Не говори мне мудрых слов,
Когда рука в руке,
Когда мой мир покоится во сне,
И зарождается любовь,
Которой нет земного объяснения.

Не говори мне милых слов,
Как срезанный цветок,
Красив он на короткий срок
Когда навыворот душа,
К чему придумывать пустые обещанья.

Не говори мне жестких слов,
В который утешенья нет
Такси уж на подходе,
И, как беззвучный вопль,
Последняя минута расставанья

Мы хорошо сыграли чью-то роль,
Опущен занавес
Нет зрителей, остались мы вдвоем.
В финальной сцене ты не мой король
Но сердце просит продолженья

Простим себя, за то, что не случилось
И на прощанье молча посидим
Плечом к плечу.
Твои слова - вода, пролитая в песок,
А главных слов мы так и не сказали.

Рассветает. За окном уже неделю монотонно моросит, печальные туманы кочуют по песчаным дюнам, сонное море под облачной шапкой волнуется и ворчит.
Небо в тучах просело, от дождей отсырела земля, самое время еще в постели критическим взглядом заглянуть в самого себя. Сначала крикнула дикая чайка, потом надрывались колокола, когда соседский пес залаял громко, то стало уже не до сна.
В такую погоду и слякоть неплохо сидеть дома, читать интересную книгу под шелест блестящих оберток любимых конфет, чтобы под вечер, устав от приятного чтива, от вынужденного безделья и серости за окном, включить телевизор семейный, и, слушая последние вести, готовить в казане узбекский плов.
Дома тепло и сухо, чайник урчит на плитке, и так спокойно становится на душе, ... а тут, как черт из табакерки, приходит шальная мысль, что кто-то живет без крова, что кто-то блуждает в тумане, а наш сосед, что живет справа, вчера отправился в рейс, а в такое ненастье опасно бороздить океаны, можно врезаться в рифы или сесть на песчаную мель.
В такую штормовую погоду утешает только надежда, что люди вдали от дома, будут хранимы Богом, за них горят в церкви свечи и молятся родные, друзья.
Сегодня солнце в отгуле, сумерки прямо с утра, кошка на диване, с радостью пролёживает пушистые бока. Яркая люстра горит над столом, в гости пожаловал давнишний друг, мы с ним ведем неспешный разговор о добром, о вечном, но больше говорим о былом, словно на исповеди перед Христом.
Неожиданно, в полдень поднялся ветер, он заскулил под окном, а небо всполошилось, приободрилось и перевернулось, «вверх дном». Тучи съежились, сгрудились, поползли за горизонт, а сияющее солнце осветило все кругом, в вышине преобразившись именинным пирогом. Тут жена засуетилась, скатертью накрыла стол, на столе появились тарелки с закуской, фужеры, и хрустальный кувшинчик с домашним вином.
Если думать, то можно додуматься, что в философии воскресного утра хранится аксиома бытия.
Это откровение, когда все просто и понятно, коснется тебя на мгновение, и сердце, в быту очерствевшее, войдет в успокоение и вспомнит, что как сильно может оно любить.
Мы славим величие Бога, когда говорим о небесном, и славим Его за милость, когда говорим о мирском.

Я оглохла, или мир оглох?
Ветер рвется в дом беззвучно.
Небо, как в кино немом,
Тучами закрылось, надо мной клубится.
Ты сказал мне грубые слова.

Сердце под наркозом,
Я не слышу птичьи голоса,
В каждом взмахе журавлиного крыла
Явлена мне сила взлета, а её я лишена.
И выпала в осадок моя парящая душа!

А с утра туманы фокстрот танцевали,
Обнимая уснувшие в зиму поля.
Рассвет, окрыленный птичьими голосами,
Осторожно заглядывал в окна,
Пробуждая от сладкого сна.

В твоей любви я была, как в детстве,
Мою осеннюю грусть умывала слеза,
От холода ежилась я в горной речке
А ты согревал меня у костра.
Зачем ты сегодня обидел меня?

Твои слова меня клеймили
Для мира бездонного зла,
И в одежду чужую меня обрядили
Я стала душевно глуха.
Так мы разделились на Ты и Я.

!!!!
Прости, любимая, опять тебя обидел зря,
Люблю тебя такой же нежной и прекрасной,
Какой была на свет ты рождена.
Ведь без тебя, судьба моя, как горькая смола,
Я сберегу любовь твою в любви Христа.

Как долго мы ждали солнца
Считая капли дождя.
Так долго мы ждали солнца
Замшела в тоске душа.

