Скандалы, как повседневная жизнь

Тени они, в общем-то, как люди, каждая со своим характером и своими привычками. Кто- то- спокойный флегматик, ленивый и малоподвижный, а кто-то- холерик, энергичный, деятельный и импульсивный. Но, если люди, согласно поговорке, пожинают свой характер из обретенных привычек, то тени приходят на кладбище уже с готовыми характерами, полученными еще в земной жизни. Никаким новым привычкам их уже научить нельзя. Единственно, что может как-то дополнительно корректировать их поведение- это удачное или неудачное расположение могилки.
Ну а поскольку место на погостах больших городов часто бывает сродни лотерейному билету, причем выбираемому отнюдь не самим покойным, а его скорбящими родственниками с их земными понятиями о том, что хорошо, а что плохо для умершего, а то и просто навязанному под воздействием произвола администрации кладбища, желающей определенного порядка в использовании территории, то надо ли удивляться тому, что некоторые из обитателей кладбища остаются недовольными своим местом вечного успокоения. Уж больно некоторые участки бывают весьма и весьма беспокойными.
Одним из таких беспокойных мест был 25 квартал. Туда хоронили в основном социальников, тех, от кого отказались родственники, просто одиноких и также бомжей. Все тех, кто потерялся в нормальной жизни и нашел свое успокоение в загробной за государственный счет или на чьи похороны выделили слишком мало средств. Но, по несчастью, туда смогли попасть и случайные неудачники.
Вот вы бы хотели оказаться в одной компании с десятками бывших бомжей, алкоголиков, уголовников, сумасшедших и других асоциальных личностей? Ну и Виктор Валентинович Голиков не хотел, но пришлось. Будучи преподавателем индустриального института, интеллигентным и воспитанным человеком, он вырастил замечательных детей: сын Левик жил в Ленинграде и работал в совместном предприятии, часто выезжая по делам в Австрию, Германию, Францию; дочь Анна была популярной журналисткой известного издания, жила и работала в Москве, а вот своего отца после смерти они определили сюда, к местным клошарам. Нет, сделано это было не со зла, они не пытались отомстить ему после смерти, просто так получилось. Обоим просто было некогда разбираться, что и как, и когда им сказали, что свободные места есть только в этом квартале, они сразу согласились. Вообще-то, им сказали так с целью напугать и выманить взятку за более близкий к центральному входу квартал- обычная практика, когда видят перед собой упакованных по последней моде родственников, прикативших на дорогом автомобиле. Но дети преподавателя Голикова не испугались, они даже не поняли, что их пугают, и Лев с Анной даже не стали выяснять, плохое дают им место или хорошее. Им было все равно, яма была, как у всех, сухая и глубокая, кого похоронят рядом они не знали, а регулярно ходить на могилу все равно было некому. Анна забирала мать- вдову Виктора Валентиновича- к себе в столицу. Лева же, хоть весь из себя занятой, но он пообещал матери облагородить могилу отца. И действительно, на следующее лето прилетел и заказал ограду и памятник из мраморной крошки. Через два года заглянули все вместе, проверили. Памятник и ограда стояли. Только какие-то одинокие. Вокруг были простые, поросшие метровыми сорняками бугорки с дешевыми казенными плитами из цемента, а то и с деревянными табличками с номером и без фамилии. И среди всего этого запустения вдруг возникала в траве фигурная оградка и весьма приличный памятник отца.
Лев Викторович заказал у смотрителей приведение могилы в порядок и проплатил уборку ее на четыре года вперед. Богданыч, которому поручили это дело, добросовестно его исполнял и четыре года место захоронения Виктора Голикова сверкало чистотой, выделяясь на общем фоне, как одинокая золотая фикса в щербатом рту.
Казалось, ну и что, что соседи не аристократы и не интеллигенты, тени все равно друг друга обидеть физически не могут. Физически да, а вот словесно! Столько мата и всевозможных угроз в свой адрес бывший преподаватель не слышал за все прожитые им 73 года. Вроде и жил в пролетарском Ленинском районе города. Соседями были рядовые заводчане. Прям как в песне: слева квартира токаря, справа- кузнеца. Но вполне нормальные ребята, уважительные. Всегда первыми здоровались с заслуженным профессором, обращались исключительно по имени-отчеству. Один вот, который токарь, тоже недавно переселился сюда, на кладбище, в 19 квартал. Иногда видятся, здороваются. Там, на 19-м, у них тишина, покой- настоящее место успокоения, а здесь же, как стемнеет, вылезает весь этот сброд, рассаживается на ограде Виктора Валентиновича, у самих- то оград нет, и начинает галдеть, постоянно ссорясь и бесконечно матерясь. В общем, жизнь покойника В.В. Голикова на кладбище была не сахар. Вынуждено приходилось гулять либо на рассвете, либо на закате, когда вся эта босота еще почивала после дневных своих безобразий, либо куда-то уходить. Одно радовало, контингент этот всеми забытый и ненавещаемый достаточно быстро растворялся, становясь со временем все бледнее и бледнее, а некоторые былые персонажи уж более и не показывались, сошли на нет, должно быть.
