Я попал в прострацию.
И это так странно,
Словно в незнакомом пространстве,
Каким-нибудь иностранцем.
Не говорить на их языке,
Лишь жестами объясняться.
Я плыл по теченью реки,
Но и здесь потерялся.

Я не поэт, и не писатель,
Но кто же я тогда?
Неужто маленький мечтатель,
Что возомнил чего-то из себя?
Ну неужели мне не покорить вершины,
И так топтаться кедами внизу?
Я так хочу к небесной шири!
Хочу поймать с небес звезду!
Я не поэт и не писатель.
Да кто же тогда я?
Ах да, лишь маленький мечтатель,
Чье имя лишь печатная строка.

Я буду молчать о своей любви к тебе,
Ведь любовь так внезапна.
Она покрывает мурашками кожу,
И это очень забавно.

Я буду молчать, и глядеть в твои очи.
Хочу я обнять тебя! Очень!
И ты так близко ко мне, но я так скромен,
Скрою свою любовь к тебе болью.

А одной ночью, оставшись вместе,
Я когда-нибудь расскажу тебе обо всем.
Но когда это произойдет, и в каком месте,
Узнаю я лишь стариком.

Мои мысли крутятся в виселице, как гражданин Хэтлен,
Нет обратного, - все затмило безумие растущей злобы.
Надежда была загнана оптимизмом в “Гарцующую Кобылу”,
И я пробегаю уже двадцать первый километр, - весь потный.

Бог любит сиять, - в пучине нашего сумасбродства ему краше,
То-то я уже который вечер портвейном угашен,
В своей маленькой комнатке, с белым потолком,
Станы такие же белые, и это напоминает дурдом.

Существую на третьем этаже хрущевки,
Но хотел бы на восьмой этаж новостройки, -
Оттянуться по полной на асфальте мокром,
У какого-нибудь парня под окном.

Каждый день думаешь о смерти, но закрываешь глаза,
В ожидании что когда-то прекратиться гроза,
Но каждое утро она целует твою щеку, как любимая,
Уже не хочется просыпаться, и идти куда-либо.

Но опять надо жить, опять все это полюбить,
И я верчу свое сознание, ищу кнопку “отключить”.
А за окнами как муравьи ползают облака.
Да зачем мне выходить? Там ведь одна тоска...

На Амуре течет тело мертвого одноклассника,
И там осталось мое детство, - где то в пятом классе.
Окрасилась вода в красное и страшное, -
Кровью мы начертим на асфальте классики.

Во дворе неряшливом, с одними лишь качелями,
Мы будем упиваться в стельку как Есенин.
За мокрыми подошвами скрывается отвага,
А завтра перепрыгнули разбойников ватагу.

И зейское печенье, хрустящее и сладкое,
Такое же привычное как горести осада,
И крик не слышно в комнатке, убогой, беспорядочной...
В округе детки прыгают, играют в те же салочки.

Заберусь к тебе в гробик,
Лягу рядом.
Поцелую в лобик,
И засну.

Буду целовать твои груди,
Которых, в общем, и нет уже.
И облизывать пятки ног,
Ведь я тебя люблю.

Червивые тоннели в твоей коже,
Я отлижу все остатки крови,
Лишь бы что-то осталось в душе,
А не только пелена боли.
У меня,
На третьем этаже.

Камень.
Глыба с сигаретой в руках.
Стоит неподвижно,
И курит,
В затяг.

Грубая,
Неотесанная глыба,
Не говорит,
И не чувствует.

Лишь существует,
и над собой кощунствует.

Чувствует,
Только запах дыма.
А запах отвратительный, -
Прям как эта глыба.