Который день непогода,
Сумерки прямо с утра.
Горит целый день люстра,
А ночью - кошачьи глаза.

Цветет на окне хризантема,
Домашняя версия лета…
С тобою мы были рядом,
А словно на разных планетах.

Ты в книге упрямо искала
Разгадку племени Майя,
А я поил тебя чаем,
Словно к себе приручая.

Как спутник, сбитый с орбиты,
Скитается во вселенной
Я в это ненастье совсем потерялся,
А солнце прячется где-то ...

Давай начнем день сначала
И у горящего камина
Под ритм ноябрьского дождя
Я расскажу, как я люблю тебя

Бывают такие минуты, когда совсем неважно,
Живешь ты или нет,
Теряют силу клятвы, и святость как обуза,
В курительную трубку скрутился белый свет.
Врага любить хоть трудно, но все-таки возможно,
Но как любить мне друга, который стал врагом?

Как поступать не знаю, стою на перепутье
Как будто я виновен, и без вины прощен.
Мой друг, суды у Бога, где правда, бывает ложь,
Не будем звать прокурора, приди, как званный гость.
Мы выпьем крепкого чая, в прикуску с сахарком,
Потом, помолчав недолго, на мировую пойдем.

Прости, что не заметил, когда на помощь звал
Когда ты поскользнулся, я руку не подал
Теперь, когда ты рядом, я принял твою боль,
Обиду – злую ведьму, переживем, вдвоем.
А за окном вдруг запахнет дождем.
Мой друг, а давай на рыбалку махнем?