Другие конфликты зародились еще при нормальной жизни обитателей Городского кладбища. Кто-то кого-то обманул, кто-то кого-то избил или избивал, кто-то про кого-то пустил слух или сделал на него донос, кто-то кого-то случайно или специально убил. А теперь вот лежат на одном погосте: обманщик и обманутый, драчун и его жертва, клеветник и оклеветанный, убийца и убитый. Хорошо, если далеко друг от друга, то тогда не видятся, не конфликтуют, а если неподалеку, то лежат не дружно, не прощают, не каются, не мирятся, а энергично ругаются.
А еще на кладбище были семейно- брачные скандалы. Ну например, как у Ирины Аркадьевны Дядьковой. Ирина Аркадьевна при жизни была женщиной видной с большими, к-хм, достоинствами и нравилась многим мужчинам, любившими эти самые достоинства. А поскольку она еще и много лет работала завмагом, то поклонников это у нее ну никак не убавляло. И вот случилось ей за 72 прожитых года четырежды побывать замужем. Все по закону, без дураков: четыре похода в ЗАГС, четырежды сказанное «да» и четыре жизни до гроба.
Первого мужа- Василия- Ирина Аркадьевна оплакала в 48 лет. Она прожила с ним 30 лет и родила ему двух детей. Василий Дядьков был в первых рядах похороненных на этом кладбище и удостоился места во 2-м квартале. Со вторым мужем Дмитрием наша завмаг прожила семь с половиной лет, его она похоронила уже в 8 квартале. Третьему- Ивану- еще через шесть лет нашлось место на 14-м и там же спустя три с половиной года нашел последнее пристанище и четвертый тоже Иван. Ирина Аркадьевна к тому времени уже постарела, формы ее потеряли былую привлекательность, у нее был варикоз на ногах, и ей было тяжело ходить, поэтому она старалась селить своих мужчин поближе друг к другу, дабы обходы их могил были не слишком утомительными для нее.
Последние годы прожила она в одиночестве, в брак не вступала. Заболев, перебралась в семью дочери, передав ей для внуков нажитую от третьего мужа однокомнатную квартиру. Когда же пробил смертный час Ирины Аркадьевны, родные дети похоронили ее, конечно же, рядом с отцом- первым мужем Василием Дядьковым. Вполне естественно и вполне понимаемо.
Вот только жизнь покойной от этого не была покойной. Поскольку между всеми законными мужьями начались разногласия, кто и когда имеет право навещать их общую жену.
Авторитетное заявление Дядькова, что он первый и прожил с ней дольше остальных, остальными мужьями игнорировались. Если у вас была работа, но вы с нее уволились по какой-либо причине, это вовсе не значит, что это рабочее место ваше навечно и никто другой на него права не имеет.
Второй муж обосновывал свое право на особое внимание тем, что ради Ирины ему пришлось разводиться с первой женой и разругаться с собственными детьми. К нему даже на могилу никто не ходит.
У третьего аргументы были не слабее. Ради Ирины он переехал из своего города в этот, где у него ни одной родной души не было. К нему на кладбище тоже никто не ходит, хотя он и не ругался с детьми. Просто первая жена умерла до его встречи с Ириной и похоронена на родине, а троим детям, разбросанным судьбой по стране, надо сутками сюда ехать, а остановиться негде. Да и однокомнатная его квартира, обмененная им с большими доплатами из своего города на этот, тоже досталась детям Ирины, а не его собственным. С этим-то как быть?
Ну а четвертый утверждал, что поскольку он был последним, то только он и считается ее законным мужем, по праву последнего владельца, и именно с ним она предстанет на божьем суде. Полный бред- считали три первых мужа. Какой божий суд для теней? Библии что ли начитался перед смертью? Божий суд- это для душ, а ты вовсе не душа. А был бы душой- был бы на небесах или, скорее в аду, а не ползал бы здесь по кладбищу.
