От.Федор (2019)

Я стояла тихо, боясь пошевелиться, низко склонив голову, беззвучно рыдая в полумраке недостроенного храма среди цемента, песка, арматуры, досок. Среди странных людей, меня окружавших, в глазах которых я видела отблеск пламени свечей и надежду.
Стояла с ощущением, что я одна во вселенной. Постепенно внутри стала появляться необыкновенная легкость — выходящие слезы уносили тяжесть, освобождая место рождающимся из грызущих безжалостными челюстями гусениц, минуя стадию куколки, легким бабочкам, которые быстро заполняли мое тело, и трепетом крыльев поднимали ввысь.
В голове была только одна мысль: «Так надо, другого выхода нет», а душа плакала, и летела все дальше от мирской суеты.
«Отче наш иже еси на небеси…» услышала я и очнулась. Это мой голос, я пою вместе со всеми прихожанами молитву, которую знаю наизусть со своего атеистического детства, но прибегала к ее помощи только в самых сложных моментах жизни, было не принято, и даже осуждалось.
Я пела и с каждым произнесенным словом, меня все больше заполняла радость, и бабочки все выше уносили меня.
«… да будет воля твоя…» продолжала выводить звучавшие по- новому слова. И искренно просила, чтобы его воля изменила ситуацию, в которой я оказалась и с которой справиться не могла.
«… яко есть сила Отца, Сына и Святого Духа ныне и присно и во веки веков. Аминь» закончили певчие.
Я стояла одна, в окружение незнакомых мне, но ставших близкими за время службы людей, как- будто молитва невидимыми нитями нас соединила. Я решилась подойти к брату, но он выбежал из храма, как только я к нему приблизилась.
Мой брат- наркоман. Это длиться уже более 20 лет. Он постепенно уничтожал свои лучшие духовные и нравственные качества, становясь психически неуравновешенным, теряя друзей, работу, принося бездну несчастий себе, семье, окружающим. Медленно, но верно доводя свое тело до истощения и разрушения. Оставалась тонкая нить, которая держала его все эти годы, не давала уйти — безграничная любовь матери и наша вера в его исцеление. Поэтому он не до конца потерял связь с действительностью. Страшно было другое — если брат вовремя не мог найти дозу, начинал пить. И вот тогда процесс становился неуправляемым — мозг отказывал, превращая его в чудовище, которое хочется убить, закопать и стереть из своей памяти все, что с ним связано. Но это хочется в минуту слабости, а по его возвращению из «небытия» в нормальное состояние — добрый, умный, образованный человек, любовь к которому безусловна.
Мой отпуск, совпал с его днем рождения, к которому я тщательно готовилась — наручные часы, издание книги его стихов с иллюстрациями известного дизайнера и по совместительству моей приятельницы. Был стол и гости и наши родители, которые сидели тихо, обреченно, низко опустив головы, и от этого хотелось крушить все вокруг и кричать: «Остановись, так долго продолжаться не может!»
И вдруг подруга, в качестве подарка приглашает меня и брата на несколько дней на море, в гостиницу, построенную ее другом, как для бизнеса, так и возможности сменить постоянное место жительства, уехать из города и поселиться в тишине и уединении.
Мы всей компанией тут же и отправились. Дорога была длинной, но не скучной. Приехали уже затемно, и сразу легли спать. А утром следующего дня меня ждал сюрприз — брат был не просто пьян, а не мог стоять на ногах, из его руки фонтаном била кровь, но он не давал никому подойти.
Не разбирая, что случилось, я, схватив полотенце, перетянула вену, потом перевязала рану. Кровь остановилась, но его никак не удавалось уложить в кровать. Он был беспокоен, беспрерывно говорил, порывался куда-то бежать. После того, как его удалось связать и уложить, он затих и уснул, а я расплакалась от ужаса и страха: «Что я скажу родителям?» Мне тогда в голову не приходило, что все мои переживания никакого отношения к родителям, а тем более к брату не имеют! Я с детства взяла ответственность за него на себя и несла ее все эти годы.
