1239

Неторопливо поднимающееся солнце, заливало весеннее поле, пропадая в жухлой прошлогодней траве, и сверкало в капельках росы на изумрудной свежей зелени, которая редкими островками украшала унылую картину. Мужики топтались на месте, вглядывались вдаль.
- Долго еще нам здесь торчать? – спрашивал маленький тощий мужичок с косо подстриженной бородой. – Пахать надо, луна растет, дождь сегодня будет…
- Ну да! Может и не придут они! А мы тут такое время упускаем – отвечал сосед, его широкие костлявые плечи зябко передергивал, свежий утренний ветерок.
- В Рязань-то пришли, нет теперь-то Рязани. Велел князь тут стоять - тут и стойте. Мне тоже пахать-то надо, а я тут стою, князь-то велел стоять, и стой… – ворчал старый седой дядька, тяжело опираясь на рогатину. – Ты кособородый вечно воду мутишь, вон князь стоит-то, дружина стоит, и ты стой.
- Ну, стоим, стоим – отвечал кособородый, - а я так просто говорю, пахать самое время, я плуг свой кузнецу дал, отладить, а где кузнец наш?
- Да тута я, вернемся когда, справлю тебе плуг – кузнец прикрывался рукой от солнца, другой рукой он придерживал здоровый молот.
- Ты чего с молотом-то? У тебя-то копье же есть – спросил седой дядька.
- Да я к молоту привык, мне с ним сподручней, - отмахнулся кузнец.
- Да уж! Подкует кузнец поганых. Ему попадись! – загалдели вокруг.
Через поле, торопясь, бежал невысокий человек, тащивший здоровенную дубину.
- Ты-то куда рябой? Куда больной-то, вчера-ж еще лежмя лежал? Как тебя баба твоя отпустила?
- Не могу я дома болеть, - задыхаясь, говорил подбежавший, обливаясь потом. – Чувствую с вами мне надо быть, прямо толкает как кто. Иди, говорит со всем миром, и все. Я отдышусь сейчас и дубину свою поднять смогу – он тяжело сел на землю – Сейчас вот посижу тут, отдышусь и подниму. У меня еще сил Ого-го!
- А что с Рязанью случилось? – молодого парня выдавала смертельная бледность и дрожащие руки.
- Не боись малой, Рязань сожгли, а наш князь всех побьет, он и половцев бил и печенегов, поганых всегда бил. Дружина у него лихая, не чета рязанской. Не боись! Сейчас этих вот тоже прогоним и домой. Наверное, много их к нам прет, раз князь всех людей собрал.
Стаю ворон сорвало с деревьев на краю поля, они с громкими криками метались из стороны в сторону, а из под молоденьких березок показался отряд всадников на низкорослых косматых лошадках. Всадники так же были в основном невысокие, смуглые, скуластые, в нечистых меховых одеждах, остроконечных шапках отороченных мехом, но некоторые выделялись блестящими доспехами и дорогими шлемами, многие из них явно принадлежали раньше русским ратникам. Отряд все увеличивался, пока не заполнил собой всю южную окраину поля.
- Смотри-ка тьма целая, воскликнул один из дружинников. Неподалеку от первого отряда появился второй, в котором тоже было не менее тысячи воинов. За спиной русских послышался гортанный рев верблюдов, и выдвинулось еще несколько таких же отрядов.
- Тьма тьмущая, - воскликнул тот же дружинник. На самом деле огромное поле было окружено десятью тысячами всадниками, отлично вооруженными и мгновенно повинующимися чьим-то умелым командам. Лица дружинников помрачнели, мужики вертелись вокруг, растерянно моргая. Они никогда не видели такого большого скопления людей.
- Полюбил волк кобылу, да оставил хвост и гриву – задумчиво присвистнул кособородый. Какое-то время стороны стояли, не предпринимая никаких действий, потом от первого отряда отделились трое и галопом направились в сторону князя. Впереди скакал явно монгольский вельможа в блестящем шлеме, увенчанном конским хвостом, закутанный в алый плащ под которым сверкал панцирь из золотых пластин, его молодое лицо было гладко выбрито, надменным видом своим оно подчеркивало высокое положение обладателя. Второй всадник держал черное пятиугольное знамя, а третий одетый в грязные лохмотья, которые когда-то были рубахой, еле поспевал за спутниками. Лихо, осадив коня перед самыми дружинниками с князем, молодой монгол начал выкрикивать что-то высоким звучным голосом.
- Он говорит, что он нойон из улуса Джучи, князь по ихнему - начал переводить, подоспевший оборванец,
- Смотри-ка! Русский! Наш! - воскликнул здоровенный рыжий дружинник.
- Может и русский, да не наш. Прихвостень татарский, - мрачно сплюнул одноглазый, гарцевавший рядом с рыжим на нетерпеливом коне. Лицо его пересекал багровый шрам - память о кровавой сече.
