.
И как же оставить с ней наедине девочку, к сердечку которой, казалось, навсегда, уже был перекинут мостик из души Фрейи? А как можно было доверять других детей? Быть может, следует подыскать другую работу? Но как бы там ни было, теперь Фрейя не бросит свою новую подругу.
‒ Эта с подружкой к тебе пришла сегодня, ‒ стараясь выглядеть максимально бодрой, она распахнула дверь.
‒ Чудесненько, ‒ Хелен расплылась в своей обычной очаровательной, но с хитрецой, улыбке, ‒ так, теперь ты, рыжик, становишься коленками спинкой ко мне сюда, на стул. Спинку прямо. Ну что, Фрейя, ‒ зайдя за спину Мари, Хел взяла две рыжих прядки и потянула их в разные стороны, ‒ я тут на днях кое-что придумала. Игрушечка, кажется, подходящая. Давай теперь ты, знаешь что...
Надо было видеть перемены, произошедшие в Мари. Не полное жизни существо из каких-то других, куда более добрых и весёлых, места и времени теперь стояло коленками на мягком сидении. Перед ней был несчастный, покинутый ребёнок, обнажённый и беззащитный, тот, кого вот прямо сейчас должны были сильно обидеть, не смотря на всю трудно измеримую мощь его непосредственности и нестандартного мышления (только ли их?). Девочка даже не могла просить о защите, не была в состоянии поднять и взгляда, настолько сильно охватило её душу отчаяние.
‒ Ты про «нашу маленькую сестрёнку»? ‒ Почему-то Фрейя сразу поняла: то, что легко заметил даже циничный доктор, Хелен не осмыслит, точно. Тут надо было действовать иначе. ‒ Помню, Лиз Рассказывала. Только, вот, ничего у нас не выйдет. Времени теперь сколько? Я-то поиграю с сестрёнкой и уйду, а тебе её ещё Старухе сдавать.
‒ И что? Мы ведь быстро! Так, детка, откинься назад, убери ручки, раздвинь ножки, а ты, Фрейя, берёшь...
‒ Сиди, Мари, как сидела. Дело, Хелен, в том, что Старуха ложится в одно и то же время. И, пока оно не настанет, у нас едва хватит времени девочку подстричь, помыть и отвести туда. Я для того и здесь, чтобы помочь это сделать быстрее. А иначе, Хел... ты разве не помнишь, что было, когда ты с той девчушкой запоздала? Думаешь, во второй раз тебе придётся в два раза легче?
‒ Ты стриги, ‒ после секундного раздумья совсем другим тоном произнесла Хелен, ‒ а я подготовлю ванну и дезинфекцию.
‒ Спасибо, ‒ произнесла Мари одними губами.
‒ Пожалуйста. Только теперь придётся потерпеть. Я не очень хорошо стригу.
Кафельные стены гулко разнесли шум разгоняющейся машинки. Но тут дверь распахнулась, слетев с одной из петель. На пороге стояла вооружённая лучевым пистолетом откровенно одетая девушка лет девятнадцати. Почти механически стала Фрейя на её пути. Никто, кем бы он ни был, пальцем не тронет маленькую подругу, пока скромная медсестра ещё может стоять на ногах.
‒ Не отдам, ‒ прорычала она, сжав кулаки, ‒ пошла вон!
‒ Спокойно, Фрейя, ‒ встав, Мари погладила её по руке, ‒ от этой меня защищать, точно, не надо.
‒ Здравствуй, Ханна, ‒ подойдя почти вплотную, девочка крепко обняла позднюю гостью.
‒ Привет! Может, отпустишь, а то нам твою одежду искать ещё?
‒ Хи-хи! Не-ет. Я вон, что лучше сделаю, ‒ и ловко вскарабкалась на подругу, оказавшись у неё за спиной, ‒ а на счёт вещей, Фрея, не поможешь нам с ними? Будь хорошей девочкой. А то я же с неё не слезу, и у Ханны будет грыжа, из-за тебя, между прочим.
Пиратка и медсестра с фиолетовыми волосами засмеялись. Смех этот, правда, был каким-то нервным и вскоре затих. Но куда хуже было зажавшейся в угол рыжеволосой молодой женщине, из-под неё уже начала растекаться дурно пахнущая лужа.
‒ Ну как я могу допустить, чтобы у разбойницы и грыжа? ‒ Фрейе, точно, следовало помочь, она уже начинала говорить, как Мари. ‒ Нельзя так. Сейчас всё верну, как и обещала. Только вот поговорю с коллегой. Хел, ‒ она повернулась к рыжей медсестре, ‒ ты же у нас дочка крупного учёного, так?
Дрожа всем телом, та, к кому она обращалась, чуть заметно кивнула.
‒ Так вот, иди и пристройся к папочке под крылышко, в лабораторию какую-нибудь. Работа с детьми не для тебя. А на новой благодари Мари, что она не попросила тебя грохнуть, на что имела полное моральное право. Это ясно?
На этот раз Хелен замотала головой, словно дрессированный тюлень.
‒ Молодец. Идёмте, девчонки, а то копы, небось, уже в пути.
‒ Мы на мини-шаттле, а он на крыше, ‒ немного хвастливым тоном ответила Ханна, ‒ а ты давай, лучше, без глупостей.
‒ Ну куда уж мне, по глупостям у нас другая подружка... кстати, Мари, теперь я не то, чтобы совсем согласна, но, во всяком случае, поняла твою точку зрения на счёт того персонажа.
Не отрываясь от спины подруги, спасённая девочка улыбнулась.

