Девять вариантов

Родился я в нулевые. Когда Путин пришел к власти. Когда страна была под крахом. Так говорили, что была под крахом. Я-то не видел никакого краха. Слышу только вечно. Нулевые, типа. Девяностые, мол. А нулевых и девяностых не видел. Да и видеть-то не хочу эти девяностые. Разве, может быть еще хуже, чем сейчас? Шутка, конечно. Все у нас хорошо. Ну, не все, конечно. Но нормально, в общем. Я и не жаловался никогда. Мне всегда хватало всего. Родители, не обращая внимания на кризисы и прочее, не обделяли ничем. За это я им благодарен, конечно. И стране тоже благодарен. Все у меня было нормально. Вроде как, нормально.
Но стебали меня пацаны всегда за разное. И не только пацаны. И девочки тоже. То за брови черные. То за то, что они почему-то гуще, чем у остальных. То за волосы на руках, которых почему-то у меня было больше, чем у остальных ребят в моем возрасте. То еще за что-нибудь. В общем, повод находили. Хотя, находить-то его и не нужно было. Можно было просто взглянуть на меня и повод сам вертелся на языке, как мясо на сковородке. Или как уж. Или как кто. Не знаю, как кто, но вертелся. А вот про брови я конкретно комплексовал даже. Девчонки, помню, смеются надо мной. А я стеснялся. Я им нравиться хотел, а они смеются. Гадины какие. Класс шестой это был или седьмой. Одну видел недавно в соцсети с мужем. Расписалась уже. Та самая, которая ржала. Смотрю на фотки: а муж у нее похуже, чем Брежнев. Или такой же. В общем, густобровый и еще какой. Похуже меня и Брежнева вместе взятых. Вот ведь как бывает. А то смеялась с меня, а теперь сама получила. Сам Господь Бог, и сама вселенная ей направила в мужья то, с чего она смеялась. Интересно, сейчас-то хоть смеется? Сейчас же счастливая. Поэтому, дорогие, не смейтесь с других, а то сами получите в жизнь то, с чего смеетесь, и потом все поймете. Ну, или смейтесь, и как моя бывшая одноклассница — будете счастливыми. Тут уж сами выбирайте.
И это все не значит, что я был какой-то другой. Типа, изгой там. Нет вовсе, Обычный я был. Как и все. И не лез я никогда в литературу. Просто в 15 лет я прочитал Буковски, и сказал своему товарищу: «Я буду писателем». Он посмеялся. Потом и я посмеялся. Вот и вышло как-то так, что сел строчить слова. Я не лез в прозу, это она пришла ко мне, вошла в мою жизнь, а я лишь с распростертыми руками встретил ее, раз уж пришла, и сказал: «Ну, вот он я. Давай знакомиться, что ли».
А так-то да. Кем я только не хотел быть. То я решил, что я повар. Говорю своей девушке:
— Настюша, может, мне стать поваром?
Смотрит она на меня с опаской какой-то. Типа: в своем уме он? Ты? Повар? И говорит Настюша:
— Поваром? Ну, хочешь я поговорю со своим знакомым, он учится на повара в колледже.
Так и не поговорила. И забыл я уже про этого повара. Подумал тоже: действительно, ну, какой я повар? Из блюд я могу только пельмени с макаронами сварить. А из жареного — только яичницу с сосисками.
Здесь немного приврал даже, чтобы приукрасить. Врать нам приходится, да. Такие мы — писатели.
Если честно, то научился я готовить из блюд, практически, все, кроме совсем уж чего-то фантастического. Картошку? Пожарю, не проблема. Курицу? Тоже не проблема. Мясо запечь? С удовольствием сделаю, мясо — дело мужское, я им хорошо занимаюсь. Супы, рис, гречку, котлеты — это да, это тоже умею, научился. Хотя, чего там учиться? Ну, умею, короче. Пироги, торт, да всякому научился. А научился я всему, когда жил один. Когда живешь один и не такому научишься.
В общем-то да, если бы я сейчас сказал бы той своей девушке: а не стать бы мне поваром? То попробовав все мои блюда, она бы явно ответила: конечно! ты просто талант в этом!
