Утро. Осень.

1.

Утро. Осень. И мамой наполнен стакан
Кипятком и бурдою под кофе.
Робертино Лоретти по радио мне
Про Ямайку дискантом вопит.

На дворе Перестройка. И башенный кран
Что-то строит. Постой-ка? Голгофу?
Что ж, навалом Христов в почти бывшей стране
Развелось. А крестов — дефицит.

Я пока про Христа не особо секу:
Мне бы в школу, а там не до Бога.
Вместо неба там цель — аттестат в два листа,
А потом — поступить в институт.

До звонка три минуты — сквозь осень бегу
По привычной за годы дороге.
Слишком мал, чтоб свернуть, но попозже — о да! —
Я сверну! Большинство — не свернут.

Кто-то, впрочем, свернёт и покруче меня,
Получив на погосте прописку:
Расписавшись в ней шприцем, да кровью в Чечне,
Или пулей в разборках лихих.

Лица их молодые на чёрных камнях,
Деревянных крестах, обелисках
Недвижимы. А взгляд, устремлённый вовне —
Понимающ, загадочен, тих.

Основная толпа, разбредясь по тылам,
Как во все времена — выживала.
Не себя и не Бога искали, а мест,
Где жирнее оклад: там и цель.

Я же, с троп их свернув, шёл по русским полям,
Где Голгоф можно встретить немало...
Даже спьяну казалось, что там кто-то есть
На кресте, во терновом венце...

Здесь Россия, а значит, эпоха одна
Постоянно сменяет другую.
И кого-то вот только что сняли с креста,
А кого-то — ведут на кресты.

Кто-то спит или пьет от темна до темна,
А другой Царство Божье взыскует.
Впрочем, ждёт нас одно: пустота, пустота...
Много вечностей той пустоты.

Вот и снег поселился уже в волосах,
И девчонки, как дочки, паскуды...
А кефир с варенцом, или даже айран
Предпочту каберне с божоле.

Но всё так же бреду в неизвестных горах,
И всё так же надеюсь на чудо,
И всё так же люблю, и ищу, и упрям.
И ни дня ни о чем не жалел.

2.

Счастлив я, что дожил, додышал до сейчас,
Но когда-нибудь станет иначе.
Может быть, что никто не заплачет,
Вслед любому, любому из нас...

И в секунду последнюю, в самом конце,
Будто бы забирая с собою,
Вспомню мамы лицо молодое.
И себя – в её рук кольце.