Через невысокую деревянную дверь, выкрашенную масляной краской, в гулкий коридор вышла рослая худенькая девочка на вид лет одиннадцати. Её почти детская фигурка была облачена в белое платье с синим,как на матросской робе, воротником. Синие полосы были и на коротких, чуть ниже плеч, рукавах, и на подоле, едва прикрывавшем колени. Талию плотно стягивал красиво смотревшийся на почти идеально белой ткани широкий чёрный ремень. Также крепко были стянуты шнурки на её ботинках. Было похоже, будто прилежная воспитанница приюта вышла, чтобы увидеться с родственником. Сходства добавляли и коротко остриженные белые, как снег, волосы моей давней знакомой.
– Вивиан, всё в порядке? – Произнёс я вместо приветствия, выдержав, быть может, слишком долгую паузу.
– Да. Как я вам? – она крутнулась на месте, давая возможность рассмотреть свой новый наряд.
– В роль приютской вписываешься удовлетворительно. Заказы от всех получила?
– Только от Элси. Остальным ничего не нужно. Так что, по дороге зайдём обменять мои и её билетики…
– Это я понимаю. Идём.
Так начинался наш день. День короткий и почти незаметный в бесконечной веренице таких же, но от того ещё более ценный. Из отзывавшегося эхом на каждый шаг пустого в этот час коридора с крашеными стенами и маленькими окошками под самой крышей мы вышли на залитую утренним светом галерею. Оттуда – на вымощенный каменными плитами двор, окружённый колодцем старых, увитых плющом стен. Затем опять оказались в коридоре, похожем на предыдущий, но более тёмном. Здесь сидящая за стеклянной, как в аптеке, перегородкой высокая и худая женщина, пару раз бросив сомневающийся взгляд поверх роговых очков, обменяла-таки двадцать протянутых девочкой разноцветных картонных квадратиков на несколько купюр и горку медяков.
Так, почему-то молча, мы дошли до сторожки. За ней была оживлённая в часы пик, но теперь тихая полупустая улица, вымощенная булыжником, за много лет, казалось, вросшим в склон невысокого, но крутого холма. По нему, словно цепочка альпинистов, взбирались крытые черепицей одно-двухэтажные домики. С того места, где мы стояли, можно было видеть возвышавшийся над островерхими крышами обгоревший шпиль собора, окружённый строительными лесами. Чуть дальше над невидимыми отсюда корпусами восстанавливаемой фабрики склонились стрелы паровых кранов. Ещё дальше начиналась поросшая вековым лесом Драконова Гора, спускавшаяся к большому озеру, воду которого она «пила» не первую тысячу лет. А за ним уже и вовсе ничего нельзя было различить. Казалось, весь остальной мир навеки скрыла голубовато-белая дымка, поднимавшаяся от чуть подёрнутой рябью водной глади. Лёгкой, но непроницаемой пеленой накрывала она и истерзанные взрывами поля, и разрушенные дома, и порты с затопленными кораблями, и закопчённые обрубки рельс, будто воздетые к небу в немой молитве. Можно было подумать, что ничего этого и не было вовсе, что всё, что случилось там, было дурным сном. Но живая свидетельница и непосредственная участница ужасов, творившихся наяву, теперь стояла рядом со мной.
– Ну, что? Поищем тебе в лавочках купальный костюм и туда? – я кивнул на озеро, стараясь, как мог, выглядеть бодрым.
Девочка молча покачала головой.
– Что так?
– Вы, и правда, не понимаете?
– Пока ты мне не скажешь, – нет.
– Там, – она кивнула на лес, – деревня сами знаете, кого. И по всем договорам берег тоже относится к их территории. Конечно, та его часть, что у полотна, да ещё порт, принадлежат людям. Но ведь мы не там будем купаться. И если человека внутри своих границ они ещё потерпят (отдыхают же там горожане, в конце концов), то о бескрылой… – в уголках разных по цвету глаз Вивиан появились слёзы.

***
Бескрылые… Прежде мне несколько раз приходилось слышать это слово. Первый – вскоре после залпов «Гордости Союза». Наверное, лет через двадцать, когда сравнительно недавние события окончательно станут историей, я буду учить своих подопечных тому, какая то была гениальная операция, а какой-нибудь мой коллега из Империи – тому, какое это было наглое мошенничество.
Задолго до того, как стальной гигант встал на ударную позицию в низовьях Большой Змеи, люди начали заглядываться на таинственные земли, словно частоколом, окружённые упирающимися в лазурный свод зелёными колоннами. Но суеверный страх перед почти несокрушимой мощью их хозяек останавливал даже сильнейших. Тех же, кто, всё-таки решался переступить роковую черту, ждало нечто куда более опасное. Никто из смельчаков не вернулся домой. И лишь обгорелые кости, иногда обнажаемые оползнями да остатки некогда сверкающих доспехов, до сих пор украшающие стены замков некоторых крылатых королев, герцогинь и баронесс, говорили о печальной судьбе тех, чьи имена давно канули в пучину забвения.
Экспедиции фей, напротив, были в большинстве своём удачными. Оружия, способного их остановить, у людей, попросту, не было на протяжении большей части их истории. И человечеству, скорее всего, пришёл бы конец, если бы феи были едины и их было хоть чуточку больше. Но во всём мире их, вероятно, не нашлось бы и сотни тысяч. Тех же, что жили близко к человеческим городам и сёлам, не насчитывалось и десяти. И эти десять тысяч, в беспорядке разбросанные по всей планете, занимались тем, что почти всё время воевали между собой. Какое уж тут уничтожение человечества, когда вас едва ли хватит на крупный город, а под боком – смертельные враги, которые, уж точно, не упустят шанса ударить в подставленную им спину?!
