Рассвет в Ерусалиме так прекрасен.
       И воздух свежий , и Кедрон журчит.
       Как воздух голос женский чист и ясен.
       Вот это юное создание – Суламифь.

       Он-Соломон, царь мудрый и богатый,
       А Суламифь незнатна и бедна.
       Ему за сорок, волос чёрный, гладкий,
       А у неё божественная рыжая копна.

       «Люби меня, лобзай меня устами.
       Я так люблю тебя, мой милый Соломон»,-
       Так Песнь Песней вошла в наше Писание,
       Но помнить надо: счастье – это сон!

       -О, Соломон, меня ты будешь помнить?
       Ты положи меня на сердце, как печать.
       - Но, Суламифь, прошло лишь дней семь, восемь,
       Мы столько радости друг другу можем дать.

       Крепка как смерть любовь. Он это понял.
       Но демоническая ревность зло творит.
       Так Песнь закончилась. Экклесиаст настроен.
       Когда к утру не стало Суламифь.

Парижу я готова всё простить
Моей любви к нему настолько много,
Что места дёгтю нет в моей груди,
Он страсти вылил в сердце бочку мёда.

Тебя любить непросто, дорогой,
К тебе обращено желанье многих
Женщин, прислуживать готовых и толпой
Со страстью ждущих ласки модной вещью.

Вот глупые,  ведь любят не за это,
 Хотя ты сам меня учил, мон шер,
Чтоб в жизни всё понять
Неплохо б выучить сначала гамму цвета и
Разбираться в цветометрии начать.

Да, Академия искусств в Париже – сила
Не буду больше легкомысленно творить.
Я несколько ожогов получила,
Но Парижу я готова всё простить.

Il neige. В Париже снег идёт!
Пришёл он с ветром, бурным непоседой.
Звучит шансон в кафе.
Не клеится беседа.
Так хочется уйти! А там…
Il neige. В Париже снег идёт!

Ах! Мокрый снег в лицо.
Дома в суровой прозе.
Иду по набережной. Мерзко. Гололёд.
Со мной согласен старый Генрих в бронзе.
Скорей в тепло.
Il neige. В Париже снег идёт!

Лечу в жару. В Египет. Море. Солнце.
Всё выпукло и ярко. Всё цветёт.
Здесь никому не нужен труд эмоций.
Скорей домой!
Il neige. В Париже снег идёт!

В тупой давящей тишине,
Где мрак сошёл на свод собора,
Французы града Пуатье
Пытались в рамки вставить Бога.
                Она девицею была,
                А Бог лишь ей открыл Себя.
                Ошибки в речи допускала,
                Вопросы плохо понимала.
       И лишь шептали те уста:
       «Пьета, синьоры, о ,пьета.»

Уже довольно много лести
Вокруг престола короля.
А лесть даёт и право мести:
«Теперь решаю только я.
                Твоя лишь главная вина,
                Что я тебе собой обязан.
                Я, Жанна, не спасу тебя,
                Я на престол один помазан.
      Но лишь шептали те уста:
      «Пьета, синьоры, о , пьета.»

«За что сжигаете меня?
За то, что я другая, люди?
За то, что в Бога верю я,
А не в религию без сути?
      
                Костром хотите освятить
                Вы душу мне?! Но дух бесплотен!
                Никак вам Жанну не убить!
                Не в ваших силах с Богом спорить!
                Как не пытались бы – всё зря,
                Вы сжечь не сможете меня!!!
   И не шептали те уста:
   «Пьета, синьоры, о, пьета»

             
Борьба таланта и судьбы
Не так уж редко происходит.
Коль ты со всеми одинок
Беда сама тебя находит.

Так солнца яркий свет любя,
Ты слишком чётко освещаешь,
Весь мир при этом разозля,
Плебейский ум. Но ты не знаешь,

Что жизнь гению-свече
Даётся Богом только ночью.
И радость солнечных лучей
Искать придётся в одиночку.

Там музыка неслась по сводам нефа,
Сливаясь с радужной палитрой витража.
Святые слушали, поймав кусочек света –
И солнца ход застыл. Весь мир склонился, не дыша.

Звучал орган. То вскачь, то замирая,
Вперёд неслась агония стихий.
Так, Бог, своих детей благословляя.
Кусочек Неба свыше им спустил.

Дю Клу, тот замок в Амбуазе,
Из грубых тёсаных камней,
Что принял после всех скитаний
Ты Леонардо в конце дней.

       Ля гранд мерси тебе, Спасибо,
       Сырой фельдъегерский приют,
       Там сам король смог наносить визиты,
       тому кого все гением зовут.

        Сейчас зовут, тогда считали,
        Что он бессмысленный чудак,
        растяпа, фантазёр и просто –
        Начнёт и не закончит всё никак.

        Так Папа думал, Лев Десятый,
        Считал себя умней в стократ.
        Приспособляться в этом мире
        Все Медичи умели – просто клад.

        О, Леонардо, ты был лишним
        Тогда, в Флоренции святой.
        Хотел быть нужным, а ведь вышло,
        Что выгнали тебя с земли родной.

        Но Франсуа тебя приветил.
        Мой милый добрый Валуа.
        Ему зачтётся на том свете
        Джоконда в Лувре на века.
            

Не спится. Жаркая постель.
Я разметалась по кровати.
Открыты окна. Настежь дверь.
Не хочет сон в мои объятия.

А мне так хочется уснуть.
Но вот слипаются уж веки.
Склонилась ночь ко мне на грудь.
Я наконец-то в сладкой неге.

Сначала всё черным черно.
Что это? Лес или болото?
Да, нет же. Замок Шенонсо.
Ан-нет, Шамбор и рядом что-то.

Вдруг кто-то трогает меня.
Седой старик, кафтан нелепый.
Всклокоченная борода.
И…и… пред ним склоняется пол света.

Да, нет же, право, целый свет.
Мой добрый старый Леонардо.
--- Паолина, мне уж 500 лет.
---Вы сохранились то, что надо.

---Ты так, Паолина, не шути
    Ты про меня что написала?
    Я, что же мальчик лет пяти
    Как ты меня там рисовала.
   
   Джоконду в Лувр я не отдал
   Я Валуа её продал.
   Ты приукрасила слегка,
    Сказав, что он с ней на века.

---Маэстро, право, в самом деле
   Я Вас хотела восхвалить.
---Но Я Франциску благодарен –
    Он мой архив оставил жить.

Деревья хрустнули слегка
И тут подходит Валуа.
Его узнала я по носу
Вот уж семейная черта.

---Так ты Паолина? Вот те на.
    У нас как раз сейчас гулянка,
    Что образ жизни Валуа.
    Твой нос с горбинкой. Итальянка?
---Я из России, монсиньор,
   Там всем заведует Лубянка.
Он пригласил нас всех в Шамбор.
---Лубянка. Кто это? Король?
---Лишь шёпотом могу сказать я
   Лубянка, сир, не кто, а что –
   Система жизни по понятиям.
   От королей там есть пока
   Лишь образ жизни Валуа.

Да, если разозлится
Надсмотрщик России всей?
Я что скажу? Мне это снится
Лишь в душной комнате моей.