- Нойон говорит, что его тумен первый среди многих. Сзади спешат такие же отряды, ведомые лучшими полководцами. Они уже завоевали полмира и не намерены надолго задерживаться здесь – продолжал переводчик.
- Ты откуда у них? – сурово спросил князь.
- В плену я, уже скоро год, на ночь на цепь сажают, а днем не убежишь.
Молодой монгол услышал, что переводчик разговаривает самостоятельно, завизжал что-то на своем языке и резко хлестнул плеткой мужика поперек спины. Перепуганный конь переводчика закрутился на месте и все увидели, что спина бедняги вся истерзана, а лохмотья, едва прикрывавшие ее, покрыты бурой запекшейся кровью.
- Молодой нойон говорит, что те, кто признает великого Батыя своим ханом и повелителем будут отпущены с миром. Остальных ждет лютая смерть и семьи их тоже, ждет либо рабство, либо смерть - морщась от боли, переводил мужик.
- Может я выставлю своего витязя, а у Вас найдется богатырь, который решит... – начал князь, но нервный смех молодого монгола перебил его. Он подскакал к рыжему дружиннику, тронул его щит плеткой и отъехал в сторону. Со стороны монгольского войска выдвинулся всадник, высоко вскинул лук и быстро отпустил тетиву. Тяжелая стрела с глухим стуком ударилась в самую середину щита рыжего и дрожала оперенным окончанием. Тот повернул щит и показал его остальным: железный наконечник стрелы вышел с другой стороны на два пальца, а дубовый щит пересекала широкая трещина.
- Вы не успеете пройти и полпути до моего отряда, как будете перебиты стрелами. - вскричал монгол, - Я не хочу терять ни одного нукера. Пока горит тот костер - он указал плеткой на группку людей, разжигавших хворост на опушке леса, - Вы можете думать, потом вами будут интересоваться только вороны. - он хлестнул коня и стремительным галопом помчался к лесу.
- И кем же мне теперь быть? Мертвым князем или живым рабом – мрачно думал князь – Дорого мне шапка княжеская далась! Ой, дорого! Брата я своего погубил, из за нее, отцу в беде не помог! Его смерть тоже камнем на мне. Крови сколько пролил своей и чужой. А теперь эти вот… Принесла их нелегкая… Княгиня в плен не пойдет, гордая! Детей заколет, а потом себя. А люди??? А что люди!!! Что я могу для них сделать? Прийти назад и сказать. Что я татарину продался и всех продал? – князь стиснул копье так, что хрустнули побелевшие пальцы.
- Ты подумай, а… степняк этот отпустить обещал, тех кто их признает, а… может признаем? – одноглазый заискивающе подъехал к князю и невольно перебил его мысли, но, заглянув в глаза своему господину, отпрянул назад.
- А что! Жили весело, и помирать надо весело! - задорно заголосил рыжий. – Наше дело ратное, пройдусь мечом по головам поганым напоследок! С тобой мы князь! Решай!
Ветер разметал остатки облаков, и ничто не мешало уже яростному солнцу нагревать шлемы и кольчуги дружинников, ослепляя бликами всех окружающих. По ослепительно синему небу неторопливо летела большая хищная птица, пересекая поле.
- Дядька! Мамка говорила, что плохо помирать, тем, кто не для бога жил, мы ведь помирать сейчас будем. Я не для бога жил. Наверное.
- Нет малой! Не правда. Жить для людей надо, а в каждом человеке бог есть. Вот как кузнец наш живет, так и надо жить. К нему хоть днем, хоть ночью приди, он всегда поможет, а тому, кто бедный за так все сделает, ему бог все простит. А помирать мы не будем! Мы биться будем! Только как начнется все это, ты ко мне поближе держись.

Костер еще горел, радостно размахивая языками пламени и стреляя ветками.
Коротким рывком князь метнул свое копью в землю, дружина, как один, повторила его движение, тысячи глаз с обеих сторон устремились на пригорок. Над полем повисла томительная тишина. Неторопливым движением, князь вытащил меч из ножен, надвинул на лицо маску шлема и тронул коня.
- Геть! Геть! Геть! – выхватывая мечи дружинники привычно разворачивались в боевой порядок.
-Уууууу!!! – угрожающе завыли мужики, подхватив свои дубины и рогатины, шлепая босыми ножищами по колкой траве, стараясь не отстать от всадников.
Последним бежал кузнец, он размахивал молотом в одной руке, а другой крепко прижимал к себе больного рябого, так что ноги того иногда высоко взлетали над кочками.
Со всех сторон к ним взлетали густые снопы стрел, рассыпаясь в воздухе.
Огромное монгольское войско с изумлением наблюдало, как спокойно и уверенно эта горстка безумцев совершает свои последние шаги к бесконечности.