Попугай, говорящий на русИт. Часть 2

                Кше ану бану (иврит) -  когда мы пришли, было так.


  Вынырнув из тоннеля и проехав вдоль трассы метров пятьдесят, мы свернули налево. В лес. Потому что прямо дороги не было, а был довольно высокий холм, исполосованный корнями деревьев, камнями и буераками. Надо сказать, что в лесу дорога тоже была не ахти какая сказочная, прямо скажем, вообще не дорога, а черт те что. И метров через сто Мирон развернулся и поехал обратно. Вернувшись к тоннелю, он покружил на месте, освещая фарами лес, но ничего похожего на дорогу мы не увидели. Тогда он снова проехал вдоль трассы и опять свернул в лес. Покружил в лесу и выехал обратно. Дороги не было. Мирон чертыхался и уверял, что дорога была. Периодически звонила «кошечка», пытаясь выяснить, когда же этот блудный кот доберется до дома. А мы продолжали кружить по лесу…

    Потом меня осенило: «Мирон, у тебя же есть навигатор! Уж он-то нам подскажет, как выбраться из этого заколдованного леса!»  Мирон тормознул у подножия холма и включил навигатор. Он долго писал название Олиного города, сбрасывал, снова писал…  И я поняла, что он не может написать на иврите без ошибок! Боже мой… Сорок лет коту под хвост… Зачем он жил здесь эти сорок лет… Название города состояло из двух слов, я не расслышала, а переспрашивать было лень. Да и какая разница…  Очень хотелось подсказать забить в навигатор любой другой город, который пишется легко, Тель-Авив, например, или Хайфа, да хотя бы ближайший Модиин, нам бы только на шоссе выехать. Но я подавленно молчала. «Ничего, мы что-нибудь придумаем», - хорохорился Мирон. А я предложила: «Давай просто пять минут постоим молча и подумаем». Потом достала из сумочки свой телефон и включила музыку. Хорошо, что у меня в телефон закачано много музыки, она всегда меня спасала.

     Я опустила спинку кресла и закрыла глаза. Меня не пугала перспектива провести ночь в машине, меня вообще ничего не пугало, кроме высоты я ничего не боюсь, просто я не люблю, когда мне что-то непонятно. Потом я открыла глаза и, глядя на холм, произнесла уверенно: «Мирон, я думаю, что клиренс твоей машины позволит подняться на этот холм. Хоть твой внедорожник и «паркетный», ты сможешь это сделать! А сверху мы увидим, что нас окружает. Если и там дороги нет, ты сможешь вернуться задним ходом». А про себя подумала: «Боже, я же сейчас умру от страха!» Я ужасно боюсь таких крутых подъемов, если не я за рулем. Казалось, машина вот-вот перевернется. Я сидела, вцепившись в ручку двери закрыв глаза и бормоча ругательства. «Что ты говоришь, деточка?» - спросил Мирон. «Да так… Скороговорку вспомнила: еду я по выбоинам, из выбоин не выеду я…»  Мы поднялись на вершину холма. Я открыла глаза и увидела внизу шоссе.

   Всю дорогу до Олиного дома Мирон сокрушался: «Как же так? Что произошло с этой дорогой? Почему я ее не нашел, не заметил? Я же по ней ездил…» «Просто камни с тех пор выросли», - говорю…

   Мы вошли в квартиру, и Мирон представил меня своей жене. Оленька оказалась пышной улыбчивой женщиной с округлыми плечами и пухлыми ручками. Круглое лицо было сплошь усеяно веснушками, и не по возрасту озорная рыжая челка падала на глаза.  Она пригласила нас к столу, на котором уже стояли бокалы, вино и горячая курочка в огромной чаше. Но Мирон засуетился, забегал по комнатам, собирая какие-то вещи, крикнул откуда-то издалека: «Оленька, Наденька устала, пусть она приляжет отдохнуть», - и бросил Оленьке пару подушек. Оля ловко их поймала, положила на диван и предложила мне прилечь. Что за бред, думаю… Но возражать было бессмысленно, в этот день все знали, что для меня будет лучше. Я подчинилась. Оля принесла какую-то штуку и, протягивая ее мне, предложила: «Наденька, это массажер, его надо положить под спину вдоль позвоночника, он здорово расслабляет. Если тебе понравится, возьми его с собой, это хорошая штука». Бред какой-то… Лежу на подушках и на массажере. Оленька принесла бокал вина, стоит рядом, что-то рассказывает. Подошел Мирон с тоненькой книжечкой в руках: «Вот, нашел! Последний экземпляр! Сейчас я тебе его подпишу, но прежде прочту тебе стихи. У меня и песни есть! Но они еще в рукописи, потом спою тебе».
 
