В холодной жидкой темноте

Зима, тоска и сырость.
Последние секунды в такт дождю,
Что хлестко бьет набатом, летят,
Как поезда, идущие в депо.
Холодный, леденящий душу вой
Собак, что мерзнут под дождем,
Идет за мной неспешно,
Будто бы крадется.
Ночь, тоска и сырость.
На встречу господин в пальто,
В его зубах потухла папироса,
И зонт его весь переломан,
Как души наших городов.
Он, не заметив света, что тускло
Так горел из фонаря,
Пронесся мимо, мимо…
Как будто бы нет дела до меня…
Дождь, улица и лужи по колено.
Я насквозь весь промок,
Погасли фонари.
Так не дождавшийся рассвета,
Уснул на ветке грач.
Как и я, он одинок,
Остался погибать.
И пустота, что душу холодит,
Впиваясь жалом в подсознание,
Повисла слева от плеча.
Остатки рваной темноты,
Фонарь, скамейка.
Промокшая газета,
Что расплылась на сотни слов,
Погибшим гением стекала вниз,
По тротуару к подземным переходам.
Я шел вперед. Не ведая начала,
Искал конца, который нас зовет.
Нашел лишь истины осколок
Разбитого зачем-то фонаря.
Хотелось выть, смеяться, петь,
Еще рыдать хотелось так надрывно,
Чтоб слышать мог Никто.
И смерти скучные тирады,
Что вызубрил когда-то наизусть,
Сейчас звучали отовсюду,
Куда не посмотри,
Стоит, со страшной маскою,
Гримасой искаженной,
Не то скелет,
Не то тот самый господин.
Цитирую себя.
Давно уже пора закончить
Этот вечер, что странно так
Подернут мрачной пеленой,
Но есть в безумии порядок,
Что не моей выведен рукой.