Друг начал говорить о проблемах, суть которых я плохо понимала, так как слушала, не вникая, о том, что мы виноваты в происходящем. С последними словами во мне вспыхнула злость, копившаяся годами на себя, брата, родителей, безысходность. Злость, которую я уже чувствовала, но только начинала признавать.
«Осуждать и давать советы — самое простое. Все, что я знаю, испробовала. А сейчас я не знаю, что делать!!!», — выпалила я и села, надувшись. Он не поддался на мое состояние, и совершенно спокойным голосом предложил съездить в строящийся в соседнем поселке храм. Якобы там есть отец Федор, о котором многие говорят, что он помогает заблудшим, в том числе и таким, как мой брат.
Других способов лечения, кроме клиники (а в тот момент мне казалось, что это единственный путь исцеления), в которую его укладывали с периодичностью один раз в полгода, я все равно не знала, поэтому мы договорились, что как только брат проснется, поедем в храм.
В четыре часа пополудни мы разбудили его и сказали о нашем принятом решении. Конечно, это было насилие, но в тот момент я об этом даже не думала, страх по- прежнему заставлял мозг искать выход. Брат возражать не мог, вина за происходящее без слов читалась в его взгляде, и физическая сила была за нами, двое крепких мужчин подняли его и посадили в машину.
Храм находился в девяти километрах от гостиницы. Дорога, которая вела к нему, петляя среди бескрайних полей и кратеров уснувших вулканов, поворачивая через два — три километра под углом девяносто градусов, была похожа на ровно расчерченные аллеи, окруженные акациями и орешником. Дорога поднималась вверх, и взору открывался необыкновенный вид на залив и ряды виноградников, которые спускались до самой кромки моря. Дорога укачивала и успокаивала. Чем дальше мы отъезжали, тем спокойнее становилось на душе.
Через мгновение я увидела купол с крестом, а потом и сам храм. Было ощущение, что он не стоит, а парит над Землей, накрывая благодатью и покоем.
Мы вошли в храм. Народа было немного, отца Федора я узнала сразу, без расспросов и представления. Он сразу подошел к нам и тихо, почти шепотом спросил меня: «Вам читали молитву матери?»
Не дожидаясь ответа, отец Федор повел меня к аналою с лежащими на нем крестом и Евангелием. Рядом стояли женщины и смиренно слушали его молитву. После окончания, он спросил, хотела бы я исповедаться.
Я никогда не была на исповеди и, что я должна делать, не знала. Но отказаться не смогла.
Тут со мной стало твориться что-то невообразимое, то, что изменило мое мировоззрение и дальнейшую жизнь — я подошла, перекрестилась и стала говорить, не останавливаясь обо всем, что меня тревожило все эти годы. И подступающая неизбежная старость родителей, болезнь брата, сложные отношения с супругом, желание «подстелить соломки» сыну, желание найти работу, которая бы позволила не думать о деньгах и дополнительном заработке, и наконец, просто об усталости, которая навалилась и не дает дышать. И при этом плакала, плакала, плакала. Отец Федор не перебивал, и только после того, как я перестала плакать, и моя речь стала более связанной, выслушав мою исповедь, стал задавать вопросы по Требнику.
Вот тут меня охватило оцепенение — мне необходимо было признаться в том, в чем я сама себе не хотела признаваться и о чем запрещала даже думать. Мои внутренние критик и цензор проснулись, испугались, запаниковали и стали сопротивляться со страшной силой. Мне надо было вывернуть все наизнанку без гарантий возможности свернуть все обратно. И только его тихий и спокойный голос позволял мыслям, облекаемым в слова вытекать из меня. Через время я выдохлась, иссякла, стояла опустошенная.
Отец Федор сказал наставление, покрыл мою голову епитрахилью, которая символизирует благодать, которой он, как священник, наделен в Таинстве рукоположения. И это покрытие означало то, что тайна Исповеди принимаемой самим Господом, сохраняется и, что грехи мои покрываются благодатью Божией. Я могу быть уверена, что все, что я произнесла на исповеди перед крестом и Евангелием, будет мне прощено Богом.
