Об авторе

Начал писать рассказы еще в школе. Публиковался в литературном журнале «Нева» (с 1955 года), в журнале «Новый берег» (Копенгаген), в литературном журнале «Кольцо А» от Союза Писателей Москвы, на страницах проекта «Сетевая словесность» и т.д.
Посещал школу писательского мастерства «Пишем на крыше», организованной редакцией старейшего журнала критики и литературоведения «Вопросы литературы» (с 1957 года) совместно с Национальным фондом поддержки правообладателей (НФПП).


















В городе только что прошёл дождь, и небоскрёбы «Москва-сити» выглядели особенно ярко, словно только что сошли с футуристической фотки. Пахло сыростью. Клерки в неброских костюмах и плащах спешили на работу, демонстрируя миру свои озабоченные и недовольные лица, будто всё вокруг было виновато в их невзгодах. Кроме них самих.

Я спокойно стоял на смотровой площадке близ моста “Багратион” и молча глядел на вздымающиеся на противоположной стороне реки высоченные здания, испещрённые бесконечными сотами-офисами. Передо мной поднимались из-под земли небоскрёбы-башни: “Эволюция”, “Федерация”, Око”. Казалось, что они извиваются в пространстве.

Я не знал, что ждёт меня на этом удивительном пути. Пока была лишь осенняя прохлада, свежий ветер, река и небоскрёбы. Чтобы начать путь, нужно было сделать один шаг, нырнув с головой в неизвестность.

И я шагнул. Передо мной распахнулись автоматические двери, будто бы перенесённые в Москву из сериала «Прекрасный новый мир».

- Садитесь, прошу Вас! – ласково сказала блондинка с точёным лицом. Это была hr-директор, по имени Аксинья. Она говорила очень быстро, но на удивление правильно, словно читала текст с невидимой бумажки. Что-то в её образе было от киборга.

Я сел за стол и принялся вяло заполнять бумаги, особенно не вдаваясь в смысл написанного и всё чаще поглядывая в окно (кабинет располагался на 30 этаже). Оттуда открывался довольно неплохой вид на Москву - в то же время он вызывал разочарование. Я не увидел ни одной прекрасной старинной крыши или фактурного кирпичного здания - лишь лаконичная советская архитектура: тянущиеся вереницами унылые кирпичные коробки, офисные здания, без особых изысков.

В голове в тот момент почему-то прозвучали слова песни Фёдора Чистякова: «Снова как будто стою на улице Ленина - и у меня дежавю время от времени…»



В кабинет меня проводила начальница отдела - миловидная девушка с задумчивыми и немного грустными глазами. Звали её Настя. Вначале она показалась мне очень холодной, однако общалась девушка довольно мило и приветливо. Я ощутил к ней симпатию.

В комнате, где мне предстояло «нести труды», царил Его Величество минимализм. Только на стене висело несколько агрессивно-красных картин, заставляющих почему-то вспомнить работы Петрова-Водкина. На одной из них была запечатлена пара, предающаяся любви в замысловатых позах. Я не стал спрашивать о её смысле Настю, лишь старался особенно не смотреть в ту сторону, боясь покраснеть.

Настя сидела со мной за одним столом. Мы были лицом к лицу друг к другу. Я прятался за большим монитором, но иногда видел её глаза. От этого становилось немного не по себе. Казалось, взгляд девушки был направлен мне в самое сердце. Спелые губы Насти, к тому же накрашенные помадой, манили меня, будто бутоны созревших роз… И вообще, в ней ощущалось нечто такое, чего я раньше не находил в других девушках. Это было сложно передать.

Конечно же, я сразу влюбился.

Уже после первого ланча в местном ресторане я узнал, что Настя (также, как и я) получила историческое образование, увлекается живописью и ходит в музей “Garage” в Парке Горького. Девушка призналась в этом как-то стыдясь, шёпотом, будто это было чем-то зазорным. Я весьма удивился, хотя внешне виду не подал.

Стоит отметить, что я тогда создавал контент для компании с необыкновенной страстью, отдаваясь творческому процессу с головой. Хотелось, с одной стороны, оправдать надежды тех, кто нанял меня. С другой – я отвлекался от мыслей о Насти, о которой думал всё чаще и чаще. В свободное время я позволял себе слушать оцифрованный винил, читать газету, где публиковались рецензии на новые экспозиции современного искусства, и разные книги. Например, листал произведения Ивана Бунина.

