11

Баба Ира не собиралась выходить на пенсию. Но в совдеповские времена против закона переть было трудно: 55 лет – и пинком под зад. К тому же родилась Женька, Наталья уехала доучиваться в Уфу, Антоша вкалывал как проклятый, Дед только и умел, что зубоскалить – кому-то надо было заниматься детьми, готовить, вести хозяйство и т.д. Пришлось летом 74-го оставить преподавание в любимом Нефтяном Техникуме. Но самое удивительное, что это вполне житейское событие дало нам… как бы это сказать… хм-хм… Короче, пора ввести в мое повествование новый персонаж. Как сейчас помню, в один прекрасный летний день раздался звонок в дверь. Я открыл. На пороге стоял человек с меня ростом, рыжий, с висячими усами, и робко так спросил: Ирина Антониновна тут живет? Я впустил его в квартиру, вышла Баба Ира и объяснила, что это – ее преемник на преподавательском поприще. Звали его Александр Николаевич Рахманов, родом он был из какого-то дремучего села, было ему 25 лет, и попал он в наш город, видимо, по распределению после окончания ВУЗа. Естественно, не имея никакого опыта на трудной стезе вдалбливания знаний в тупые головы учеников, он пришел к заслуженной преподавательнице за консультацией; пришел раз, пришел два, пришел пять, пришел десять – и незаметно для всех стал очень близким другом всей нашей семьи. Вскоре выяснилось, что он поет и играет на гитаре (в общаге его прозвали «Песняр»), девчонки в нем души не чаяли, называя Саша Николаич, он ходил с нами и в гараж и на огород – короче, хороший был человек, и я не мог не упомянуть о нем в своей правдивой повести. Что с ним, чем занимается сейчас – не знаю. Почему-то в свою последнюю встречу с Антоном летом этого, 07-го года, я о нем не успел или просто забыл расспросить.
В апреле 74-го в школе состоялось очередное отчетно-выборное комсомольское собрание. Незадолго до этого я, как и положено вступил в комсомол (чтоб он сгорел!), учил устав, отвечал на дурацкие вопросы о «демократическом централизме» и т.п. Все расселись в большом холле на втором этаже (актового зала у нас не было), старые комитетчики стали отчитываться, признали работу комитета удовлетворительной, а потом начали выбирать новый состав. Ну, встают активисты, называют фамилии девочек-отличниц, их обсуждают, быстренько утверждают, я сижу, зеваю; и после того как новый состав комитета был укомплектован, вдруг встает наш физик и говорит даже как будто с возмущением: А почему же вы не предлагаете – и называет мою фамилию! Я чуть под стул не свалился! Но зал поддержал мою кандидатуру с бо-о-ольшим энтузиазмом, и я был выбран единогласно. Во попал!
Следует с удовлетворением отметить, что так называемую общественную работу я всегда ненавидел, прекрасно понимая всю ее показуху, маразм и лицемерие. И всеми способами открещивался от различных «должностей» и мероприятий. Конечно, приходилось носить галстук, участвовать в «линейках», читать стишки по праздникам и т.д. – но это уж, как говориться, куда деваться. А тут вдруг на́ тебе – комитет комсомола! Сначала я опешил, но потом решил отнестись к этому с юмором и притвориться ярым активистом, а на самом деле постараться делать как можно меньше.
После собрания мы в новом составе расселись в пионерской комнате (отдельной комнаты для заседаний у нас не было), и стали «делить портфели». На гребне воодушевленной поддержки народа меня чуть сдуру не назначили председателем, но потом немного поостыли, подумали и все же выбрали на эту должность Олю Карсакову из параллельного, девочку положительную во всех отношениях. А меня – заместителем, тут уж сомнений не было. Потом еще немного подумали и решили, что такой чисто номинальной должности «зама» маловато будет – и навесили на меня еще и сектор учета. Это означало, что я буду должен собирать комсомольские взносы. Ну, это раз плюнуть, - подумал я и ошибся.
В мае началась «работа» нового комитета, туды ее и его в качель! Раз или два в неделю мы собирались на актив, решали какие-то вопросы (я всегда многозначительно молчал и голосовал «за»), принимали новых комсомольцев и т.д. Это все, конечно, было бесполезная трата времени и тоска смертельная, но особо не напрягало. Но когда я в конце месяца начал собирать взносы – вот тогда в полной мере осознал, в какое дерьмо я вляпался. Ведь никто не понесет свои денежки добровольно, дураков нет! И мне приходилась бегать чуть ли не за каждым комсомольцем и выбивать из него эти жалкие копейки. Да еще нужно было в каждый комсомольский билет поставить штамп «уплачено», отметить это в ведомости да не растерять мелочь, ибо взносы тогда брали всего две копейки. Проклиная все на свете, я наконец завершил это гнусное дело и потащил мешок денег в Горком комсомола, пока сдал, пока отчитался – опух. Радовало одно: впереди лето, каникулы, Питер, московские друзья, Волга, три месяца отдыха и ничегонеделания – и никаких занятий, ибо учился я почти отлично.
Восьмой класс. Первое заседание комитета. И тут меня ожидал приятный сюрприз в лице новой пионервожатой, весьма молодой симпатичной девицы, с самым невинный видом сидящей за «председательским» столом. И активно принимающей участие во всех наших обсуждениях. Что ж тут удивительного? – может спросить недалекий читатель. – Где же еще сидеть пионервожатой как не в пионерской комнате? В чем же сюрприз? В длинных стройных ножках, практически не прикрытых коротенькой мини-юбкой? Нет, дело не в ножках, хотя и ножки привносили в казенную атмосферу заседаний некий пикантный антураж. А дело в том, что она по собственной инициативе начала собирать комсомольские взносы! Почему? С какой стати? Никто не знает. И никто не спросил, как будто так и надо. А я тем более молчал и радовался, что избавился от такой докуки. В результате моя «общественная» деятельность свелась только к посещению заседаний, да два раза я «заместил» Олю, сходив вместо нее на собрания в Горком. Лафа! А ведь остальным приходилось еще и вести дополнительную работу по своим секторам.