Затем он стал читать Разрешительную молитву, после которой я поцеловала крест, Евангелие, его руку и он тихо попросил пригласить брата, который все это время стоял, справа от средней части храма, на так называемой мужской стороне.
Как только я стала приближаться к нему, он выбежал на улицу. Я последовала за ним, но нигде его не увидела. Растерялась. Не зная, что делать дальше, я просто вернулась в храм, слушала молитвы и пение, произносимые на службе и очнулась только тогда, когда услышала собственный голос и произносимые мною слова «Отче наш…»
Через время брат вернулся и сам подошел к отцу Федору. Они говорили очень долго, отец Федор также как и со мной проделал весь ритуал и брат поцеловав Евангелие и крест сразу вышел на улицу, а я осталась стоять, ожидая окончания службы.
Вдруг, боковым зрением, я увидела, как отец Федор широкими шагами направился к выходу. Я вышла за ним следом и картина, которая предстала передо мной еще больше меня удивила — отец Федор метался по единственной улице, проходящей через весь поселок с нанизанными как на нитку пуговицами — домиками по обе стороны и полю. Я догнала его и спросила, что он ищет. Его ответ поразил как удар молнии: «Брата». Мы подошли к машине, где нас ждали подруга с другом и брат был с ними. Отец Федор перекрестил его, надел крестик и сказал, чтобы завтра мы приехали на Причастие.
Мы вернулись домой, были уставшие, какие-то притихшие и сразу уснули.
Рано утром мы опять все вместе поехали в храм на Причастие- «благодарение». Таинство Причастия установлено Самим Господом на тайной вечери — последней трапезе с учениками в пасхальную ночь перед Его взятием под стражу и распятием.
«И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф. 26, 26-28), «…сие творите в Мое воспоминание» (Лк. 22, 19).
В этом таинстве человек вкушает Тело Христово — хлеб и пьет Кровь Его — вино, соединяется с Богом, приобщается Ему, становится причастником Его Тела. Через Таинство в человека входит Бог.
Мы отстояли всю службу, еще раз подошли к от. Федору, получили благословение на причастие. В это время на середину храма вынесли чашу и, встав в выстроившуюся очередь, мы стали к ней приближаться. Назвав имя и выпив ложку кагора, нам дали запить сладкой водой и вкусить корочку хлеба.
Казалось бы, что произошло? Своими слезами и рассказом я облегчила душу, выпив кагор и съев хлеб, утолила голод, т.к. есть перед причастием запрещено. Но в этот момент стало светло и возвышенно, установилось родство с присутствующими, прихожане улыбались и поздравляли. Мой брат в этот момент выглядел необыкновенно красивым, расправив плечи и светло улыбаясь, он любил всех и дарил эту любовь каждому. В этот момент я почувствовала, что Бог вошел в меня!
Подошел от.Федор, поздравил и было ощущение, что он сам рад произошедшему и верит, что это именно то, что нам поможет.
Он стал предлагать брату остаться в монастыре на строительстве храма, что поможет с жильем, голодным не оставит, всех работников кормят. Я тоже стала его уговаривать остаться. Но он принял решение съездить домой, собрать вещи и вернуться.
Послесловие
Мой брат не вернулся в монастырь, посчитав этот путь тяжелым и не своим. Его не стало через 9 года.
Сегодня от. Федора я считаю своим духовником, нашему общению тринадцать лет. За это время много чего происходило, он уберег меня от необдуманных шагов, когда эмоции преобладали над умом не давая принять правильное решение, был рядом во время страшных минут горя и потерь, а также радости. И это не только физическое присутствие, а его вера и сила молитвы.
Сегодня я думаю, что все, что произошло со мной много лет назад- встреча с от. Федором, было послано, чтобы тайное стало явным, убедиться в силе и могуществе Господа.