Так что, спустя многие тысячи (а, как утверждают адепты некоторых новомодных теорий, миллионы) лет первый удачный ход сделало, всё-таки человечество. Могучий броненосец, целый квартал из пяти тысяч тонн отборной стали, сотряс небо над лесной деревушкой, способной целиком уместиться на нём. Если бы феи тогда пошли вперёд, то увидели бы несколько утлых судёнышек с бортами из жалких дощечек, утыканными допотопными пушками, и прячущуюся за ними мощную, но неповоротливую махину, навряд ли способную попасть во что-то уступающее по размерам боевому кораблю.
Но они не пошли. Укрепившись в своём селении, защитив его трудно пробиваемым даже для новейших снарядов, куполом, феи отправили парламентёров к тем, кто, как казалось, смог за жалкие, по их понятиям, пару веков, на несколько порядков увеличить свою силу. Так был заключён союз с несколькими лесными поселениями.
Одну из комиссий, которые, по договору, должны были отбирать рекрутов из числа молодых фей, возглавлял я. И вот, делая вид, что очень много в этом понимает, мобилизованный сельский учитель, а с недавних пор – первый лейтенант, уже расхаживает по длинной, но с низким потолком галерее вдоль шеренги почти не отличимых от людей существ с белой, как снег, кожей.
Их можно было принять за девочек 10-12 лет, хотя самая младшая из юных фей, которую мы позже назвали Вивиан, была впятеро старше меня-тогдашнего. Стоять наши новобранцы должны были не просто по стойке «смирно». По древним обычаям, воительницам и служанкам в таких ситуациях полагалось делать строго определённое количество вдохов и выдохов в единицу времени. Даже сердца их, казалось, бились редко. Некоторые из девочек при этом буквально начинали умирать. Чтобы этого не произошло, другие, одетые в простые жёлтые платьица и до того ютившиеся в дальнем углу, подбегали к таким и щекотали их между рёбер, мешая сердцам вовсе становиться.
– Ловкие! Может, мы и их посмотрим? – обратился я к воительнице, сопровождавшей кандидаток на пополнение. Эта была внешне похожа не на девчонку, но на молодую женщину.
– Нет, друг мой, – она говорила так, как говорят старухи, одной из которых, впрочем, и была, – эти вам не подойдут. Они бескрылые.
– Что это значит?
– Смотрите. На одну р-разомкнись, – скомандовала она рекрутам.
Феи-девочки повиновались.
– Крыль-я!
Между двадцати пар худеньких лопаток появились по четыре прозрачных, будто хрустальных крыла, почти как у стрекоз.
– Умение отращивать такие крылышки, – пояснила сопровождающая, –свидетельство наличия у феи той самой силы, за которой вы пришли. И сейчас мы вам это докажем, – она коснулась небольшой груди одной из девочек, – два шага вперёд.
Та, с кем в последствии оказались плотно связаны почти три следующие года моей жизни, повиновалась.
– Напра-во!
Девочка стала лицом ко мне.
– Первому лейтенанту войск Западного Союза огонь!
Я молча стоял. Конечно, по заверениям старинных бестиариев, более новых учебников и своей же знати, жительницы земель фей могли выдерживать и кое-что помощнее револьверной пули. Винтовки, митральезы, даже старые крепостные пушки, – ничего из этого не могло причинить им серьёзного вреда. Единственное, при помощи чего можно было попробовать остановить даже совсем юную фею, – немногочисленные передовые для тех лет орудия, вроде тех, что в ту пору были на одной лишь «Гордости» и паре канонерок. Но как?! Как я мог стрелять в ту, что казалась почти ребёнком?! К тому же, растерявшись, она могла не суметь, как следует, использовать свою силу или использовать её не так. Моя пуля полетела бы, например, в одну из бескрылых.
– Чёрт возьми, офицер! Я вам приказываю открыть огонь! Или что, вы осмелитесь не подчиняться старшему по званию союзнику?! Огонь!
Я вытащил из кобуры револьвер, снял его с предохранителя и даже взвёл курок. Но выстрелить всё ещё не решался. Даже какая-то немного снисходительная, но больше ехидная ухмылка стоявшего передо мной существа, похожего на тех, что боялись моей деревянной линейки, дела не исправляла.
– Тогда начнём мы. Давай громовую стрелу, – обратилась она к девочке, – и помедленнее, может, одумается, – а нет, – воительница вновь повысила голос, – так никто из людей отсюда не выйдет по вине господина лейтенанта. Огонь!
В руках белокурой девчонки начал расти шар цвета электрической искры, постепенно вытягиваясь в какое-то подобие дротика.
– Да чтоб вас всех! Связался с…
Воронёный ствол дважды плюнул огнём. В следующее мгновение обе пули, звякнув о каменный пол, оказались у босых ног девочки.
– Хватит с молнией, – почти равнодушно бросила старшая.
Жутковатая штука исчезла из ладони молодой феи.
– Давно бы так, – обратилась она ко мне, – обоих благодарю за службу.
– Служим Западному Союзу.
– Так, ты стань в строй, а вы смотрите.
Подойдя к бескрылым, она взяла одну из них за волосы и, подтащив к стене, сделала короткое, но страшное движение рукой.
– Нет! Верю!
– Господин лейтенант, что я говорила вам на счёт субординации?! Уж постыдились бы! Тут ведь есть и младше вас по званию. Какой пример подаёте?!
С этими словами она вновь размахнулась и с силой ударила несчастную о каменную стену. Бедняжка не успела даже вскрикнуть. Сломанной куклой она рухнула на пол. В следующую секунду под мёртвой уже начала расти рубиново-красная лужа.
