Вечер и ночь.

Ну коли утро на закате, так вечер должен быть на рассвете. Но нет, у мертвых сутки по- иному устроены. Вечером считается третий час после полуночи. Зима ли с долгой темнотой, макушка ль лета с краткими ночами, но в третий час по полуночи словно будильник срабатывает какой. Причем вся эта галиматья живых с переходом на зимнее и летнее время, декретные часы и прочие поясно-временные эксперименты не учитываются. Время одно и, как говорят тени образованные, связано скорее с астрономией. Вроде как от движения Луны по небосклону или от расположения звезд зависит- тут мнения разные.
Кто и как подает этот сигнал о начале вечера – неведомо. Вроде и сигнала звукового нет, и вспышек каких-то особенных на небе и в воздухе не наблюдается, но чувствуют вдруг тени, вот он пошел этот самый третий час, и все знают, что пора, пора заканчивать пребывание на поверхности.
Таким образом, у усопших все наоборот. Летом «день» короче, темнеет-то поздно, а «вечер» начинается строго по расписанию, а зимой должен быть длиннее, в связи с быстрым наступлением темноты. Да вот только толку от этого нет, если учесть, что зимой обитатели кладбища вроде как в спячку впадают, из могил почти не выходят, не гуляют и не общаются.
Итак, с наступлением погостного «вечера» разбредаются тени по своим местам, обходят по обычаю могилки и тихо, не прощаясь друг с другом- прощаться не принято, отходят на отдых. Последними опять самые блеклые и почти невидимые. В 13 квартале это либо баба Глаша, либо Виктор Васнецов.
Ну а «ночь» кладбищенская - это когда у всех живущих день. Все тени отдыхают и на свет божий не показываются. Исключения редки и связаны с одним событием- с похоронами. Вот если совсем рядом копают могилу или хоронят новенького, то ближайшие соседи, словно разбуженные этой процедурой, могут подняться и посмотреть на действо. Опять же если Богданыча рядом не окажется. Он теней не жалует, особенно днем. Либо метлой смахнет, либо тряпкой, а те люди, что хоронят, видят только заботливого могильщика, вот он вроде паутину с креста смахнул, вот как будто портрет на памятнике протер, и неведомо им, что это он любопытных теней по местам разгоняет.

Богданыч.

Богданыч- он не тень, он живой. Числится то ли смотрителем кладбища, то ли разнорабочим. В общем, не начальник. Появился вскоре, год на второй или третий после того, как это кладбище заложили. И не уходит. Пятерых директоров пережил, под шестым работает, и ни у кого из них не поднялась рука его уволить, хотя грозились все шестеро. Грозились за извечное Богданыча пьянство. А пьет, надо сказать, Богданыч исправно, каждый божий день, и где только деньги находит. Один из директоров даже по полгода пытался ему денег не давать, следил сам и других подчиненных заставлял следить, чтобы от посетителей Богданыч спиртное не получал, думал, ну если пить не бросит, так хоть уволится. Не вышло. К вечеру Богданыч как всегда подшофе, а об увольнении даже не заикается. Плюнул и этот директор, тем более, что по работе к смотрителю особых нареканий не было, главное, в приезд комиссий успеть спрятать его подальше от начальственных глаз или убедить уйти домой.
Ну а почему бы Богданычу собственно и не пить, ежели в отличие от всех прочих живых граждан он каждый божий день видит тени умерших. Никто не видит, а он каждый день. Мало того, так он еще и общаться с ними может. Ну и попробуй расскажи об этом кому-нибудь, так быстро управу найдут, загремишь в психушку. А в психушке Богданычу не понравилось, причем оба раза. Доктора какую-то гадость выписывают, от которой дуреешь, а санитары, если не так что сказал или взгляд не понравился, бьют зло и больно.
Вообще-то, в первый раз в дурку Богданыч попал с «белочкой», ему тогда только тридцать было и звали его просто Сергеем Богданычевым. С женой своей первой Серега тогда развелся и на радостях от этого факта запил. Надо же, как свезло- одним махом от двух гадюк избавился, от жены и от тещи. Неделю радость обмывал, пока не померещилось ему, что в жилище его, а жил он в доме- малосемейке, пожар. Костер какая-то зараза прям посреди комнаты развела! Он, не будь дураком, краны-то в душе пооткрывал и давай огонь заливать, тазиком носит и на пол льет. А тут буквально через пару минут в дверь его блока ломиться начали. И орут из-за двери визгливыми, как у мартовских котов голосами, дескать у них с люстры уже капает, пусть он прекращает потоп устраивать. Но Богданычева не проведешь, он же знает, что это те самые люди, которые пытались его сжечь. Он тазик отложил, но краны не закрыл и затаился в туалете. Там его и нашли вызванные нижними жильцами ребята из МЧС. А уж эти- то и пригласили медиков из психбольницы.
