Как же с вами было тяжело,
Будто каждый день живёшь в тюрьме.
За решеткой и за глухой стеной,
Смиренно растворяешься в вранье.
Как будто цепи и ошейник на тебе,
Хотя они сказали, что колье.
Искусство постигаешь различать
Оттенки лжи получше сомелье
И столько лет как будто не живешь,
Лишь существуешь, как объект, как вещь
И как еда, когда на едине
Свой облик раскрывает тебе клещ.
Конечно же, то глаз твоих обман,
Ты все придумал, ведь у них все хорошо.
Возможно, что у тебя ковид.
А может, с головой что-то не то.
Ты ничего не сможешь в мире изменить,
Вот если бы вдруг не было тебя,
Тогда б она смогла, успела все,
Тогда бы она точно зажила!
Запомни, что ты ничего не можешь!
Твой долг — носить фамильное колье
И брось уже о выборе, свободе:
Тебя не ждет никто, не ждут нигде!
И где родился — там твой долг остаться,
И подчиняться тем, кто произвел.
Ты здесь для них, не для себя. Ты понял?
И разговоров о себе чтоб здесь не вел.

Вот дождались: первый пошел!
За стихи, за службу отчизне,
За живую душу свою,
За прославление ценности жизни.
Больше года им не было дела
До стихов неизвестной одной,
Где она написала про дела
И про то, как хотел он покой.
Моему тоже полк был не нужен:
Ни бессмертный, ни смертный, — никакой.
Он не хотел убивать, не хотел умирать...
Он хотел быть с семьей, быть живой!
Но его уже нет, лишь остались портреты,
Память холодной плиты...
И без репостов деды не будут забыты,
Пока о них помним мы.
Не свечки на кладбище их род продолжают
И не записки в церквях.
И память о них не в фэйсбуке лишь в мае,
Она всегда есть в наших сердцах.
Он жил не затем, чтоб ты с его шел портретом,
А потом его в мусор сложил.
Не затем, чтобы ты постил в контакте,
Лозунг «Давай повторим!»
Ты сам бы хотел, чтоб с тобой было так же?
Чтобы так вспоминали тебя?
Чтобы постили раз в год о тебе в инстаграме,
О гордости какой-то крича?
И ты бы хотел, чтоб с твоим шли портретом,
Когда в мире полным ходом война?
Мы с тобой не знакомы. Может, ты и хотел бы,
Но этого не хотела бы я.

Я много раз бывал в горячих точках
И разгружал еду под канонады.
Земля дрожала, колотилось сердце.
Здесь выжить бы, какие уж награды?
Я видел пепелища городские,
Там старики и женщины, и дети —
На лицах их был оттиск дикой боли.
Им не забыть во век событья эти.
А там, в Москве, казалось все далеким,
Ненастоящим, словно в кинофильме.
И вот стоял я здесь, где идет бойня,
Стоял и просто чувствовал бессилье.
А в первый раз я будто был на шоу:
Танки, солдаты, пули боевые.
И думал, глупый: «Ух ты! Вот это круто!»
Кругом солдаты: лейтенанты, рядовые.
Но думы мои эти вдруг прервались:
Сработала над нами система ПВО,
Ракеты две осыпались дождями,
Я вдруг очнулся и понял: «Пронесло».
И я тогда не знал, как быть, что делать.
Бросать машину и бежать в поля?
Иль газу дать и уезжать быстрее,
Чтобы спасти и сохранить себя.
А как-то мы попали в заведение —
Там будто в 90-е в Москве:
Играет «Руки вверх» на всю катушку,
Все мысли заглушая в голове.
Там на танцполе отрываются красотки.
Все в платьях, все на каблуках.
Вокруг сидит спецназ, чеченцы с бородами, —
У всех броня и огнестрел в руках.
Тогда я думал: «Вдруг что-то не поделят?»
Молился Господу, чтоб спас с сохранил.
Там парни в форме выпивали водку
И вспоминали, кто кого похоронил.
На утро я снова разгружал газели
Под дрожь земли и дрожь холодных рук.
Слышал, как рядом разрываются снаряды,
И как летает рой ракет вокруг.