– Вот, что такое бескрылые, – фея говорила таким тоном, будто читала с кафедры, словно и не было у её длинных ног кучки останков, считанные секунды назад бывших разумным существом, – тех, что с нами живут, мы, феи, ещё перевариваем. Держим, как слуг, как объекты для боевых тренировок, используем как послов и их свиту… Уж извините, но хоть теперь мы с вами и союзники, но от людей мы не в восторге. Может, в ходе войны вы нам докажете… Так, о чём это я? Да, бескрылые. Как следует из названия, в противоположность феям это те, кто не могут отращивать себе крылья. И наших бескрылых мы ещё терпим… В прочем, я заговорилась, – она как-то резко прервалась, – выбирайте своих будущих бойцов. К слову, как хорошую кандидатуру могу порекомендовать вашу недавнюю мишень. Девчонка смирная и смышлёная…

***
Превосходящее по своим размерам любой дом, поднимавшееся выше, чем большинство фабричных труб, монструозное стальное колесо со спицами толщиной в рост Вивиан и приделанными к ободу кабинами, каждая размером с конку, ещё не работало. Лишь дым над трубой, словно выросшей из земли неподалёку, говорил о том, что скоро чудо-машина вновь начнёт свой тихий ход, давая всякому возможность увидеть собственное жилище с высоты в добрых двести футов.
Но у его ограды патриархального вида старичок уже разложил большие столы с мягкими игрушками, изображавшими разных зверей и персонажей сказок. С десяток синих буйволов, белые мыши в тёмных очках с пришитыми к лапам тросточками, кролики, одетые по последней моде, лисы в обязательных цилиндрах с оторванными донышками, – вот почётные граждане таких прилавков. Были у них и соседи. Но те довольно частно менялись, в зависимости от того, какие комиксы печатались в пятничных номерах «Дэйли Вест Ньюс», и в кого играли мальчишки, жившие в соседних дворах. Сегодня это были несколько кошек с серебристой шестью и еноты-полоскуны с чёрными глазками-пуговками, будто нарочно пришитыми так, чтобы их хозяев и за милю трудно было спутать с настоящими.
– Вот, Лунная Китти сегодня у нас. Пришла на встречу с маленькой леди, – дед поправил кошку, лежавшую почти на краю стола.
Я невольно улыбнулся этой сцене. Сюсюканья старого игрушечника слушало (и ведь не без интереса!) существо, название чьего вида было синонимом почти несокрушимой боевой мощи. Та, кого я и теперь, закрыв глаза, видел стоящей посреди усыпанной трупами траншеи, куда с маленького тельца стекали не струи и не ручьи, а настоящие реки своей и чужой крови, выбирала мягкого друга, способного скрасить её последнюю ночь. Девочка, что ещё совсем недавно могла, не сходя с места, разрушить гигантское колесо и сжечь растущие вокруг него деревья, теперь, словно она, и в правду, была дочерью какого-нибудь кузнеца дядюшки Джона, увлечённо говорила о персонажах забавных картинок.
– О нём давно не спрашивали, – прервал мои рассуждения голос продавца, –однако, если твой братец согласится немного доплатить, то я могу поискать, – он кивнул на привязанный к ограде фургон, запряжённый парой волов.
– На меня не смотрите. У неё свои есть.
– Да, – кивнула Вивиан, – за среднюю игрушку, вы, кажется, просите десять кодрантов? Ну, так, вот, если найдёте Ренара, дам вам за него одиннадцать.
– Тринадцать. Или лучше вот возьми, – он поправил персонажа в цилиндре, –тоже лис ведь.
– Так, пошли, – обратилась она ко мне.
– Ну ладно, ладно, – будто забыв о собственном почтенном возрасте, он подскочил со стула, – двенадцать, и то только потому, что первые вы у меня сегодня.
– Одиннадцать и кошка.
– В смысле… А! Понял! Ты заплатишь одиннадцать за Ренара, если я его найду, и купишь за десять Китти, так?
– Да.
– У вашей сестрёнки хороший аппетит, – улыбнулся старик.
– Вторая игрушка для её больной подруги, – эти споры из-за безделушек и мелочи начали мне надоедать.
– Ох! – только и смог сказать игрушечник и, встав, быстро зашагал к фургону.
– Здорово мы его! – улыбнувшись, тихо произнесла Вивиан.
– Не мы, а ты. Я смотрю, ты, вообще, в торговку превратилась. И когда только успела? Трёх лет ведь не прошло, как ты, в принципе узнала, что такое деньги и что с ними делают.
– Ну, за три года любой болван сообразил бы. И потом, в те времена у меня ведь и имени не было, и ничего, научилась откликаться.

***
Под начинавшимся мелким дождиком посреди замкового двора стояло десять девочек, одетых в тёмно-синюю форму Западного Союза. Для рекрутировавшихся нами фей интенданты давали самый маленький размер. Я не знаю, как вышло у комиссаров, отправленных ко дворам других владетельниц, но на моих рекрутах и этот размер сидел мешковато. Их жалкий вид дополнялся казавшимися вовсе огромными кепи, у некоторых сползшими буквально на глаза, и шнурованными ботинками, походившими на клоунские. Пожалуй, если бы я только что лично не уверился в том, что хотя бы часть того, что говорят и пишут о феях, – правда, то поднял бы на смех и их, и горе-очкариков, предложивших подобную штуку, и собственное начальство, на неё согласившееся.