Подлечили Серегу хорошо, с год он держался, совсем не пил, ни капельки. Да вот только случилось, что помер хороший человек- Веткин Марк Семенович, мастер участка, где работал Богданычев. Провожали Веткина в последний путь как заслуженного человека: речи над гробом, оркестр заводской играл, когда из заводского клуба выносили, венки, цветы, народу много на двух автобусах провожать в последний путь поехали. Да и на кладбище, невзирая на национальность покойного, как полагается по русскому обычаю, правильно помянули. С водкой и бутербродами.
Серега до этого момента держался, долго не пил, а тут решился. Хоронили-то в январе, морозище градусов двадцать пять, если не более, а он взмок, как собака, пока гроб с покойным мастером по узкой и извилистой дорожке среди сугробов тащили. Где вчетвером можно было пройти, там еще ничего, а как с широкой аллеи вглубь шагнули, там уже по двое надрывались по узкой-то тропе, а кое-где через чужие оградки домовину даже на руках перетаскивать пришлось. Успенское кладбище старое, да шибко тесное. Ко всему еще и обулся-то Богданычев в этот день по городскому, в ботиночки, кто же знал, что на кладбище снега по пояс. Он раз двадцать в снег по колено и выше проваливался, вот треклятый и набился ему в ботинки, да и начал там таять. Простыть на таких похоронах, как два пальца … намочить. И когда дочь Марка Семеновича протянула Сереге стопарик с аппетитным зеленным огурчиком поверх хлеба, Богданычев подумал: Марк был мужик правильный, даром, что еврей. И Серегу защищал не раз, когда его за пьянку наказывать хотели, да и в лечебных целях неплохо было бы защититься водкой от простуды. Взял Сережа стопку и замахнул, как обычно, одним глотком.
Хорошо пошла, аж слезу выбила. В желудке стало тепло, и тепло это, казалось, начинало распространяться по всему озябши - вспотевшему организму.
Смахнул Богданычев слезу, закусил бутербродом, огляделся по сторонам и чуть не оторопел: народу- то на кладбище чуть не вдвое больше стало! Когда только подойти успели? Уж не двоится ли ему? Но со стопки такое невозможно, вон Валька Огонек стоит- токарь с мехучастка. Одна стоит, не раздваивается. А вот старушка у нее за спиной, древняя, согбенная, откуда взялась, такая за ними по сугробам не шла, да и одета бабка слишком легко для морозной погоды – шерстяной сарафан и платочек на голове, и никакой шапки и верхней одежды. А рядом с Петькой Буровым стоит полненький старичок лет 60-ти и тоже без пальто и шапки, в одном черном парадном костюме. Стоит и внимательно так разглядывает покойного, с большим таким любопытством. А когда Сергей посмотрел на ноги старичка, то изумился еще больше. Ну то, что обут он был в легчайшие полуботинки, абсолютно неприспособленные для зимы, это мелочь. Страшно было другое: достаточно полный дедулька стоял на сугробе не только не проваливаясь в снег, а даже не оставляя видимых следов на его поверхности. И таких не по - зимнему, но траурно одетых граждан вокруг могилы собралось человек двадцать. Мало того, часть из них весьма фривольно и нагло взгромоздились на ближайшие оградки и памятники. Серега, в то время относительно не старый, и то не смог бы так стоять на тонкой трубе оградки, как стояла позади родных покойного и даже не качалась высокая женщина лет пятидесяти пяти.
Пытаясь хоть как-то понять происходящее, Богданычев потряс головой и спросил у стоящего рядом Бурова:
- Петя, ты их видишь?
- Кого?- явно непонимающе переспросил Буров.
- Этих…- Сергей замялся, не зная, как объяснить,- … в пиджаках и платьях?
- Я тоже в пиджаке, - меланхолично сообщил Петр- и…
Далее он понес нудную историю про то, как жена утром заставляла его одеть этот пиджак, но Богданычев его больше не слушал, поскольку незваные пришельцы похоже поняли, что их видят. На лицах тех из них, кто смотрел на Серегу, появились смущенные, как бы виноватые улыбки. Так улыбаются начальству, когда не знают, чего от него ждать: поощрения или разноса. Но Сергей не чувствовал себя тогда еще начальником.