Не суждено мне было стать поваром: я и не стал. Да и слава Богу. Не нравится мне эта профессия. Не мое будто. Сейчас-то уже понимаю, что не мое.
И не суждено было стать полицейским, адвокатом, механиком, зубным техником, бойцом ММА, учителем, журналистом, маляром. Да много кем. Сейчас вспоминаю все — будто сама судьба, и сам Господь Бог уберег меня от этого всего. Спасибо, Господь.
С полицейским все было просто. Дядька у меня бывший мент. Да и отец тоже. Отец служил в советско-грузинской полиции, там службу и оставил, после развала Союза. А дядя служил сначала в советско-российской полиции, а затем просто в российской. И не полиция тогда была, а милиция.
Службу дядя оставил только в тринадцатом году. Много он служил. Долго. Рецидивистов задерживал как-то. Сам задерживал. Мне отец рассказывал про это. А учился дядя еще при СССР, в Сибири. Он закончил Тюменский институт МВД, и после отставки дело не оставил, пошел в адвокаты. Вот отец и советовал мне вечно: в менты иди. А потом так: в адвокаты иди, к дяде. В Тюмень учиться, а затем он в контору тебя возьмет.
Не взял дядя никуда, потому что я и не поехал никуда. Хотя были мысли. И почему-то есть уверенность, что в Сибири мне бы понравилось. Я люблю снег. Я люблю этот уют в доме, когда за окном — метель, ураган, буря, зима. Понравилось бы, да. Но что было, если бы я все-таки поехал? Самому даже интересно. Неужели человеческая жизнь может радикально измениться из-за одного решения? Попробую подумать.
Мне всегда нравились ментовские сериалы. Вот эти расследования всегда интересовали. Разгадки преступлений и прочее такое. За этим, наверное, я и хотел в полицию, только было это в году четырнадцатом. Потом что-то остыл. Перехотел быть ментом. И дядя, кстати, говорил, чтобы поступать в Тюменский институт МВД у меня должны быть одни красивые пятерки в дневнике. И так постоянно. Каждый год. А пятерки у меня редко, когда бывали. Они почему-то не любили меня. И мне самому на них было как-то плевать. Не хотят дружить — пусть не дружат. Я лучше с двойками и тройками подружу. А лучше — с четверками. Четверки меня любили. И я их любил.
Поэтому отец больше особо не заикался про МВД и про Сибирь. Ну, какие пятерки и какие мы с братом в МВД? Нам бы четверок с тройками нахватать, мать хоть порадуется.
Отец просто предлагал. Не заставлял. Не давил. Просто говорил:
— Хотите учиться в Сибири? Поехать к дяде Сахибу? Тогда нужны пятаки!
Ни брат, ни я пятаками не интересовались. Мы девушками интересовались уже. Подростки же. А то пятаки, да пятаки. Какие пятаки? Я тогда уже вовсю восьмиклассниц клеил. Ровесниц своих.
Опером я не стал, и ладно. Хотя, если так-то подумать, неплохой бы был опер: «Лейтенант Гурби! Ваши документы…». Или: «Капитан Гурби… распиваем тут, молодежь? А че дома не пьем? А документики ваши можно? А прописочка у Вас где?». Ну, че-нибудь, типа, такого. Ради этих фраз, может, и стоило стать ментом. Живо они как-то звучат. Бодро как-то. По серьезному, что ли. Может, вышел бы из меня неплохой опер. Сижу такой в одиночестве: на стене фотки расклеены, где-то еще линии красные, и где-то схемы какие-то. И я такой в моменте: «Точно… все же так… это он убил! Да ты у меня асфальт подметать будешь, гнида!» — и бегу я такой к машине своей. А по пути мне младшие по званию: «Товарищ капитан… тут документы бы подписать…». И я мол: «Позже, Василий, позже… ты видишь, что капитан Гурби занят? Я достану этого ублюдка! Собирайся, со мной поедешь!». Я бы глянул на себя мента. Но не гляну уже никогда. Но, может быть, в другой жизни.