– Мда… – протянул я, нарочно медленно прохаживаясь вдоль выстроившихся во фрунт девочек, – как же вы-такие против Империи воевать собираетесь, а? ‒ я старался напустить на себя максимальную строгость, что, должно быть, выходило их рук вон плохо. Слишком необычными для меня были такие солдаты, да и о том, как совсем недавно я вёл себя в галерее, все присутствующие помнили, – ладно, попробуем научить. Теперь ты, – я обратился к бывшей «мишени», – пока назначаю старшей отделения. Белобрысым своим калганом отвечаешь за то, чтобы все вы добрались до мест службы. Поняла?
– Так точно, господин первый лейтенант.
– И теперь первое задание: до завтра привести весь этот цирк в божеский вид. А нет, так…
Девочка молчала. Но её глаза говорили куда лучше языка. «И что же ты мне сделаешь?», – с вызовом спрашивал левый, зелёный, как трава. «Пока ещё никто не забыл, как ты с игрушкой своей трясся», – меланхолично замечал правый, тёмно-синий, как небо июльским вечером.
– Так я тебя при всех отчешу вот этим ремешком, – я поправил свой пояс с начищенной до блеска пряжкой, – спинка, правда, у тебя тощая, но, куда мне надо, глядишь, попаду.
Сзади послышались негромкие смешки её товарок.
– Ну что, смотришь? Я серьёзно. Сопротивляться ты не будешь, стать причиной ссоры между союзниками никому не хочется. Вот будет тебе и больно, и обидно. Или думаешь, я шучу? Не слышу!
– Никак нет, господин первый лейтенант.
– А нет, так командуй. Вон ваш фургон. Через две минуты выдвигаемся.
Бросив на меня недобрый взгляд, фея сделала, что ей говорили.
Я был приятно удивлён, когда уже на вечернем привале увидел, что мои приказания относительно внешнего вида начинают исполняться. Вообще говоря, в те дни, которые занял путь к расположению нашего полка, подобное чувство мне приходилось испытывать достаточно часто. Юные воительницы, выращенные сообществом воительниц постарше для борьбы с другими такими же воительницами, прекрасно понимали смысл субординации, знали многие команды, быстро учились всему, что касалось военного дела. Даже не имея имён, которые, согласно вручённой мне перед отправкой методичке, они ещё должны были заслужить, девочки прекрасно понимали, что от них требуется. Они бы, наверное, могли служить положительным примером, но раньше я ещё никогда и никому не ставил в пример мифические существа, так что решил пока с этим повременить.
В полку необычное пополнение распределили так, чтобы на каждую роту приходилось по одной крылатой волшебнице. Здесь нас, младших офицеров, ждало первое серьёзное затруднение. Понятно, что девочек нужно было учить. Чем учить – тоже более-менее ясно. Главное, чему стоило обучать этих прирождённых амазонок, – применять силы в бою между людьми с учётом их сильных и слабых сторон, причём желательно так, чтобы, помогая сокрушить врага, не навредить союзникам. Но, вот, как и кто это должен был делать, не знал ни один ротный. Об этом не говорилось ни в одном уставе. Приказы, которыми командование дивизии, корпуса и армии, так и сыпало перед отправкой на фронт, тоже либо вовсе молчали об этом, либо ограничивались скупыми фразами, что попавшую в наши руки магическую мощь надо «Использовать с максимальной пользой для общего дела народов Западного Союза», для чего их непосредственному начальству предписывалось «предпринять все необходимые меры».
Их и предпринимали, каждый согласно своему усмотрению. Большинство девочек были препоручены командирам взводов. Парочка, – и вовсе, унтерам. Я считал, что действовать надо иначе. Подозревая в будущей Вивиан (я, точно, не предпринимал никаких усилий, чтобы она попала под моё начало, но и обжаловать это назначение не стал) силы, сравнимые с совокупной мощью остальной роты, я оставил эту фею в своём непосредственном подчинении. Поначалу над нами посмеивались. Не один раз мои «друзья» из казарм докладывали, а до ушей долетал шепоток и приглушённые смешки в том духе, что «Невеста нашего ротного далеко, так он в лесу новую нашёл», «Видел я её в бане. Гаубицы себе начала отращивать» и так далее. Подобные разговоры приутихли, когда выяснилось, что с основами военного дела она знакома лучше иного капрала (не говоря уж о рядовых). Позже она несколько раз к ряду лёгким движением руки сокрушила все те фанерные силуэты, укрепления и старые орудия, что взвод, а то и целая рота, должны были уничтожить за полтора часа. Тогда даже до самых упорных скептиков дошло, что перед ними не занятная диковинка из заповедных лесов, но живое оружие с бесконечным боезапасом, скорострельностью магазинной винтовки, убойной силой нарезной пушки и прочностью если и не броненосца, то добротного фрегата с бортами из морёного дуба метровой толщины.