Зато так, похоже, чувствовал себя сухонький поджарый мужичок в валенках и телогрейке с метелкой в руках, явно из кладбищенских. Он не появился внезапно из неоткуда, а неторопливо пришел по тропинке вместе с опоздавшими заводчанами и землекопами. Меланхолично, не произнося ни слова, он метелкой стал обмахивать оградки и памятники, да так ловко, что несколько зазевавшихся зрителей из числа траурных сразу куда-то стали исчезать. Вскоре вокруг гроба, поставленного на две принесенные табуретки, остались лишь знакомые Богданычеву заводчане. Только высокая женщина, стоявшая за спинами родных Марка Семеновича, по-прежнему возвышалась как монумент, чуть заметно балансируя на стальной трубе.
Мужичок с метелкой, случайно оказавшийся рядом с Богданычевым, прокашлявшись, спросил:
- Земляк, закурить не найдется?
Сергей кивнул головой и протянул подметальщику вскрытую пачку «Примы». Когда тот затянулся, спросил:
- А ту бабу чо не трогаешь?
- Да бог с ней, это жена покойного,- машинально ответил кладбищенский.
- Жена Веткина?- изумился Сергей- Так он же, вроде, вдовый был!?
- Ну так это его вдова и есть. А может уже и не вдова…Черт их разберет, кто они теперь друг другу.
И мужичок внимательно посмотрел на Богданычева.
- Э-э, браток, так ты из наших, раз ее видишь.
- Кого ее?
- Да покойницу.
И явно не докурив, мужичок загасил сигарету об желтый ноготь большого пальца, после чего по протоптанной тропинке торопливо пошел прочь.
«Что за бред», - подумал Сергей и когда ему протянули вторую рюмку с водкой, замахнул ее уже не раздумывая.
После второй рюмки женщина исчезла, не видать было и мужика в фуфайке. И Богданычев уж совсем было решил, что ему все померещилось, как стали на закопанную могилу мастера укладывать принесенные венки. Сергей подошел к ней поближе, в последний раз взглянуть на фото на памятнике, собираясь после этого идти к автобусу, и снова оторопел. Ему вдруг стал виден соседний памятник.
«Веткина Эльза Самуиловна»- прочел он машинально. С портрета на него смотрела женщина один в один похожая на ту, которую не стал прогонять маленький метельщик.
Какая-то неизъяснимая тоска вдруг охватила Богданычева...
На поминках Сергей глушил одну рюмку за другой и ничего не ел. Хмель тем не менее не брал. Уходил с поминок как трезвый, сосредоточенный и задумчивый. По дороге домой купил еще водки. Дома налил стакан, хотел было его взять и поднести ко рту, но в этот момент отключился. Прямо за кухонным столом.
После чего опять стал пить.
Да и как тут было не пить, когда покойников почитай каждую неделю видишь. Он то думал, что они все на кладбище, а в городе-то их нет. Но оказался неправ!
Сперва он увидел бабку Аглаю. Заскочил как-то к матери в надежде на опохмелку, но та денег не дала, показывая на гору накопившейся после посещений сына водочной посуды. Серега понял все по-своему, собрал пустые бутылки и пошел их сдавать в приемный пункт. И вот тут-то на площадке четвертого этажа увидел соседку, эту самую Аглаю. Бабка стояла возле своей десятой квартиры и смотрела на лестницу, как будто ждала кого-то, кто должен был к ней подняться.
Серега с ней поздоровался, а та молчит, хотя на Серегу взглянула. Она и раньше не очень-то с ним в беседы вступала, но все равно что-нибудь бурчала, типа: «Эх, опять нализался, горе матери». А тут молчком взглянула и проскользнула в свою дверь.
Что-то не понравилось в этом Богданычеву, но что, он сообразил только получая мятые червонцы и мелочь от приемщика Кузи. Аглая вошла в квартиру, не открывая двери! Прямо через доски. А еще не было шума шагов, да и обычного костыля она в руках не держала.
Сергей поначалу сомневался, мало ли что увидишь с похмелья. Однако же, когда он с пузырем возвращался к матери, чтоб вернуть сумку, то застал у Аглаиных дверей двух ее подруг: тетю Стешу и тетю Веру. Женщины настойчиво звонили в дверь, а рядом с ними стояла сама Аглая и грустно на них смотрела.
- Кого потеряли, бабули?- достаточно вежливо поинтересовался Сергей.
