На меня смотрели сотни портретов со стен,
В них было мало, нужного мне, волшебства,
Но портрет королевы, словно сотня рентген,
Глазами пронзал. Не знал, что она мертва.
Седые кольца блестели в её волосах,
Как погибший клад на морском песчаном дне,
И, может быть, я не разбираюсь в чудесах,
Но она чудесна. Я бы наедине
Рассказал ей все проблемы. Из своей груди
Вынул бы боль, тоскливость, обиды. Во рту
Высохло бы, но я бы обронил: «Подожди,
Выпью глоток мартини и начистоту

Поговорим о том, как поданные любят
Тебя, о грязных сплетнях за твоей спиной»
Она бы растянула тоненькие губы
И рассказала бы, как гордиться страной,
Что её королевство нежно ко всем чужим,
Что её королевство – вершина блаженств,
Зря я там не был, а то бы влюбился и жил.
А потом бы сделала королевский жест.
«Ты была у штурвала почти семьдесят лет,
Ты, выросший в Букингемском дворце, герой,
Ты сохранила страну и суверенитет.
Как жаль, что я не король и не был с тобой».
У меня от беседы закипела бы кровь,
А ты бы по-младенчески корчила рот,
Я бы расписался на карточке для метро
И тебе подарил. Королевский блокнот
И Висконти Риппл достала бы ты из ларца,
Изящным почерком написала бы мне
Номер телефона, подпись «пиши мне в вотсап,
Обсудим беды в твоей и моей стране».
Десятки людей в музее крутят у виска
Пальцами, полтора часа смотрю в глаза
Королеве, они не пытаются искать
В портретах друзей и что-нибудь им сказать.
А я не могу замочалить мысли во рту,
Вижу родную душу и говорю с ней,
И пусть язык капризен и ядовит, как ртуть,
Но не жалеть потом, что говорил – главней.
Я понимал, что мне более, чем повезло,
Давно не испытывал такого родства,
Её портрет отдавал мне покой и тепло,
Улыбкой бодрил. Не знал, что она мертва.

Я, как Джанки, хожу по тёмной комнате,
Перебирая откровенья и тайны,
Бывало ли с вами такое, вспомните,
Не хочется, но мысли лезут случайным
Потоком, и вы щепетильно-тщательно
Наряжаете их в серьёзный порядок,
Думаете, получилось, блистательно!
Но через три минуты снова распадок,
Побег в беспорядочный мыслемусорник,
В голове не мозги, а сладкая вата,
И вы уже её заложник, мученик,
Кусок заводского полуфабриката.
Комната проплакана и прокурена,
Вы плаваете, как дым, в воздухе пьяном,
Тянет наполнится литературами,
Растворится в миноре фортепианном.
А через минуту «хлоп!» И хоть вешайся,
Как будто любовищей смертельно ранен,
Будто ангелочки в голове тешатся,
Не жалея своих писклявых гортаней.
Сяду в угол, включу «Жамэ» Вертинского,
Возьму с пола пальто, завернусь поглубже,
Выключу свет, налью вина грузинского,
И буду думать, что никому не нужен.
Может быть в Африке или в Австралии
Я найду спокойное тихое место,
Где сбегут от меня все аномалии
И я перестану быть крымским маэстро.
Смотрю как в бокале тревога плавится,
В пальто вдруг становится тесно и жарко,
Пробую легко от него избавиться,
Но держит меня, как зубами овчарка.
А мысли лезут и лезут в уныние,
Глубже и глубже, торопливо и нервно,
И уже комната располовинена,
И уже я располовинен, наверное.
Слева белая половина, чёрная
По правую руку, темнотища душит,
Она душнила галлюцинаторная,
Любого сорвёт даже с крепких катушек.
То криком лезут, то невнятным шёпотом
Заставляют пулемётом биться сердце,
Бывало ли с вами такое? Опытом
Поделитесь со мной, не то, как младенца,
Погубят. Помните как у Есенина:
«Друг мой, друг мой, я очень и очень болен»,
Я не хочу, как он или Каренина,
Закончить жизнь самоубийством. Я волен
Пока ещё в выборе своём. Помощи
Прошу у вас, подскажите, как мне сбросить
Этот хаос?! Я не хочу стать овощем!
Как избавиться мне от многоголосий?!
Не могу терпеть эти мысли-гадины,
Сяду в угол, налью вина, выпью махом,
И может быть раздавленные виноградины
Помогут бороться с мыслительным страхом.