Скоро, впрочем, обнаружился ещё один повод для насмешек. Могучая воительница оказалась совершенно не приспособленной к реалиям жизни современного человека. И вот эта часть обучения оказалась для нас с ней самой сложной. Если когда-нибудь народам, населяющим земли Западного Союза, вновь понадобится помощь фей, и я в ту пору ещё буду в здравом уме, то обязательно приму участие в составлении новых методичек по общению с миниатюрными воительницами. И я ни за что не забуду написать в них нечто вроде: «Как только приписанная к твоему соединению фея увидит или услышит о деньгах, то обязательно спросит об их назначении и природе. Тогда тебе следует сказать ей, что на деньги можно покупать еду и другие материальные блага. Можно также объяснить, сколько стоит каждая из нужных ей вещей. Но ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ избегай связанных с деньгами абстракций. НИКОГДА не говори об обеспечении золотом, разных видах стоимости, банках, счетах, кредитах и курсах. Подобными речами ты только её запутаешь, существенно усложнив понимание даже самых азов товарного и денежного оборота – единственного, что в данном случае ей следует знать». Упомяну я и о следующем: «Очень трудно будет объяснить фее, почему люди говорят «мой дом», но сами в нём не живут, «моя фабрика», но сами на ней не работают. Если избежать разговора на подобную тему не получается, можно сказать, что дома и фабрики находятся на земле людей-баронов (герцогов, королей) и потому их жильцы и работники должны платить таковым дань. Это – простое объяснение, которое выросшее при, по сути, феодальных порядках существо быстро поймёт. Позже, когда оно узнает о человеческой жизни больше, подобные положения будут существенно скорректированы, но не опровергнуты. Следовательно, не подорвётся и её доверие к командиру и товарищам».
Обучение подобным вещам, которые, с одной стороны, кажутся цивилизованному человеку элементарными, а с другой их бывает очень сложно объяснить, сблизило нас. Поначалу на таких вот странных занятиях будущая Вивиан всячески держала дистанцию, даже пыталась «дерзить». «Дерзости» эти, в прочем, были таковыми лишь с точки зрения сверхдисциплинированных фей. Большинство людей-военных подобного, скорее всего, вовсе не заметили бы. Но постепенно она стягивала с себя эту шипастую броню. И это не удивительно: феи, вообще, существа смышлёные и чрезвычайно любознательные. А эта фея выделялась подобными качествами и среди себе подобных. Главным же человеком, который мог объяснить ей многое, касавшееся этой странной, немного пугающей, но от того ещё более интересной части мира, был я. К тому же ей, оказавшейся вдали от своей деревни и сестёр, нужен был друг. А кто ещё мог стать им, как не тот, кто помогал юной фее разобраться с новым для неё миром? С каждым днём мы всё больше привязывались друг к другу, как наставник и ученица или, даже, как младший и старший члены семьи.
Вскоре же должны были начаться события, которым было суждено ещё больше сблизить нас как друг с другом, так и с прочими солдатами и офицерами нашей роты. По крайней мере, с той их частью, которой посчастливится выжить.

***
Колесо уже повернулось на четверть оборота. Державшаяся за соединённый с проходящей под потолком медной трубкой кожаный ремешок девочка, одетая в белое платье, перехватила большой бумажный свёрток подмышкой. Очевидно, заметив вдали что-то интересное, она сбежала на открытую всем ветрам площадку и стала в ничем, кроме тонкой цепочки, не отгороженном проёме.
– Смотри, не свались, – я поднялся со своего места на длинной деревянной скамье.
– Феи высоты не бояться, – ответила она голосом, похожим на тот, которым говорила, ещё имея крылья.
– И не простудись, – подойдя, я накинул на неё свою куртку и взял за плечи.
– Дольше.
– Что?
– Подержите меня так подольше, – даже не глядя в лицо Вивиан, можно было понять, что она покраснела.
Помолчали.
– Над Чёртовым оврагом гроза, – она кивнула на запад.
И правда, почти у самого горизонта, пара клубков иссиня-чёрных туч, словно два войска, перестреливались отсюда едва различимыми сверкающими нитями. Затем шедшая с востока грозовая орда была взята в окружение и, немного прогрызавшись слабыми вспышками, вскоре прекратила бой. Но недолго было небожителям радоваться миру. Объединив силы, недавние противники обрушились на долину между двух невысоких холмов страшноватыми зигзагами молний и косыми полосами дождя.
– Почти как тогда, – добавила девочка после довольно долгой паузы. – Вы хоть помните?

***
Когда-то здесь, действительно, был крутой овраг. Но всё изменилось, как только на месте цитадели и ратуши поднялись трубы, изрыгавшие дым всех мыслимых цветов. Тогда же в наш порт (само собой, до тех пор, пока его не заняли имперцы, и не пришлось искать новую гавань, делая вид, что нас в этом качестве очень интересуют земли лесного народа) стали заходить не только рыболовные баркасы, но и большие корабли, а к старым, бог знает, кем, выстроенным улицам добавились новые, будто по линейке прочерченные, кварталы. Вскоре перемены дошли и до Чёртова оврага. Заросшая кустарником крутая и глубокая яма, откуда по ночам доносился хохот демонов, за какой-нибудь месяц была превращена в часть широкого тракта, идущую между двух покатых склонов.
Но приход цивилизации не всегда означает наступление мира и гармонии. В тот день наша рота очень хорошо это поняла. Стоило ей оказаться между холмов, как дремота летнего полудня была разогнана кавалерийским рожком. Несколько пуль, просвистев, впились в склон. Воины, назначенные в охранение, пали, словно спелые колосья. Они, кажется, и не успели понять, что произошло. Но в моём подчинении оставалась без малого сотня живых. И я не намерен был отдавать свою и их жизни так просто.
Рота была спешно перестроена в каре. Прогремели ружейные залпы. В первые же секунды двадцатью всадниками заплатил враг за десять солдат. Открыла счёт и наша фея. Но лёгкая имперская кавалерия и не думала оставлять попыток погубить оставшуюся сотню. Чёрными ястребами бросались конники на почти идеальный квадрат, ощетинившийся штыками в облаках порохового дыма. Люди и лошади с безумством храбрости кидались на твердыню с живыми стенами, один за другим падая от пуль и волшебных молний. Конники с Востока будто забыли, что хорошо испытанные и широко распространённые в те годы винтовки бьют так далеко и точно, что с саблей и пикой к стрелкам уже нипочём не подойти (во всяком случае, не застав их врасплох на марше и не напав на спящий лагерь). Но настоящими дураками, не знакомыми с достижениями военного дела, в том бою выставили себя мы. Вернее, не мы, а я. По-старинному выстроив людей в каре, я сделал даже не шаг, а гигантский скачок к их гибели.