    Мирон, полистав книжицу, начал читать. Он читал вдохновенно.  Его голос взметнулся вслед за воздетой к небу рукой, зазвенел, потом задрожал и как будто скатился мелкими камешками в воду. Ощущение нереальности происходящего не покидало меня. Я лежала на подушках с бокалом вина в руках и наблюдала за этим сюжетом из космоса…  Вот наша сине-зелено-желтая планета…  Я раскручиваю её, словно волчок. Мелькают континенты, океаны... А я ищу  самый крупный на Земле Аравийский полуостров. Географически он расположен в Азии, а геологически на северо-восточной части древней Африкано-Аравийской платформы.  Я накрываю Землю ладошкой, останавливая её вращение…  А вот Синайский полуостров на границе Африки и Азии.  Увеличиваю масштаб…  Синайская пустыня переходит в Негев… Мертвое море… Холмы Самарии… Галилея… Где же этот маленький городок не-знаю-как-называется?  Еще увеличиваю масштаб… Появляются холмы, леса, дороги, строения… И вот дом, а в нем диван, и я лежу на диване, а рядом стоит какой-то совершенно незнакомый мужчина и читает мне свои стихи, воздев руку к небу… А его жена наливает вино в бокал… А я лежу на массажере… Я отматываю эту пленку назад, возвращая себя в космос, и снова вижу маленькую сине-зелено-желтую планету. Потом резко приближаю и вновь оказываюсь на диване в этой точке между Африкой и Азией… И мужчина читает стихи. Не сошла ли я с ума, думаю. Бред какой-то…

   Мои размышления прервались внезапно наступившей тишиной. Открылась дверь и вошла женщина в длинных одеждах. Она обняла Олю, потом Мирона, и они втроем начали говорить на языке жестов. Минут через пять снова открылась дверь и вошла еще одна женщина. Она словно повторяла первую и лицом, и одеждами. Скажем прямо, они имели абсолютное сходство. Она обняла только Мирона и присоединилась к беседе на языке жестов. Ну, это уж слишком, думаю. Я ущипнула себя, но ничего не изменилось. Мирон показал на меня и, видимо, представил. Я поднялась с дивана и поздоровалась. Мы поулыбались друг другу, на этом наши коммуникативные возможности закончились.

   Некоторое время я рассеянно смотрела в окно и не заметила, как вошла девочка  с автоматом. Она была худенькая, невысокого роста, рыжие волосы на макушке стянуты в хвост резинкой, лицо щедро усыпано веснушками. Открытый сарафан на тонких лямках оголял сутулую веснушчатую спину, на которой высоко сидели несвежие бретельки лифчика. Спереди из глубокого выреза неудержимо рвались наружу два упругих шарика. На правом плече висел автомат, он казался непомерно большим и тяжелым. Но девочка легко подскочила к Оле, потом повисла на шее Мирона, не снимая автомат. И защебетала, непрерывно жестикулируя левой рукой. «Внучки мои – солдатки, - почему-то во множественном числе сказал мне Мирон, - и говорящие,  в отличие от моих дочек. Только вот русского языка уже не знают». Я поздоровалась с ней на иврите, уж это я могу сказать. И вспомнила, как писал Довлатов, что по-английски он легко может сказать без малейшего акцента «хай». На этом наши коммуникативные возможности тоже закончились.  Девочка села за стол, поставив автомат между ног и зажав его коленями. Она брала руками курицу из чаши и с удовольствием поглощала мясо, обгладывая косточки. Автомат скользил, наклонялся, и она прижимала ствол щекой к плечу…

   В этот момент открылась дверь и вошла еще одна рыжеволосая  девочка с автоматом  в таком же сарафане и с бретельками лифчика на сутулой веснушчатой спине. Надо ли говорить, что она была точной копией своей сестры. Разными у них были только цветочки на сарафанах.
 