Тетя Стеша то ли фыркнула что-то, то ли пробурчала себе под нос чего-то, она тоже не сильно любила пьющего Богданычева, у самой муж был пьяница, а тетя Вера оказалась разговорчивее и сообщила, что второй день не видят они Аглаи Семеновны. Гулять не выходит, в магазин не пришла, уж не заболела ли?
Посмотрел тут Сергей на бабку Аглаю и вдруг понял, что это не человек стоит, а тень его. И не стоит, а как-то висит в воздухе, не касаясь бетонного поля. И вспомнился тут ему маленький мужичок с метелкой с Успенского кладбища, взмахнул Богданычев пустой матерчатой сумкой, что нес матери, в сторону тени Аглаи Семеновны и та вдруг провалилась сквозь закрытую дверь.
Усмехнулся Серега и сказал:
- Так умерла ваша Аглая, под дверью лежит, потому и не открывает.
- Типун тебе на язык,- прорвало тетю Стешу.
- Типун, не типун, а вызывайте участкового и слесарей из ЖЭКа.
Почувствовав возможность раскрутить мать если не на выпивку, так на закуску, он чуть ли не с порога ей сообщил, что зря она на него ругалась, повод для выпивки у него есть. Помянуть надо усопшую бабку Аглаю. Мать не поверила, потом запричитала, а потом - таки достала для сына селедки и кислой капусты.
Участковый чуть было не прервал это поминальное возлияние Богданычева. Дело в том, что тело Аглаи Семеновны действительно лежало возле самого порога и поэтому долго не могли открыть дверь. Труп мешал ее распахнуть. А поскольку сообщил об этом факте Сергей, то милиционер заинтересовался, а откуда этот случайный пьяница мог об этом знать и начал задавать дурацкие вопросы. Шерлок Холмс выискался! Лучше бы за пацанвой в своих дворах смотрел, а то они в такие стаи сбиваются, что их взрослые мужики боятся.
Тут еще сам Сергей признался, что сделал такой вывод потому, что бабка была в уличной обуви, а не в домашних тапках. Ясен пень, что милицейский интерес к рассказу после знания таких тонкостей стал перерастать в подозрение. Не случалось ли Сергею заходить в квартиру к погибшей и не виновен ли он в ее смерти. Но эксперты установили, что бабка умерла в пятницу утром, а у Сергея на это время было железное алиби, он в пятницу был на работе, и там его видели куча народу. Да и справка патологоанатома была в пользу Богданычева. Старушку сморил инсульт, вещи в квартире не пропали, так что Сергей отделался нетяжелым испугом.
Еще серьезней его напугал второй случай. По весне уже, в ясный солнечный день, возвращаясь к себе домой, проходил он мимо приготовленного под снос старого двухэтажного здания. Шел почти трезвый, предвкушая, как выпьет дома пива, которое нес с собой, и посмотрит по телеку хоккей. Но тут его внимание привлекли неясные фигуры, мелькнувшие в дверном проеме заброшенной двухэтажки. Они энергично шевелились в полутемном подъезде. «Разборка что ли?»- успел подумать Сергей и в момент, когда он поравнялся с дверями, фигуры словно вывались из подъезда. Их оказалось трое. Один против двух. Тот, что был один, в рваной, покрытой бурой пятнами одежде зло сказал:
- Так вам, сукам, и надо, на хрена меня черенком били и отверткой искололи.
Сергей решил прибавить шаг, по части драк он заметно уступал мастерам кун-фу и карате из зарубежных фильмов, поэтому в чужие махаловки предпочитал не ввязываться. Тем более в драки грязных бомжей, а вся трое явно были из их числа.
- Пшел вон! Чмо!- отвечал один из двоих его оппонентов.
И мужики вроде как попытались затеять потасовку. Но ничего у них не выходило. Руками и ногами они размахивали бодро, а удары явно не получались.
«Бой с тенью»,- подумал, ускоряясь, Богданычев,- «бой теней! Да это же покойники!»- сообразил он и притормозил.
Самому проверять было боязно, но интересно.
Заметив остановившегося мужика один из троицы, тот что поздоровее и с более наглой мордой, спросил:
- Ну чего, вылупился, козел? Иди своей дорогой!
И он вроде даже сделал шаг с грозным видом по направлению к Богданычеву. Но слесарь сразу заметил, что фигура не идет, а плывет.