Такой строй был, и правда, хорош для борьбы против конников, опасней которых здесь, казалось никого не было. Но, увы, только казалось. Стоило нам, потеряв охранение, втянуться в бой, как со склонов зазвучала трескотня ружейных выстрелов. Словно фейерверки, но только без перезарядки, засверкали сотни вспышек. Мы попали в очень хорошо продуманную засаду. Вместо окончательно устаревших сабель моих людей косили магазинные карабины, которые «заряжают в понедельник чтобы стрелять до пятницы». Будь вооружённые ими спешившиеся конники, укрытые на склонах, чуть лучше видны и стой на чуть более дальнем расстоянии, им бы очень скоро пришёл конец. Маленький калибр, короткий ствол и ненадёжный механизм сделали бы своё дело. Но теперь, почти в упор, стреляя из укрытия, они из лёгких жертв превратились в палачей. Один за другим падали воины Союза, всё реже становились их ряды.
В бой вернулись и отступившие, было, конники. Не меньше полусотни всадников устремилось в спешно закрываемую массой людей и железа прореху. Вот, кажется, пика головного должна поразить моё горло. «Ну ничего, голубчик, уж тебя-то я с собой, точно заберу», – цежу сквозь зубы, нацеливая револьвер…
Мгновение, и мы поняли, что мчавшейся на нас группы нет. Просто так, вот нет, словно и не было никогда. Лишь что-то, похожее на тени, оставшиеся на утоптанной дороге, давало понять, что когда-то здесь были имперские конники. Я осмотрелся. Похоже такая же участь постигла и большинство других врагов, которым удалось избежать наших пуль. А на левом фланге, во второй линии чуть смущённо улыбалась, стояла девочка в хотя и подогнанной, но всё ещё не шедшей к её облику синей форме. В её ладошках всё ещё сверкали пахнущие грозой синие искорки.
Именно тогда, в награду за наше спасение Вивиан и получила своё имя.

***
– Скажите, – прервала она мои раздумья, когда верхняя точка колеса оказалась пройдена, – ведь меня скоро не станет, верно? – убрав с плеч мои руки, девочка повернулась лицом.
Что тут было ответить? По сути, наша сегодняшняя прогулка и была устроена для того, чтобы я мог ей это объяснить.
– Д… да, – я проглотил подступивший к горлу ком, – а… как ты… узнала?
Я почувствовал, как мои глаза всё сильнее становятся «на мокром месте». Наверное, если бы девочка заплакала, даже потупила взор, мне было бы легче (куда приятнее чувствовать себя сильным, который может хотя бы утешить). Но спокойный взгляд её глаз и лишь чуточку печальное выражение личика были хуже всего. Передо мной была даже не молодая фея, которая скоро погибнет, а сама Смерть, не злая и не добрая, не почётная и не позорная, но холодно-расчётливая и почти безразличная.
– Догадалась, – наконец, вздохнула Вивиан, – хотя бы потому, что вы посреди недели бросили детей и приехали ко мне через весь город и предместья. Учитель, да ещё бывший офицер, да ещё такой, как вы, без крайней нужды такого делать, точно, не станет. И жительницу нашу почти на весь рабочий день просто повидаться навряд ли отпустят. Да ведь вы и женаты…
– Это-то тут при чём?
– А так, не при чём, – приблизившись почти вплотную, Вивиан крепко обняла меня.
Я рассеяно погладил её по волосам. И уже, было открыл рот для того, чтобы объяснить, что ей не будет больно, что её смерть поможет очень многим людям. Был готов рассказать, что на основе гормонов, извлечённых из тканей и органов бескрылых, переживших войну, и фей, убитых там, уже созданы препараты, поднявшие нашу медицину на небывалый уровень. Но девочка заговорила первой:
– Не нужно, ничего такого рассказывать, – отстранившись, она направилась к скамье, – про медицину я и так всё знаю. Иначе, с какой радости держать меня в этом пансионате? Только для этого.
– И не боишься?
– Смерти боятся все. Но, знаете, как у нас говорят? Только погребальный костёр уравняет фею с бескрылой. И когда из меня вынут ещё трепещущее сердце, когда выпустят из сосудов кровь, надув их через стеклянные трубочки, чтобы нагляднее смотрелись в колбе со спиртом, я вновь обрету свои крылья.
Мне стало жутко от таких разговоров. Я, конечно, видел смерть и сам, случалось, был её причиной (не говоря уж о том, что приказывал убивать другим), но вот так слушать об изощрённом убийстве и глумлении над останками давней боевой подруги! Отворачиваюсь к окну спускающейся кабины. Но теперь и этот вид, как бы он не был красив, не приносит мне облегчения. Мрачная тишина падает на всё живое и не живое, будто приглушая свет, она же прочно воцаряется в кабине. Надо говорить! Хоть о чём-то! Или я окончательно потеряю самообладание.
– Почему тем бескрылым, что стали такими, а не родились, нельзя возвращаться? – Этот вопрос, действительно, давно меня интересовал, да и к завтрашним событиям он имел непосредственное отношение.
– Бескрылыми рождаются все.
– А? – мне, и правда, казалось, что я ослышался.