Родители учат, что есть слово «надо»
И просят забыть про слово «хочу».
Они учат быть скромным, не красоваться
И не пробовать то, что мне по плечу.
Они учат, что жить всегда было трудно,
Говорят: «Хорошо только там, где нас нет».
Злятся когда задаешь им вопросы,
А они на него не знают ответ.
Злятся, коль знают, что сами не правы,
Но это они не хотят признавать.
И от тебя всегда жаждут прощенья:
Ведь в Библии сказано, что надо прощать.
Я же все вопрошаюсь, как же так вышло,
Что эта фраза у них только лишь для меня?
Быть может, родителя тело безгрешно,
Или так потешается, просто дразня?
Вы думали, сколько уже мы болеем?
В детстве «Я» говорили, они в рифму — «свинья».
Или делились тем, что хотели,
А они: «Перехочешь». «Не для тебя».
— «Почему ты болеешь? Почему так несчастен?», —
Спросят тебя через сколько-то лет.
— «Почему, почему... Вы же сами сказали,
Что только там хорошо, где вас попросту нет».

Когда-то ты была майором,
Служила нашей родине, стране.
Была и председателем профкома
И отдавала всю любовь тем, кто в нужде.
Ты в детский дом с желанием ходила,
И радость детям ты дарила там.
Судьба тебя направила в наш город
И подарила нам тебя, а тебя — нам.
Ты — наша ценность, Людмила, дорогая!
Ты людям мила и мила нам всем.
Ты каждому даешь любовь, заботу
И ничего не требуешь от ближнего взамен.
С тобой десятки, сотни не сравнятся!
В тебе есть столько блеска, доброты!
Ты тучи разгоняешь своим светом
И воплощаешь гений чистой красоты!
Твоих талантов столько звездных граней:
И щедрость, и смирение, и труд!
У блага твоего границ не видно —
Там целый океан, не мелкий пруд!
В твоем свету Дух светлый обитает
И проливает свет на все вокруг.
Не унывай и не грусти, Людмила.
Мы тебя любим, наш драгоценный друг!

Любовь есть там, где мы ее сажаем,
Где мы лелеим и растим её.
Она есть там, где мы не врем, не обижаем,
Где другу подставляем мы плечо.
Любовь есть там, где друга обнимаем,
Заботимся о нем, как о себе.
Она есть там, где мы живем в единстве,
Где есть в нас свет и нету места тьме.
Она есть там, где нету места злобе,
Где щедрость есть, забота, доброта.
Она есть там, где всё всегда в порядке,
Где нету мусора и нету бардака.
И в этом мире, где есть любовь, нельзя проснуться:
Его мы можем сами лишь создать.
Когда научимся не ждать извне кого-то,
А сами будем давать и создавать.

Все решенья принимают в тишине
И, часто, не подавая виду.
Они берут начало в душевной глубине.
Из семени растят гнев и обиду.

Оно пускает свои корни в кровоток,
И, по-началу, этого не видно.
Растет оно тихонько под шумок.
Пускает лист все так же незаметно.

Растет все больше, и вот уже видно листы.
Их обрезаешь — снова отрастают.
И вроде чувствуешь: они — это не ты.
Но вскоре об этом забываешь.

Так листьями покрытый, словно куст,
Эти листы, как часть себя, лелеешь.
Их вскормишь, а сам вдруг станешь пуст.
Опустошенья даже не заметишь.

Понять бы сразу, что внутри чужое,
Что сразу надо было корчевать,
А что внутри свое родное —
То, что так важно беречь и сохранять.