Богданычев уже знал, что нужно делать. Он достал пивную соску из пакета, в котором ее нес и, подойдя к грозному мужику на два шага, сделал резкий выпад. Нет не тяжелой полуторолитровой бутылкой, а пустым пакетом. Этого оказалось достаточно. Грозный мужчина мигом исчез в полутьме подъезда. Сергей улыбнулся своему могуществу и, сделав еще шаг, махнул пакетом и по оставшимся двум теням. Этих тоже смыло куда-то в подвал.
Богданычев понял: в подвале трое покойников, похоже, криминальных, но проверять это сам он не решился. Сергей решил подключить милицию, пусть побегают, суки! А он посмотрит на это кино. Однако самому светиться не хотелось, а два ближайших автомата были неисправны, и тогда Богданычев позвонил с телефона своей соседки. Скороговоркой сказав, что в заброшенном доме по такому-то адресу три мертвеца, повесил трубку. Дурак! Не знал он тогда, что все звонки на 02 пеленгуются определителем номера.
Милиция приехала к развалюхе и действительно сразу же обнаружила двоих покойников возле импровизированного стола из перевернутого овощного ящика. Похоже было, что двое бомжей пили да и отравились какой-то спиртосодержащей гадостью. Прокурорский, вызванный милиционерами, сразу настропалил оперов на поиск свидетелей, а поскольку вызов был сделан с известного в милиции телефона, то менты первым делом отправились туда. Испуганная соседка не сразу –то и вспомнила, что звонил с ее телефона Богданычев, но что он говорил и куда звонил не знает. Уточнив номер квартиры, милиционеры пошли к слесарю.
Серега сидел у окна с пивом и, отпивая по глотку, с любопытством смотрел в окно на вызванную его звонком суету. Сам подъезд мертвецов не проглядывался, но милицейские машины и трущихся около них ментов видно было хорошо. Судя по их беготне, там действительно произошло что-то интересное- окрестный народ уже стал кучковаться. Решив, что вот сейчас он допьет эту бутылку и спустится вниз просто, как зевака, посмотреть, что же там происходит, Сергей вылил в стакан остатки пива. И тут в его дверь позвонили, а когда он не сразу поднялся открывать, забарабанили так, что он испугался, что дверь просто снесут.
Дальше было, как в плохом детективе. Милиционеры предложили ему одеться и последовать за ними. В разговоре с прокурорским вдруг всплыл третий покойник. Как третий, если ему показали только двух, удивился представитель власти. Менты опять обошли подвал и никого не нашли. Однако Сергей, пошевелив губами, сообщил им, что третий уже двое суток лежит под кучей битого кирпича в дальнем помещении.
Об этом Богданычеву сообщил сам покойник, торчавший неподалеку от следовательской группы. Он был очень заинтересован, чтобы его нашли.
В третий раз пошли недовольные милиционеры в подвал и, покопавшись немного, в груде строительного мусора действительно нашли еще один труп, причем явно криминальный. У покойника сильно было разбито лицо и на теле было много окровавленных дырок.
И на кого первым делом пало подозрение в убийстве трех человек у нашей доблестной милиции? Правильно, на Сергея Николаевича Богданычева, 1955 года рождения, русского, ранее не судимого.
Уж больно он хорошо знал, кто и где лежит. Явно сам закапывал. Его вроде поначалу пригласили проехать в прокуратуру как свидетеля, а уж оттуда он прямым ходом попал в СИЗО.
Ха, Серега считал, что его сильно били санитары в психушке, ну это просто от незнания, как умеют бить российские милиционеры, ведущие следствие. Богданычев сразу все вспомнил и про черенок, и про отвертку. Следователь орудия убийства нашел, отдал на экспертизу и пожалел. На черенке и отвертке следы отпечатков пальцев были явно не Богданычева. Ну ничего, сам Серега на исполнителя не тянул, но кто ему помешал быть организатором. По новой версии Богданычев уже просто отдавал приказ убить одного из своих собутыльников, велел спрятать его, а потом он же еще и избавился от двух исполнителей убийства методом отравления их. Правда среди отпечатков пальцев на пузырьке его следов не было, но это говорило лишь о подготовленности Сергея к преступлению.