Еще в другой жизни хотелось бы узнать то, каким бы я стал адвокатом. Мне кажется, я бы неплохо вписался в эти судебные процессы. Я же, типа, слишком дохуя говорить могу. Вот и говорил бы я без прекращения, и с некоторой точностью и душниловством. Типа: «Уважаемый суд! Вы сказали, что мой подзащитный «одел» футболку, но я хочу Вас поправить, что футболку «надевают» — попрошу это внести в протокол!». И все смотрят на мою тупую рожу: «Какой же он зануда! Да он просто душнила! Откройте окно!».
Я уже знаю, какой пиджак стал бы носить. Коричневый, наверное. Или серый. Или тот бежевый, что у Киану Ривз в фильме был. И жена рядом вроде Шарлиз. Как-то так. А если по-другому, то не хотелось бы даже на это смотреть.
А с механиком все было намного проще. Меня в этот колледж тупо не взяли. То есть, доучился я десятый класс и решил, что ошибку совершил, надо бы в колледж идти. Там люди отдыхают. А я тут напрягаюсь немного. Короче, решил я, что пойду в колледж местный — на механика. Или на машиниста. Я даже не знаю, что там было, но учились там одни тупые, и, похоже, мне тоже следовало учиться.
Пришли мы с отцом документы мои подавать. А я там вижу ребят, которые на год меня младше. Смотрят на меня люди, удивляются. Он же, вроде, в десятом классе учится? Или не учится? А он вообще учится у нас?
В общем, пришел я поздно, во-первых. Понимаете насколько? Даже документы в колледж отнести было лень. Пришел поздно — взяли они уже группу почти. Но места были. И тут люди смотрят мой аттестат. А там-то, кроме троек, почти нет ничего. Ну, так. Две четверки еще. Но это не важно. Это по ОБЖ и физкультуре. Остальные — тройки.
Люди даже не знают, что говорить. Вроде места еще есть. А вроде пришел тут, знаете ли, я. И говорят люди:
— Ну… мы набрали группу! Набрали, да! Места есть! Но у вас тут даже средний балл не набирается нужный…
Отец даже говорить ничего не стал. Итак ясно. Его сын — тупой. Что тут сделаешь?
Так и уберегла меня судьба от механика. Или машиниста. Опять забыл, кто там был. Не стал я никаким машинистом. И механиком не стал. Спасибо, Господь за это. Что уберег. Но механик себя даже не вижу сейчас. Даже не могу представить, какой бы я был? А вы как думаете? Какой бы был? Бухал бы, типа? Нескончаемо? Почему-то кажется, что да. Лежу и ковыряюсь под тачкой. Грязный весь такой. Уставший. Потом вылезу из тачки — и в коморку. Налью себе клюквенную настойку, и дрыхнуть на диване. А с утра встать и снова ковыряться под тачкой. Жизнь это разве? Если и жизнь, то точно не для меня. И Господь это знал, раз уберёг.
А что там еще? Зубной техник? Тут тоже история простая, и смешная. Не взяли меня тоже в этот колледж медицинский, после девятого класса. Как не взяли? Сказали: возьмем, только платно.
Мать набрала отцу:
— Возьмут! Только платно…
Тут даже я чуть не заплакал. Хоть взрослый уже был. Просто жалко было. вроде хотел быть этим техником, но сам даже не понимал — че он там делает? А когда узнал, что техник — не стоматолог никакой, перехотел быть. Протезы, что ли, бабкам лепить? Вообще, так-то творческая профессия. Но нет — не мое. Ну, а если подумать? Мне кажется, что я бы сильно засиживался допоздна. Сидел бы себе, в кабинете, и лепил бы эти протезы. Какая-нибудь отвертка в зубах. Я — в очках. В халате. Че-то кручу… верчу… да хер его знает. Наверное, горел бы ночник, и я бы имел какие-то неплохие деньги за эти протезы. Ну, как-то так.
А дальше? Смешно уже самому рассказывать. Но я расскажу.
Боец ММА тоже долго не просуществовал в моей голове. Год, примерно, я ходил на секцию, и чему-то учился, но лупили постоянно меня. Тренер вечно спрашивал: когда я увижу тебя по телевизору? Хотелось ему ответить: с такими темпами — никогда. Сам говорил: да-да, увидите еще!