Это утро выдалось каким-то безучастным к нам, серость за окном подавляла, и цветение сирени выглядело как-то по-осеннему печально, словно расцвела она не в свой срок.
То, что ночь прошла на редкость спокойно, поднимало мое настроение даже в отсутствие солнечных лучей.
Я сидела напротив мужа за столом, накрытым к завтраку, но завтракала я одна, а Ронни о чем-то мечтал, без всяких признаков аппетита. Он только пригубил горячий кофе с сахаром и молоком, как он любил, я думаю, с детства, и был достаточно сыт для того, чтобы начать беседу.
В последнее время я давала ему обезболивающее (без морфина), вне зависимости от болевого синдрома, что настоятельно рекомендовал домашний врач, напоминающий доброго самаритянина, так как он никогда не спешил уйти и уже который раз, не спрашивал денег за свой приход в караван, в котором заканчивалась наша с мужем мечта путешествовать по миру.
Мы благодарили доктора за его визит, об оплате забывали и, прощаясь, сочувствовали ему, ибо понимали сами, как это трудно лечить неизлечимого. От госпитализации в паллиативное отделение, куда записывались обреченные заранее, мы отказались, хотя в очередь встали, что было вполне разумно.
Я гордилась Ронни за то, что в то утро он сидел напротив меня, и это делало меня счастливой, ведь наш поход от кровати до стола был также труден, как поход русской армии через Альпы, а наступившее после ночи утро являлось «праздником на нашей улице», подарком от Господа Бога.
Завтрак проходил в том особом времени, в котором мы жили уже пять месяцев, с тех пор, как я услышала коварное слово: «злокачественный».
Это было время, когда неважно вечерело ли, или рассветало, а важно: есть боли или нет, есть желание жить или нет, есть вера или нет, и каждый раз, когда Ронни спрашивал который час, мне надо было уточнять, дня или ночи.
Надо сказать, что в нашем караване становилось уютнее от запаха кофе и поджаренных ломтиков черствого хлеба, вымоченного молоке.
Уже несколько дней я никак не могла вырваться в магазин, Ронни паниковал, если я хоть ненадолго уходила, а когда я была рядом, то часто он был мною недоволен, и тут уж ничего не поделать, этим мой муж показывал, кто в доме хозяин.
Удивительно то, что в этом времени, когда каждый день может стать последним, любовь имела ту полноту чувств и красоты, когда глаза в глаза и не надо слов, когда нам казалось, что мы имеем одно сердце и одну душу на двоих а, так как прикосновения вызывали боль, то пожатие руки заменяло нам объятие.
Я пишу это, как мое откровение, что в каждом, пусть очень сложном времени, как и на любой войне, как и в любом горе, есть радость, утешение и счастье, пусть даже след от него, но он реален.
В то утро нам было обоим хорошо, Ронни не чувствовал той невыносимой боли, о существовании которой он раннее даже не подозревал.
Окна нашего каравана утопали в сирени, в разнобой тикали часы, еле уловимый запах кофе и тихий разговор за столом придавал ощущение сверхъестественного благополучия.
Ронни всегда очень серьезно относился к еде, для него было катастрофой, если хлеб не имел хрустящей корочки или мясо подавалось без соуса, но это время прошло, теперь его не радовала еда, но мы обговаривали меню на завтра, и я исправно готовила его любимые блюда, с учетом того, что у нас оставалось в запасе, а потом ела за него и за себя, словно это было подтверждением того, что мы живы.
Если первые месяцы болезни я резко похудела, осунулась и постарела так, что не могла без боли в суставах ходить и чистить картошку, то после того, как Ронни спросил меня, сколько я еще выдержу на роли его сиделки, я перестала приносить себя жертву и стала занимать собой, своим внешним видом, и постепенно вошла в силу своих лет, правда, темные круги под глазами выдали мое внутреннее состояние души.
Замечено мной: когда человека не радует еда, то его тянет к разговору с другом, а кто будет лучшим друг мужчине, как не его жена.
- Лена, - начал разговор Ронни, - у меня такое чувство, что я собираюсь в рейс, только страшновато одному.
- Ронни, я люблю тебя, но, если говорить честно, то думаю, что в ты уже в пути, но не в Италию или Португалию, там мы уже были, а в пути, где попутчики не предусмотрены. К Богу каждый из нас приходит своим путем. Иногда, нас утешает или даже оправдывает человеческое убеждение, что на божьем суде нас будет много, но отвечать будет каждый сам за себя, как говорил пастор Абай.
Пастор Абай наш духовный наставник, и для Ронни - единственный авторитет.
- Хорошо бы, еще и знать, - продолжал разговор Ронни, - где находится финиш этого пути.
- Я думаю, Ронни, это финишная прямая началась, когда ты захотел вернуться в отчий дом и понял, что ты бездомный; когда ты принял за факт, что владеешь только верой; когда ты вчера захотел навестить маму, ее нет давно в живых, а тебе хотелось ее утешения.
- В чем-ты права, главное, на этом пути я с Иисусом, и вера в него бессмысленна, если не верить в воскресение так, что все еще только начинается.
- Ронни, ты говоришь, а я представляю, как открылись небеса и ангельский мир внимают нам, они знают, как тебе тяжело, но доверяют тебе прийти к финишу победителем.
- Победителем? Меня ведет Христос, он мой Господь, а в вере моя победа. Прочитай Первое послание Иоганна, немного …
Неожиданно выглянуло солнце
- Любимая, а не завести ли нам котика?
- Котика? ... Если только у кого-нибудь украсть …
- Лучше просто заманить и накормить. С котом, как-то, легче будет …
- Устал?
- Как ленивец, хочу лечь. Вот, же, напасть какая.
Так прошел наш завтрак, потом началась дневная суета, а вечером я уговорила Ронни выйти из каравана, чтобы мы смогли ощутить себя любимым творением Бога. Это было рискованно, но у нас получилось и в награду нам открылась торжественная красота заката, а ночью у Ронни опять начались боли, до стона, простые обезболивающие не помогали, а от морфина он отказывался, пока я не упросила его пожалеть меня.

Оказалось, что Ронни еще до болезни был убежден, что пришли его сроки, поэтому приход смертного часа принимал спокойно, так как, был доволен своей жизнью на земле. Он и смерть выбрал не такую, чтобы ему тихо умереть во сне, он хотел, чтобы его вел за руку Иисус Христос.
Когда боли стали нетерпимыми, то Ронни осознал, что ему выпала честь нести христовы страдания, и это помогло ему обходиться практически без наркотиков. В Небесное Царство он вошел в ясном уме, благословив всех, кто был ему дорог.
Его последние три дня жизни мы провели в больнице, за ним был поистине царский уход, при поступлении мужа, как дитя, мыли сестрички, потом смазали маслами, с ним так нежно и умело обращались, что я даже заревновала.
Ронни лежал в солнечной комнате с большими окнами, на белоснежных простынях, чистый, пахнущей маслами, а для меня был предусмотрен диванчик и обед на заказ.
Когда в палате мы остались одни, то он сказал: "Любимая, я доволен всем, я имею все, кроме здоровья и радости."
На третью ночь, он стал задыхаться, меня, знаками попросил за него молиться.
Я держала его за руку, после молитвы, стала тихо петь хвалу Богу, во время которой он испустил дух. За окном рассветало.
Странно, но в этот момент я была счастлива, чем озадачила дежурного доктора, и мне пришлось объяснить, что на койке осталось лежать только тело моего мужа, а он сам уже с Богом.
Потом я поняла, что я была счастлива не своим, а его счастьем.