Начавший от регулярных побоев мочиться кровью Богданычев уже было решил согласиться с версией следователя, но тут в один из вытрезвителей замели Галку Бондарчук- синявку и пропойцу. Там она в порыве пьяного куража стала хвастать, что недавно из-за нее, как из-за благородной дамы, дуэль была, которая кончилась смертью одного из ее воздыхателей. В этом месте Галка пьяно всплакнула. Но она потом отомстила убийцам своего Ромео. Пьяный бред могли бы пропустить мимо ушей, но решили проверить. Утром немного отрезвевшую Бондарчук допросил свободный опер и та рассказала про то, как такого-то числа пили они вчетвером в подвале дома можжевеловку. Что в ходе распития спиртных напитков чужак по кличке Поршень положил на нее глаз и предложил ей уединиться, но ее Боренька- можно считать гражданский муж, фамилии его она не знает, только имя и кличку Мазила, они с ним уже два месяца живут, жили, сказал, что это- его баба и делить ее он ни с кем не желает. Тут случилась драка, и Поршень со вторым, его Поршень называл Артемом, фамилий она не знает, черенком лопаты, ударом по голове, сбили Бореньку с ног, а потом уже лежащего на земле несколько раз проткнули большой отверткой, нанося попутно удары тем же черенком по разным частям тела.
После чего принудили и ее тоже закапывать труп любимого битым кирпичом в дальнем конце подвала. А потом Поршень потребовал у нее, у Галки, бескорыстной любви, причем в извращенной форме, угрожая, что иначе и ее похоронят тут же рядом. А там и Артем тоже захотел бесплатной любви. Потом опять пили, но поскольку спиртное кончилось, послали Галку до ближайшего киоска. А деньги дали из тех, что вытащили у мертвого Бориса. Тут Бондарчук опять всплакнула. Милиционер, едва успевал записывать.
Можжевеловки в киоске не оказалось, была пихтовая настойка. Та же зараза, но с другой этикеткой. Галка купила ее, отпила из пузырька, а потом долила туда средство от садовых насекомых, купленное в этом же в киоске. И хотя Артем с Поршнем не были насекомыми, но они после того, как выпили, отключились почти сразу. Правда сперва поколотив ее, Галку, за то, что пузырек она принесла вскрытый. Как только те двое отключились, она- Галка- собрала свои манатки и ушла из подвала в другое место. Что стало с теми двумя козлами. она больше не интересовалась.
Понятное дело, что и это дело попало в прокуратуру. Богданычева показали синявке. Та, внимательно посмотрев, довольно уверенно заявила, что этого дохляка с ними в подвале не было. И Серегу, наконец, отпустили.
То пиво, что не успел в день ареста допить Богданычев, прокисло. Но Серега купил водки. Водка не прокисает. Обмывая свободу, он запил и вскоре опять оказался в психушке.
Выйдя оздоровленным, Сергей оказался не у дел. С работы его уволили, когда он еще в СИЗО прохлаждался. На другую нигде не брали, и тут он опять вспомнил про мужичка с Успенского кладбища.
Мужичок его признал и даже вроде не удивился появлению Сергея. Узнав про его проблемы и мытарства, ковыряя в зубах после третьей рюмки, сказал, что на этом кладбище места для него нет. Некровизоры группами не работают. Одного за глаза на погост хватает. Но слышал он, что открывается новое кладбище- Городское, вот там Сергей и может найти свое пристанище.
«Главное, в этом деле не деньги», - задумчиво добавил кладбищенский,- «а то, что Сергей обретет там душевное спокойствие. Тишина, птички, свежий воздух, травка колыхаемая ветром, снежные поля зимой, на работу ходить без скуки, разве это не жизнь?»...
Не известно, ходатайствовал ли мужичок за Богданычева, но его действительно взяли смотрителем на новое Городское кладбище.
Поначалу была непривычна тишина после громыхающего круглые сутки цеха. Поражал чистый воздух без запаха машинных масел и каленого железа, напрягали огорченные и плачущие родственники, но со временем Богданычев пообвыкся, втянулся и, действительно, работа на кладбище стала ему нравиться.
Заладились и отношения с сотрудниками. Сергей довольно скоро влился в трудовой кладбищенский коллектив. Правда, заметная физическая ослабленность после стольких лет злоупотреблений алкоголем и связанных с этим болезней не позволяла ему стать ударником могило-копательного труда, поэтому его перевели на подсобные работы, а он не обиделся и все равно был безотказен. Ну и что, что платили меньше, меньше было калыма- Сергей не переживал, старик с Успенского кладбища оказался прав: дух стяжательства и ранее не сильно владевший им, стал ему чужд окончательно. В результате этой работы в мировоззрении Сергея произошли некоторые подвижки. На него вдруг сошло понимание бренности всего земного. Он понял очевидное, что смерть уравнивает всех: великих и знаменитых с безвестными, героев с трусами, красавцев с уродами, силачей со слабаками. Ну и что, что у тебя при жизни было все? Это все «туда» не возьмешь. «Там» законы живых не действуют. Богданычев сделался равнодушен к деньгам, считая, что они нужны лишь для поддержания его существования и вовсе не являются символом эфемерного благополучия. Библейская истина: «будет день и будет пища» выполнялась как бы сама собой.