Не увидел он. Не расстроился, надеюсь?
В общем, спаррингов у меня особо не было. Все, чему я там научился — делать проход в ноги. И то, делал я его вечно коряво как-то. Неправильно. Неуверенно. Летел в ноги сопернику — и сам запутаюсь, кувырок сделаю, в ногах у него окажусь, или башками стукнемся. Тренер говорил:
— Нормально! Только ты проходом себя немного в тупик направил.
Походил год. Не получилось стать бойцом? Не получилось. Забыл про это, стал другими вещами интересоваться. А борьба и драки не мое совсем. Я не конфликтный человек. Не нужно мне это.
Помнится, один товарищ мне рассказывал про бойца в поп-мма, грузина по нации, а прозвище ему дали «грузинский танк». Ну, если он — грузинский танк, то я бы стал азербайджанским самолетом. Или вертолетом. Или автобусом. Или драндулетом. Ну, короче, чем-то из этих, железных и движимых. Мощным, типа. Или зверем каким-нибудь. Азербайджанский медведь. Вот как. Выхожу я такой на сцену. Не, пока не выхожу. Только собираюсь выйти, и вот орут ведущие со всех сторон: «И НА НАШУ СЦЕНУ ВЫХОДИТ! ВЫ-Ы-Ы-ХОДИТ! АЗЕРБАЙДЖАНСКИЙ МЕДВЕДЬ!». И выхожу я — худенький и волосатый. Целых семьдесят два килограмма медведя. Жестким я медведь был бы. Слишком жестким.
Учитель и журналист — тоже все просто. Просто в местный государственный университет ни на какие другие факультеты мне не хватало баллов, поэтому я вот решился — педагогика и журналистика. Даже на вступительные экзамены не пошел. В другую страну улетел, в итоге. Там поступил. И слава Богу. Спасибо, Господь. Но учитель из меня вышел бы нормальным, мне кажется. Не в школу, а в университеты. Преподаватель вышел бы нормальный. Я бы тоже вечно говорил не прекращая. Студенты вздыхают: достал. Звенит колокольчик. И я такой: «Звонок для педагога!». И такой потом: «А вы тут сидите еще минут десять! Лохи!». И ушел жрать в столовку. И хмурить какую-нибудь Марину Алексеевну. Ну, короче, нормальный бы был препод. Через лет пять повесился бы, наверное, от скуки. Хотя, я скуку переношу же. Нормальный бы вышел препод, короче. Но не выйдет. И журналист не выйдет. Недостаточно я наглый для журналиста.
Еще спасибо вселенной за то, что я не стал маляром, монтажником, электриком, и кем-то там еще. А ведь мог бы. Но не стал. Спасибо еще раз. И вот сидел я как-то на унитазе, шесть лет назад, и смотрел факультеты иностранного вуза, в который хотел поступать, помимо местного государственного. Как-то случайно наткнулся на факультет «архитектура» и заинтересовал меня этот факультет. Я всегда любил рисовать, нравилось с детства. Написал девушке: Архитектура, что думаешь? Она: звучит интересно. С отцом пообщался. Говорю:
— Пап, может быть, архитектура?
Отец так подумал немного, но я его прервал:
— Или все-таки стоматология?
— Не, — сказал батя, — Стоматология дорого.
— Тогда архитектура, — не унимался я.
Он кивает. Дерзай, мол. Делай, мол. Ты же этот — художник. Рисуешь вечно. Вот я и сделал. Улетел в другую страну. Документы подал. Отучился, отработал уже несколько лет по специальности. Там и международные фирмы, и главные строй-компании города, и кучу всего. И скажу вот, что: спасибо, Господь.
Но внутри до сих пор пробирается какая-то странная мысль. Думаю: не подойти ли мне еще раз к отцу, и сказать: пап, может, писателем мне стать?
И чтобы батя так же ответил: да, мол, дерзай. И я бы дерзанул. Серьезно бы дерзанул. И чтобы вот это все тоже было. Международные проекты. Главные редакции. И нобелевки всякие. Чтобы было.
Или, может, еще будет? Или все уже?