В Соединенном Королевстве
Когда-то жил старый дракон.
Он людей истреблял, издавая
Каждый раз новый закон.
Цифры только его волновали,
Но, во-первых, конечно, он сам,
И сотни его охраняли,
Когда открывал он гостям.
Но каждый дракон умирает
И этот когда-то уснул.
Каждый его так боялся,
Что вызов врача затянул.
Люди вокруг совещались:
Негоже дракона будить.
Он сам или кто-то устроил
Ему из той чаши испить?
Время не дожидалось,
Когда они что-то решат.
И дракона все же забрало,
Раз уж они не спешат.
Мелькнул тогда проблеск свободы,
Но люд, что с ней делать, забыл.
О драконе они вспоминали,
Говорили: «Хорошим он был».
Змееныш им восхищался.
Он хотел приемником стать.
Но ему говорили, что слаб он
И дракону совсем не под стать.
Шли года, он все извивался,
Научился везде проникать.
Что он лучше даже дракона,
Начал он народ убеждать.
Время шло, у него получилось.
Он себе строил дворец,
А народ восхищался Гадом.
Говорили: «Он молодец».
Время шло, он все возвышался,
Его власти это был не венец.
Из народа кто-то вдруг крикнул,
Что Гад принесет нам конец.
А в Раздробленной Федерации
Не положено так говорить.
И не легче решить проблему,
А легче кого-то убить.
А Гад мечту все лелеял
Королевство былое вернуть.
В этом видел свое он величие,
Таким видел он легкий путь.
Оказалось, что тот, кто раздроблен
Не может соединять.
Народ, разделенный страхом,
Не хотел за него умирать.
Гаду было обидно, конечно.
Ведь он важнее их всех.
Они забыли, наверное,
Что живут для его лишь утех.
Так кого-то стадом погнали,
Кто-то успел убежать,
А тех, кто рьяно противился,
Довольно быстро стали сажать.
И оттуда опять отправляли
На потеху высших элит,
Гордыню и алчность которых,
Ничто в мире не утолит.
В Раздробленной Федерации
Уже не первый старый дракон.
Он людей истреблять продолжает,
Издавая свой новый закон.

Труд нас сделал человеком —
Злоба нас вернет назад.
Из поломок в человеке
Она строит хит-парад.
Гнев, обиды разрушают,
Страх заковывает в цепь.
Кто водителем был раньше,
Теперь едет, как прицеп.
Прицепы даже не сигналят:
Не им вызовы бросать.
В них печали загружают,
Чтоб самим не вспоминать.
Загрузившие взлетают,
Ведь без груза так легко!
Они крылья расправляют
И взлетают высоко.
Прицепы так взлететь не могут:
Они там, куда везут.
Их на складе оставляют,
И они там просто ждут.
Ничего не происходит.
Так, наверно, быть должно.
Они ждут и повторяют,
Что все будет хорошо.

Когда-то мы не смели шелестеть
И шепотом сказать, что не угодно.
Теперь вот пишем, что в душе живет, в стихах,
А сами думаем: «Не слишком ли вольготно?»
Ведь судят всех без следствия, суда,
Кого хотят закроют за словечко.
А если вдруг продолжишь бликовать,
То в память о тебе поставят свечку.
Уже легли на дно. Лежим. Не возникаем.
И ил стал мягче самых дорогих перин.
И в мутных водах мы совсем уже не видим,
Погасших душ, уродливых руин...
И говорим: «А что мы вообще можем?!
Бессильны мы, и нету у нас сил!»
Мы можем все! И сами лжем себе же!
Смотри, ты ж сам себе не мил!
Не в «них» одних вина и не в погоде!
Мы виноваты сами! Только мы!
Но возразят, что их никто не слушал,
И им всегда закляпывали рты.
А где-то люди знают забастовки...
То где-то. Но ведь только не у нас!
Мы так забиты, так привыкли к рабству,
Что так покорно исполняем «их» приказ.
Но каждый может оставаться чистым,
Жить с честью и не жить по лжи!
Простой ключ — просто неучастие.
Участвовал? Так просто прекрати!
Готов ты стать достойным человеком?
Иль лжи останешься слугою навсегда,
Продолжишь слушать так же безучастно,
Подписывать все так же, как всегда?
Жить не по лжи, конечно, может каждый,
Не слушать ложь, ее не принимать.
Не ставить подпись там, где ложью пахнет
И ложь не сочинять, и не писать.
Не поднимать руки за предложение,
Если оно основано на лжи и сеет ложь.
И не вещать, не говорить на публику,
Коль знаешь, что ты там солжешь.
И не давать цитат из угождения,
Не посещать собраний и вельмож,
Не покупать журналов и изданий,
Которые «проталкивают» ложь.
Ложь, словно вирус, без людей не может
Ни жить, ни быть, ни перейти к другим.
Она умрет, когда мы все решимся
Жить не по лжи и правду оголим!