Понятно, что с таким подходом к жизни у него начались некоторые расхождения с иными из коллег, пришедшими на кладбище именно заработать, но даже на этой почве он ни с кем не конфликтовал. Он никогда не отказывался от предлагаемой подработки, но сам ее никогда не искал. В его понимании: одно дело получить что-то от благодарных родственников покойного за оказанную по их просьбе услугу, другое- вымогать из них деньги, пользуясь их незнанием и слабостью в момент потери близкого человека.
Потихоньку Сергей как-то устранился от наиболее денежных и выгодных мероприятий, предпочитая индивидуальный вспомогательный труд. Коллектив не возражал и регулярно менялся: кто-то приходил, кто-то уходил, спорили, ругались, конфликтовали из-за денег и выгодных работ, один Богданыч оставался- равнодушный к спорам, всегда безотказный и всегда поддатый. Он уже стал ветераном, ходячей легендой и летописью кладбища. К описываемым событиям Сергей стал сосуществовать параллельно с трудовым кладбищенским коллективом. Вроде вместе и все же отдельно. Он мог выпить в подсобке с могильщиками, не отказывался подсобить в каком либо деле, если попросят, но видно было по всему, что предпочитает человек одиночество. К пятидесяти годам получил он от сотрудников кличку, производную от своей фамилии, и репутацию полублаженного- полупьяного человека, которого лучше не обижать. А после некоторых историй закрепилась за ним еще слава в чем-то даже мистическая.
Никто, конечно, не догадывался, про его необычные способности, а сам Сергей даже по пьяни об этом не говорил, но все же это иногда проскакивало.
Однажды на кладбище нахулиганили подростки: опрокинули несколько памятников, измазали портреты, а на могильном камне Каца Самуила Моисеевича нарисовали свастику и эсэсовские молнии.
Начальство вызвало милицию. Следователь с умным видом походил среди поваленных камней, пообещал плачущим родственникам, что обязательно всех найдет! Он что-то писал в записной книжке и даже для порядка опросил кладбищенских на предмет свидетельств. Но все было зря. Никто ничего не видел и ничего не слышал. Но тут на рабочее место случайно заглянул Богданыч, считавшийся в отпуске. Узнав о происшествии, некровизор прошел на участок и походил среди могил минут двадцать.
Он не любил милицию и понятно за что. Но свое кладбище, а это кладбище он считал своим, он поганить никому бы не позволил. Богданыч вернулся в подсобку и сказал следователю следующее: погромщиков было четверо- три парня и девка, все гопно-ПТУшного вида. Навещали они могилу подростка 16 лет, что на 18 участке, пили там, поминая, пиво и там же бросили бутылку со своими отпечатками. Глумились над могилами 11 участка уже на обратном пути. Девка крашеная, рыжие от хны волосы, в оранжевом же свитере и черной мини-юбке. Сама ничего не ломала, а только смеялась. Крушили парни, одетые, как все подобные подростки, в дешевые спортивные костюмы. Известны их клички, как они друг к другу обращались: Димон- Динамит, Длинный и Алик.
Обрадованный следователь попросил показать к кому, к какой могиле, приходили подростки, подобрал двухлитровую пустую пластиковую бутылку из-под пива, изъял, так сказать, вещественное доказательство, и хотел было поговорить со свидетелями, которые сообщили Богданычу такие ценные сведенья, но…. Но свидетелей не увидел. Смотритель сказал, что они- две женщины , видимо, ушли, не мог же некровизор сказать милиционеру, что никаких женщин нет, а почерпнул сведенья он от покойников. Следователь ушел огорченный.
Каково же было его удивление, когда дело срослось. По отпечаткам пальцев на бутылке он вышел на Александра Понюшкина, по кличке Алик, имевшего приводы в милицию за драки. А Алик был учащимся 17 колледжа, где следователь легко обнаружил и всех остальных участников хулиганства.