– Я сказала то, что сказала, – поднявшись, Вивиан вновь стала в проём, – тут ведь как? Мы не от мамы-папы появляемся, вы это знаете. Есть на свете Леса Рождения, в самой чаще которых специально отряженные феи раз в году находят младенцев-девочек. Их кормят, растят, учат всякому. Но в этот День Фей не только находят в лесу новых младенцев. Так как в него некоторым их старшим сёстрам исполняется семьдесят…
– Всего-то!
– Да. Или вы забыли, что общаетесь со старухой, которая больше, чем на век, старше своей внешности? Так вот, каждая семидесятилетняя малявка должна пройти обряд инициации. Он простой. Надо спрыгнуть с отвесной скалы. Некоторые разбиваются на смерть. У некоторых в полёте вырастают крылья и…
– Стоп-стоп-стоп. Ты же ведь божилась, что летать-то и не умеешь. А это, между прочим, помогло бы нам избежать жертв при штурме…
– Замка Уове в Великих Романьолских горах, помню. Много там митральезы наших положили, и ведь никакими молниями было не выкурить… Но, во-первых, крыла тогда у меня оставалось только два…
– Где же два?!
– На спине, где же ещё? Вспомните, это ведь было после штурма Порт-Остена. А ведь это именно там в меня попали из бомбического орудия, лишив верхней пары. Да я бы и с четырьмя не полетела.
– Там ещё и народ осколками посекло. У самого, – я потрогал шрам, проходящий по правой стороне шеи, едва не задевая артерию, – до сих пор болит. Да только про Порт-Остен я знаю. Ты про бескрылых рассказывай.
– Ну, да. Так вот, у большинства, пока они падают, отрастают крылышки. Но… далеко и на четырёх не полетишь. Максимум – медленно упадёшь, да и то ощущения не из приятных. А кое-кто и с крыльями разбивается. Но есть и такие, что не решаются прыгнуть. С теми следующие два года продолжают обходиться, как с детьми. И каждый из этих двух лет в День Фей они пробуют повторить. Есть такие, что прыгают со второго раза, – она ткнула пальчиком в свой плоский живот, – есть, что с третьего. Ну, а те, кто не осилили и в этот раз, становятся, вы уже поняли, кем.
– Бескрылыми.
– Да. «Платье феи красное, как кровь, платье бескрылой жёлтое, как спелый колос», – так у нас тоже говорят. Так что, что бы вы там себе ещё в замке не подумали, бескрылые тоже очень важны. Они вроде ваших бедняков. Что у вас бедняки делают?
– Ну, – я не сразу нашёлся, что ответить, – на фабриках и полях работают, например. Игрушки продают, – я кивнул на свёрток в руках у Вивиан, – метут улицы. В общем, я тебя понял, бескрылые – другой социальный слой, в структуре общества тоже важный и нужный. А так как вы живёте, считай, в средневековье, то отношение к ним… явно похуже, чем к нашим бедным. Но чего я никак не могу понять, это почему от тех, кто ушёл на войну, а вернулся без крыльев, вовсе открещиваются? Уходят же и у нас люди на войну, некоторые – нищими калеками возвращаются, и ничего.
– Ну, это совсем просто, – спрыгнув из опустившейся кабины на посыпанную красной кирпичной крошкой площадку, ответила Вивиан, – кто, по-вашему, является человеком более достойным: прилежный работник из бедной семьи, как подобает, несущий свою ношу и к концу жизни, быть может, становящийся не таким уж и бедным, или тот, кто изначально бедным не был, но потом пропил и проиграл в карты всё, что оставили ему родители?
Я молчал.
– Вы меня правильно поняли. А всяких там работных домов и ночлежек у нас не бывает, так что… – она перевела дух, – так что, когда в госпитале под Рокка Бруна я очнулась после попадания почти в упор из мортиры, то поняла: даже если выживу, домой не вернусь.
Разговор был окончен, но день продолжался. Мы с моей подругой гуляли по тихим аллеям, осваивали недавно установленные аттракционы, вроде чугунных саней, с сумасшедшей высоты слетавших вниз по крутым рельсам, даже немного побрызгались друг в дружку из фонтана. Я у неё что-то спрашивал, она что-то отвечала, да и так ли важны слова? Главное, что мы вновь были вместе. Как в Чёртовом овраге, когда она спасла жизнь большинству наших товарищей, как у Бизоньего ручья, где она добрую милю тащила меня до ближайшего перевязочного пункта, как у Рокка Бруна, где её, завёрнутую в офицерскую шинель, нёс в госпиталь уже я.
Уже почти у ворот пансионата мы увидели старушку, продававшую цветы.
– Вивиан, что тебе покупаем?
Немного помявшись, она указала на красную розу, стоявшую в лохани вместе с тремя или четырьмя такими же, но как-то в стороне от своих товарок. Было приятно думать, как ночью в падающем из маленького окошка лунном свете цветок стоит в вазе на столике. Рядом его хозяйка, во сне обнимает своего нового и, увы, последнего друга – рыжего лиса. Уголки губ маленькой столетней девочки чуть приподняты – она улыбается. Во сне не помнишь, что эта ночь – последняя в твоей жизни.
Но той же ночью за пятьдесят миль от старинных корпусов не мог заснуть другой её друг. Даже жаркие объятия любимой женщины не успокаивали, а лишь притупляли боль. Под утро, правда, пришло облегчение. В лучах уже порядком побледневшей луны навстречу готовящемуся вот-вот исчезнуть ночному светилу летела крошечная крылатая фигурка. Лишь на мгновение она остановилась напротив моего окна прежде, чем вновь продолжить свой путь. Ну, что же? Мгновения порой значат больше, чем годы.