В общем, сюжетец еще тот. И многие их соседи, а также тени с других, порой отдаленных мест, собирались во второй квартал посмотреть и послушать их разборки, как при жизни собирались на просмотр бесконечных мексиканских сериалов. Тем более, что жизнь, а точнее смерть, вносила новые сюжеты в эту драму. Так, например, на этом же кладбище через некоторое время была похоронена первая жена Дмитрия, брошенная им ради Ирины, да так и прожившая остаток дней в горьком одиночестве разведенки. Она тоже иногда подключалась к этому театру абсурда и добавляла свое виденье некоторых персонажей.
Был и обратный случай- «гарем Успенского». Владимир Владимирович Успенский был женат четырежды и всех своих жен пережил. Как такое произошло, никому не понятно, то ли Владимир Владимирович отличался недюжинным здоровьем, то ли жен он искал не очень здоровых, то ли средство знал, как их изводить. Хотя все знали, что и не бил он их вроде смертным боем, но вот только не очень долго они подле него жили, и умирали от каких-то неприятных и продолжительных болезней.
И хоть не очень высокую должность занимал Успенский- всего-то на всего мастер в автосервисе, но сумел он как-то похоронить всех своих суженных рядом, в одном квартале, на смежных участках, да так ловко, что когда сам помер от утопления в озере Увильды в возрасте 51 года, то и ему самому нашлось там же местечко. Как раз посредине. Две старшие жены справа, две младшие слева. Теперь же всякий раз, как ему заблагорассудится прогуляться, он мог встретиться с ними в разных комбинациях- когда с одной, когда сразу с четырьмя и обсудить, наконец, некоторые темы, которые отказывался обсуждать при жизни, ссылаясь на извечную занятость. Как, например, какое он имел моральное право затевать новые романы с будущими женами во время предсмертных болезней предыдущих. Эх, знал бы он, что так будет, договорился бы, чтоб его на другом кладбище похоронили, например, на Успенском, там у него приятели по подледной рыбалке лежат. Совсем бы другие разговоры сейчас вел.
И таких вялотекущих скандалов разного состава и разной напряженности было на этом кладбище несколько. Так что зрители могли выбрать пьесу по своему вкусу. К примеру, большим интересом пользовалось совместное произведение 9и 11 кварталов под метким названием «Шведская семья». В основе которого находились непростые взаимоотношения группы граждан, когда-то живших вместе в поселке Металлического завода, а ныне, по причине возраста и различных болезней, нашедших упокоение на этом кладбище.
В общем, когда-то давным - давно, чуть ли не в семидесятые или даже шестидесятые годы прошлого века, три женщины из этого поселка в разное время и по разным причинам заключали браки, а потом разводились с четырьмя мужчинами с этого же поселка. Причем периодически рожали от них ребятишек. В результате каждая дама была замужем как минимум за тремя кавалерами из этой четверки, а каждый кавалер был мужем как минимум двух из этих трех дам. На всю эту компанию имелось аж девять детей, и, надо отметить, никто из детей не имел полностью одинаковых родителей.
Со временем веселье это вроде как устаканилось, но, по причине некоторых нездоровых злоупотреблений, а также вредного заводского производства, все его герои в бурные 90-е годы в течение двух пятилеток переселились сюда, на свежий воздух, на покой. А в виду того, что другого времяпровождения, кроме вечного отдыха, здесь не предполагалось, слово за слово, сплетня за сплетню и начались скандальные разбирательства в этом необыкновенном семейном товариществе. Ну а поскольку старики в поселке Метзавода умирали регулярно, то их тени, переселившись сюда, добавляли свежие воспоминания о трудно и забавно прожитых годах, порой привнося свежую струю в этот спектакль, в эту местную «Санта Барбару». Иногда реплики новых постояльцев в корне меняли картины былых событий, но в основном это все же были слухи о других случайных связях главных героев сюжета на стороне, или же просто воспоминания о том, что и кто из них когда-то неосмотрительно говорил друг о друге.