Так мы и коротали время за работой, пока не случилось ЭТО.


В обед мне также безумно нравилось бродить по пространству «Сити», находя какие-то заповедные уголки. Один раз я набрёл на кафе, которое было прямо близ входа в метро. Оно так и называлось «V metro».

На стенах заведения висели чёрно-белые фотографии: старомодные троллейбусы, каменные вестибюли метро, снующие пассажиры. Сам интерьер был выполнен в красной гамме и чем-то напоминал образ того самого «Рабочего клуба» Родченко. Тут было приятно посидеть, выкушать стакан какао, съесть круассан и послушать мягкую музыку. А ещё помечтать о Насте… Хотя при этом и становилось грустно. В кафе слышался гул приходящих составов, навевающий романтику.

Я мог думать о Насте часами. Однажды даже напрочь забыл о времени, сидя в кафе. Очнувшись от забытья, я заметил, что уже довольно долго смотрю в упор на вывеску: «Сделай своё дело - и уходи!»

С Настей мы беседовали мало. Но от этого влечение не становилось слабее. Именно поэтому мне не хотелось уходить по вечерам. Наверное, окончание рабочего дня было для меня тогда самым грустным моментом. При этом я не мог разобраться в своих чувствах и толком понять, что же со мной на самом деле происходит.

Порой гуляя близ набережной, я напряжённо всматривался в мутную воду. Не знаю, что я хотел там увидеть. Может, пытался найти ответы на свои вопросы. Но река неслась куда-то вдаль и молчала, предоставляя мне возможность самому отыскать ответы на эти бесконечные загадки.

***
В офисе было все больнее выносить критично-рассудительный взор Насти в офисе. Она была невероятно далеко, но в тоже время очень-очень близко. Рядом с ней я специально прятал голову в плечи, придавая своему лицу выражение полного безразличия. Однако душа моя в этот момент была переполнена какими-то невероятными переживаниями.

Ещё я украдкой любовался Настей. Она казалось мне удивительно прекрасной: чувственные губы, скромность, мягкий блейзер из монгольского кашемира, узкие джинсы “Brooks Brothers”. Перед девушка стояла в рамке фотография работы Луиз Буржуа, изображающая нечто похожее на паука. Я часто заглядывался на фото, ощущая в нём таинственность.

Почему же я не мог тогда признаться? Дело в том, что Настя была замужем. Кроме этого, она воспитывала двух детей. И всё это мгновенно обрывало все мои ожидания.

Во время работы мы чаще всего молчали, хотя иногда говорили о каких-нибудь милых пустяках. Однако долго продолжать беседу я не мог: что-то будто хватало меня за горло и разговоры получались какие-то напряжённые.

Иногда к нам заходил руководитель Игорь. Это был высокий мужчина в неброском костюме. На пальцах у него блестели золотые перстни. Говорил он всегда быстро и по существу, несколько отстранённо, но коллеги рассказывали, что это вполне адекватный человек.

На работе тоже всё шло не так гладко. Настя часто критиковала меня за мои статьи - и даже ругала. Это было поистине невыносимо, словно тысячи игл вонзались мне в душу.

***

После одного такого случая я долго гулял по переулкам Сретенки, стараясь унять внутреннюю боль. Захотелось выпить, просто чтобы забыться и абстрагироваться от грустных мыслей.

Я зашёл в какой-то ирландский бар: там было крайне шумно. Бармен близ стойки нетерпеливо пощёлкивал пальцами, а потом сообщил, что алкоголь можно купить со скидкой, только имея специальную дисконтную карту.

Карты у меня не было. Я отправился домой, захватив по пути в магазине бутылку бренди. Не дождавшись, откупорил её в троллейбусе и влил в себя обжигающую жидкость. Мысли разлетелись в разные стороны, но стало легче.

Внезапно мне захотелось во всём признаться Насте. Я шёл, любуясь россыпью городских огней, спорил сам с собой, а желание всё разгоралось и разгоралось...

Дома я долго слушал “Beach Boys”, а потом включил фильм «Казино» Мартина Скорсезе. Тут внезапно накатили слезы. Ночью я звонил в Службу психологической поддержки и плакал в трубку.

На следующий день всё было точно так же, как и вчера. Настя с головой ушла в свои дела, практически не обращая на меня внимания и лишь изредка бросая неодобрительные взгляды сквозь свои умопомрачительные ресницы. Я, разумеется, никоим образом не выдал своего вчерашнего состояния.