Другой мистический случай произошел в служебке смотрителей. Выпивали в честь дня ВМФ. А что, а чем плох повод? Ну и что с того, что никто из кладбищенских в доблестном морфлоте не служил? Главное, что все они моряков уважали. Вот за это уважение и пили, благо колыма днем было много. И когда на столе громоздилась уже пятая бутылка, а от сигаретного дыма было плохо видно собеседников, Толик Борщов- здоровенный тридцатилетний блондин с белесыми глазами- вдруг побледнел, потом лицо его исказила злая улыбка- гримаса и, держась за грудь, он вдруг тихо сполз с лавки под стол. Шурик Кравченко даже пошутить успел: «Борщу больше не наливать». Но Серега Иванников, выгнанный из мединститута со второго курса и работавший какое-то время санитаром в морге, а следовательно специалист, сразу заподозрил неладное и крикнул: «Посмотрите, он дышит?»
Посмотрели- не поняли. Глаза Борщова были открыты, но было понятно, что он ничего не видит. Дыхание если и было, то уж очень незаметное.
Стол отодвинули, перевернули Толика с бока на спину и принялись спасать. Кто-то бросился к телефону, Иванников принялся делать массаж сердца, попутно матом объясняя необходимость свежего воздуха, заставляя Кравченко распахнуть окно. И именно в этот момент на пороге появился Богданыч.
Богданыч до этого инцидента сидел вместе со всеми, выпивал, а потом куда-то вышел и отсутствовал с час. Зайдя же и застав суматоху, он хладнокровно посмотрел на происходящее, абсолютно ничему не удивляясь, и вдруг сделал то, что никто не ожидал от обычно инертного смотрителя. Он быстро подскочил к Борщову и дважды энергично махнул над его лицом, с закатившимися, но открытыми глазами холщовой рабочей руковицей, едва не задев ею Иванникова, пытавшегося делать массаж. При этом Богданыч прорычал не своим голосом: «Куда, сука! Назад, на место!»
Иванников отпрянул и даже успел сказать: «Ты че…» Но тут тело Борщова дернулось пару раз и он вдруг закрыл глаза и задышал. Правда не глубоко и часто, как ребенок. Иванников встал с коленок, пощупал пульс у Анатолия и, хмыкнув, произнес: «Живой, собака.» После чего подошел к столу и, выпив прямо из горла остатки водки из одной из бутылок, добавил улыбаясь:
- А я уж думал все… Как у него глазыньки-то закатились… Богданыч, а ты что за пассы делал?
Богданыч буркнул что-то нечленораздельное, тут вбежал кто-то из молодых, бегавший до телефона, и сказал, что «скорая» уже едет.
Врачиха «скорой», посмотрев на ленту кардиограммы, тут же диагностировала острый инфаркт миокарда у пришедшего в себя Борщова. Парни резво погрузили его на больничные носилки и засунули в машину. Иванников поехал с ним, а остальные быстренько разошлись по домам.
Борщов после выписки на работу не вернулся. Рассчитался и уволился, а перед этим некоторым ребятам, с кем был дружен, в той же смотрительской рассказал, что в тот день, сидя за столом, он вдруг почувствовал сначала укол в груди, быстро нарастающую тупую, затем огненную боль, и все… Как очутился на полу, Анатолий не помнил, но помнит, что вокруг него находилось несколько человек, что Санитар (кличка Иванникова) сидит на нем и что-то делает, и от этого чуть-чуть щекотно в груди. Ничего не болело, настроение было отличное, а в окно бил яркий солнечный свет. И он вдруг решил, что ему сейчас же необходимо взглянуть в окно на этот свет. Он начал вставать, и уж совсем было поднялся, как тут вдруг появился Богданыч, причем необычный, намного контрастней остальных, все были как в дымке, а он один- нет, четкий и контрастный. И этот Богданыч со зверским лицом вдруг накинулся на него и внезапно дважды ударил его по лицу. От неожиданности Анатолий закрыл глаза (про обуявший его в этот момент страх Борщов умолчал), а в груди вдруг снова разлилась нестерпимая тупая боль, да еще Санитар сильно давил на грудь. Через некоторое время Анатолий снова приоткрыл глаза и действительно увидел, что лежит на полу, а потом пришла врач, носилки и все прочее.
Кое-кому из слушателей было непонятно, про какой солнечный свет говорит Борщ, если дело происходило вечером и в окна комнаты, глядящие на восток, солнце попадать не могло по определению. И почему он говорит про удары по лицу, хотя все видели, что Богданыч мотал тряпкой в полуметре от его головы. Но это обсуждали уже потом, позднее, когда у Анатолия, по причине его отсутствия, уже ничего уточнить было нельзя. Но главное, что свидетели той истории уяснили то, что Борщу не дали помереть массаж Санитара и странные пассы Богданыча.