  В Израильской армии солдат отпускают домой на выходные, но с оружием расставаться им категорически запрещено. Даже если солдат идет с друзьями в кафешку или с девушкой в парке погулять, он обязан взять оружие с собой. Некоторые, правда, прячут его под диваном, не в каждом доме имеется оружейный шкаф…
 
   Вторая солдатка, повисев на шее деда,  присоединилась к сестре и, зажав автомат голыми коленками, принялась уплетать курицу.

   Меня начали терзать смутные сомнения. Я догадалась, что это были внучки от одной дочки, но ведь была еще и вторая дочка…  Мои сомнения развеялись немедленно, когда вошли еще две абсолютно одинаковые солдатки. Эти были без автоматов, но в военной форме и шлепанцах на босу ногу. Они были настолько похожи между собой и с теми двумя в сарафанах! Ущипните меня, скажите, что это сон! Такого количества клонов я еще не встречала.

   Внучки поели курочку, пощебетали, повисели еще раз на шее деда, видимо, он тут был редкой птицей и, громыхая оружием, «чао, чао», удалились. Мирон посмотрел на меня и рассмеялся.  «А? Что, полна впечатлений?» «Да уж, - говорю, - как вы так умудрились размножиться?» Оля разлила вино по бокалам и в который уж раз пригласила к столу. Мы долго неспешно ужинали, Оля меня расспрашивала, ей тоже интересно было поговорить с новым человеком.  Потом Мирон взял баул с чистыми рубашками, положил туда две книги и старую потрепанную школьную тетрадь, и мы вышли из дома. А мне было грустно  уходить от Оли.

   Когда мы сели в машину, я подумала, неужели этот день скоро закончится… Но Мирон бодро сказал: «А теперь мы едем к тебе! И ты подаришь мне свою книгу! А я тебе спою свои песни, я и тетрадь захватил». Да кто бы сомневался…  Включилась громкая связь и женский голос промурлыкал: «Зайка, ну где ты? Я уже заждалась». Я тихо сползла под кресло…

   Я была немного удивлена, но до Тель-Авива мы доехали без приключений. Поплутав по узким улочкам, мы нашли место для парковки и поднялись ко мне. Мирон, заинтересовавшись книгой, принялся ее листать, рассматривать фотографии, читать вслух стихи. На некоторых страницах было написано, что стихи можно спеть. Мирон воскликнул: «Йофи*! Давай споем!»  Я поначалу отнекивалась, но потом вспомнила, что это бесполезно, и запела. Мирон сначала послушал, потом подхватил, а в третий раз мы уже пели дуэтом. Перепев мои песни, Мирон открыл свою потрепанную школьную тетрадь и начал читать мне свои стихи. Потом перешел к песням.  Сидим на диване, песни поем… Бред.  Уж полночь близится…  Заверещал телефон, который Мирон на этот раз прихватил с собой из машины. Я не слышала, что сказала Лена, но, наверное, что-то про белое и пушистое. «Ладно, - говорю, - Зайка, все песни перепеты, книги подарены, день был дивный, спасибо тебе, а теперь поезжай домой, а то Лена тебе ушки-то поотрывает».  Мирон засмеялся, взял свою тетрадку, мою книжку, бормотнул «позвоню» и «спокойной ночи», и вышел, как в таких случаях говорят, в темную тихую ночь. А я стояла у окна, глядя на круглые плафоны фонарей, на одинокую фигуру, свернувшую за угол, и не могла поверить, что с четырех утра прошел всего один день…
-----
   *Йофи (иврит) - прекрасно.