Влюбленность розовым облаком
По свету беспечно гуляла.
Голубою мечтою поэтов вдохновляла,
Рифма слагалась под стук домино,
А Стрелы Амура набирали очко.

Купидон хулиганил в Голливудском кино.
Бульварные романы на ура продавались
В музеи Парижа беззвучно кричала
"Обнаженная Женщина в Красном"
На картине Пабло Пикассо

А по пятам за мною одиночество брело.
Оно никуда не спешило,
По вечерам со мною грустило,
И бездомной собачкой,
Пригревшись у очага,
Преданно заглядывало в глаза.

Но, однажды, влюблённость
Накрыла меня с головой!
Сердце в груди трепыхало,
Пойманным на крючок пескарём.
А я словно тронулся умом.

Но чувства скоро остыли,
Умывшись осенним дождём,
Всё вновь пошло, как дОлжно,
Своим чередом, где я один,
С моим одиночеством и котом.

Фейерверком страстей,
Обмануть любовь невозможно,
Она красива и свободна,
И в наше с тобой одиночество
По срокам вечности Любовь войдет.

Сокровище моей души ты унесла с собой,
А в памяти звучат обрывки наших разговоров,
Их заглушают крики кладбищенских ворон.
Куда бы я не шел, хочу скорей попасть домой,
А дома та немая тишина,
Которую страшится даже домовой.
В рассвете дня мерещится твоя улыбка,
И это всё, что мне еще дано от жизни прошлой.
Как холодно созвездье Козерога,
Оно мёртво, безмолвно, одиноко,
так мир, в котором я теперь живу,
Мои новый мир - театр скучающих теней,
Где о тебе никто уже не помнит.
Стоит пустое кресло у окна,
Сгущается под вечер мгла,
А без твоей улыбки ночь слепа.
В калейдоскопе сновидений
Мельканье незнакомых лиц,
Твой белый шарф в заоблачной дали,
Летит неведомо куда...
А новый день всё ставит на свои места:
Где ты сейчас, там нет меня.
Один стою я у дороги,
Которой нет начала и конца …
Где поводырь мой? Я слепой!
Сокровище моей души ты унесла с собой,
***
Открой, глаза, сын мой,
и оглянись!
Любовью дышит всё Мое творенье.
Ты болен, а разлука, как змея,
Ужалила тебя
И яд её смертелен!
Любви не ведома разлука,
Она свободна и чиста,
Ей чужды все земные измерения.
А сроки жизни у меня,
Я Бог Твой, ты – Моё дитя.
Сокровище твоей души
Храню я в книге жизни вечной,
Оно в любви, в Любви Христа,
В котором есть надежда новой встречи!

Февраль в запале, ветер рвет и мечет,
Зверем голодным гудит в проводах.
Незваным является ранний вечер,
Сумраком входит в каждый дом.

Тучи с дождями сгрудись над морем,
Чайки в испуге кричат над волной.
Хмурое небо замыслило злое,
Плакучая ива в печали земной.

А мне хорошо, ты со мною рядом,
Время для нас улеглось на покой.
Февраль за окном горюет в тумане
Бедняга, он еще не был влюблен.

Избытком радости поет душа,
Ей не прикажешь,
Её величество весна
Омытая зелеными дождями
Пришла как госпожа
И Миром правит.

От ярких солнечных лучей
Земля добреет
И в небе сине-голубом
Отару белых облаков
Проказник ветер
К югу прогоняет

Так хочется счастливым быть,
На новый лад
Судьбу перекроить.
Забыть обиды, огорченья,
И в отчий дом, устав в пути,
С поникшей головой войти

Как первое признание в любви,
Дрожащие в траве нарциссы,
Увы, их сроки сочтены.
Нельзя такие чудные мгновенья
Ко древу жизни
Гвоздиком прибить.

Апрель дарует в утешение
Берёзовые нежные сережки,
Никто не будет их носить.
Подснежник робкий не вплетают
В венок влюбленной девы.
Его сорвешь, а он завянет

Забытые Весенние мечты
Взойдут тюльпанами
В долинах мая.
Моя Заветная мечта одна:
Тебя, кого люблю сейчас,
Хочу любить всегда.

И будет жарким лето,
А осень предвещает
Дожди и холода,
Не пощадит суровая зима
Надежд весенние букеты,
Но в этом не моя вина.

………………………………..

У Бога есть на все Свои ответы.
И пусть в любые времена
Избытком радости
Поет Моя душа,