В стакане виски, перед глазами потолок,
В мыслях всепоглощающая дыра,
Пытаюсь инкубировать в себе монолог
Уже, наверное, часа полтора.
Вижу, что хочу в Питер, помню, что водолей,
Чувствую, что соскучился по тебе,
В заметках сотни невостребованных идей,
Которые нужно толкнуть на разбег.
На столе сохнет недоеденный десерт,
Сахар пытается взять разгон в крови,
Тысяча коллекционных ленто-кассет
Придают комнате музыкальный вид.
Под кроватью пылятся журналы «In Rock»,
Сигареты для гостей, сам не курю,
Долго могу инкубировать монолог,
Но хочу написать тебе в чат «люблю».
Понадобилось перевернуть к верху дном
Целиком дом, чтобы найти китайский смартфон,
Который лежал под столом вниз животом,
Спрятанный котом. Разберусь с животным потом.
«Я тебя люблю» полетело с ветерком,
Чтобы твой айфон запел, как в брачный сезон кит.
Я глотнул виски и расширенным зрачком
Две минуты разглядывал смартфон. Он молчит.
Опять передо мной обои потолка,
Будоражит мозг эмоциональный циклон,
Любовь –это река, утопит дурака,
Который очень глубоко в неё погружён.
Прячу голову под хлопковый капюшон,
Вспоминаю, как мы прятались под ним вдвоём,
Целовались, обнимались, всё хорошо,
Теперь даже сообщения с ходу не шлём.
Шкаф бережёт твою майку с мятным пятном,
Я берегу записку в томике Маяка,
Ту, что ты мне написала красным вином
На этикетке из-под крымского коньяка.
Берегу фотографию, где нагишом
Купались в море после июньских выходных,
Я сделал этот снимок от тебя тайком,
Люблю смотреть перед сном ниже твоей спины.
Спокоен смартфон. Стрелы забрал купидон.
За окном восходят четыре часа утра.
Пишу пост в городской паблик, подпись «Анон»:
«Красивый парень согреет твои вечера.»

А вчера я снова видел, кто-то падает с моста,
Разбивается об воду, без волны уходит вглубь,
Это повод для беседы с отражением Христа,
Он единственный, кто болен, но от этого не глуп.

Я до этого момента с ним беседовал не раз,
Мы друг друга понимаем, мы почти с ним как друзья,
Не даёт мне быть жестоким, не даёт убить, украсть,
Жалко, что ко мне приходит, только если буду пьян.

Холодильник, виски, кола, пять минут и я готов
Слушать басни про Адама, про его жену и ад,
Тридцать три – хороший возраст для рассказов про любовь,
Для того, чтоб разобраться прав я или виноват.

Каждый раз приходит в разном, то в пижаме, то в пальто,
То в кроссовках от Версаче, то в ботинках от Диор,
То приносит много слухов, то печальный и пустой,
Но всегда мы с ним заводим интересный разговор.

Жалко, что в наши беседы не добавить милых дам,
Оказалось, что он скромный и не любит лишний шум,
Он уходит на рассвете открывать небесный храм,
Я бутылки из-под виски вслед за этим выношу.

Я сегодня наблюдаю волны пенные с моста,
Разбиваются и берег поглощает в полумглу,
Это повод для беседы с отражением Христа,
Он единственный, кто болен, но от этого не глуп.