А были и совсем другие истории. Не столько скандальные, сколь романтические. Как, например, случай с Виктором Полупановым. Когда-то в юности он был влюблен в девочку из соседнего двора Веру Иванову, но жизнь развела их. Родители девочки получили новую квартиру, переехали, и он потерял ее из вида. Виктор закончил школу, отслужил в армии, женился, обзавелся тремя детьми и внуками, вышел на пенсию, увлекался большую часть жизни рыбалкой и охотой, но через всю свою жизнь пронес воспоминание о русой девочке с зелеными глазами. И только после смерти, он встретил свою былую юношескую любовь. Уже здесь, на Городском кладбище. Их похоронили с разницей в неделю в одном квартале в соседних рядах. Вера была уже седой и чуть сгорбленной, она тоже была замужем, но после рождения дочери развелась и остаток жизни прожила одиноко, но могилка ее все равно была ухоженной. Дочь с внучкой приходили к ней часто. Вера тоже с радостью признала в грузном и лысом старичке вихрастого паренька, который много- много лет назад бросал ей в открытое окно второго этажа букеты сирени.
И несколько лет Виктор Иванович с Верой Леонидовной встречались у ее могилы, садились на лавочку, сделанную ее зятем, и вели долгие беседы о прошлом. И никак не могли наговориться. А потом…, а потом умерла вдова Виктора Ивановича и трое его сыновей похоронили мать рядом с отцом…
И Виктор Иванович слег. Перестал выходить. И жену не хотелось обижать и Веру тоже. Вдова Полупанова скандалить не стала, даже когда ей все рассказали «доброжелательные» соседи. Мудрой оказалась. К сопернице выяснять отношения не ходила….
Но кроме семейных проблем существовали на этом кладбище еще и проблемы этно - религиозные. Город, поставлявший сюда жильцов-покойников был большой, разросшийся во время сталинской индустриализации, и потому многонациональный и многоконфессиональный. Что, конечно же, отображалось и на его кладбище. В отличие от старых советских погостов, где хоронили, не особо вникая в мировоззрение и миропонимание покойного, здесь людей разных религий пытались хоронить раздельно: направо- христиане, налево- мусульмане. Правда потом право-лево соблюдать перестали, однако принадлежность кварталов соблюдалась и по памятникам можно было определить, где чье место и кто какой веры придерживался при жизни. Особой вражды на религиозной почве между тенями не было. Чего им делить-то? Но в христианской части кладбища некоторые иронизировали над обрядами захоронения мусульман, а у мусульмане не очень любили, если соседями их квартала оказывались иудеи, а между самими христианами восточного и западного толка шел извечный спор на тему: в голове, или ногах должен стоять памятник на могиле. Но споры эти был скорее из спортивного интереса между сведущими и разбирающимися в этих вопросах тенями, и по характеру были не злобивыми, поскольку спорщики отлично понимали, что от того, как тебя похоронили, по какому обряду, продолжительность твоего пребывания в качестве тени ну никак не зависела.
Отдельно группировались так называемые атеисты, похороненные под пролетарской звездой, или вообще без всякой религиозной символики на памятниках. Когда-то они составляли большинство и на этом кладбище, но после того, как в середине 90-х в моду вошла вера, и хоронить стали по религиозным обычаям предков, численное соотношение стало складываться не в их пользу. С одной стороны, число их все-таки вроде бы росло, но в основном за счет закопанных городом бомжей и отказных покойников. А с другой, их ряды редели, когда на старых захоронениях, стараниями родственников покойников, ставились новые памятники, уже с религиозной символикой. И надо сказать, что не всем теням, поверстанным таким способом в веру, эта забота потомков сильно нравилась. Особенно много недовольных было среди бывших фронтовиков- победителей, густо посеянных здесь в кризисные годы реформ 90-х годов.
А вот политика практически не сказывалась на жизни покойников. Когда нет
социальной жизни, то и социальных противоречий не бывает. Тени не пьют, не едят, в одежде не нуждаются, за проезд на транспорте не платят. Что им делить? У них равные права, независимо от того, кого, где и как похоронили. Будь ты бомж с номерком морга на ноге, голый и безымянный, или сильно уважаемый господин в дубовом гробу и дорогом «англицком» костюме за тучу баксов, с мраморным монументом у отделанного гранитом бугорка. Ни один из них преимуществ не имеет, никто из них ничем другому не обязан и ничего не должен. Они живут только памятью. А память потомков перераспределить нельзя.
Что толку в том, что тебя похоронили в золотых украшениях. Золото остается под землей, в ящике или саване, а тени обходятся без него. Исключительно память потомков, родных и друзей делает их ярче и позволяет просуществовать дольше. А память не зависит от того, сколько карат драгоценностей закопали вместе с тобой.