Кровь на мостовой

ПРОЛОГ
Февраль 1902 года.
На улице мороз крепчает, но я его стараюсь не замечать. Нос щиплет. Щекотно. Мороз.
Я тороплюсь, пар от дыхания теряется в холодном Московском воздухе.
С небес тихо, совершенно не торопясь, спускаются снежинки, и уже заметно для глаза завоевывают все вокруг. В природе есть звуки, но они меркнут и утихают под нашествием покрывающего пространство снега.
На улице темнеет и заметить снежинки можно, когда обратишь внимание на зажженный уличный фонарь, свет от фонаря голубовато яркий. Уж, не знаю, один ли я это замечаю? Ежели это так, мне очень жаль тех, кто этого не увидел, или настолько занят, что до этого ему нет ни какого совершенно дела. Ведь это так красиво.
Именно в такую пору, именно при этом голубоватом свечении, при этом тихом снегопаде, Москва необычайно красива.
Прейдет время, и какой-то поэт непременно употребит фразу: «Синие, Московские метели», и я буду ясно понимать, что он имел в виду.
Над куполами многочислием коих славится Первопрестольная, раздается колокольный звон, и он плывет в морозном воздухе.
Я выделяю из идущих мне на встречу, силуэт. Это происходит помимо моей прихоти, и я замедляю свою торопливость.
Силуэт приближается. Еще. И я уже отчетливо вижу шагающего пехотного штабс-капитана, придерживающего левой рукой при ходьбе ножны сабли. По всему можно судить о том, что он также спешит.
Нас выхватывает фонарный свет, до нашей встречи не более трех шагов и я повернув в его сторону голову при этом, приподняв подбородок прикладываю расправленную ладонь с прижатыми пальцами к бескозырке спрятанную под башлыком.
Штабс-капитан отвечает мне на мое приветствие. Мы расходимся, выполнив воинский ритуал, и исчезаем в наступивших сумерках, в падающем снеге, в колокольном звоне и в голубоватом фонарном сиянии. Опять таки по мимо моей воли, я стараюсь всякий раз не заострять на том своего внимания, приходит мысль, что вот совсем немного, пять месяцев… и тогда… Вместо алых юнкерских погон с вензелем, на которых литера «А» желтого колера, в честь шефа Московского Алексеевского пехотного училища, Цесаревича Алексея, и накладным «золотым» вензелем роты ЕГО Высочества, лягут на мои плечи погоны подпоручика.
Я войду по праву и пополню собой, величайшую касту славного Русского офицерства.
Ах, как же это будет замечательно, на то у меня нет не единого сомнения.
А пока, сумерки, снег, февраль и отпуск в увольнение из славного Алексеевского пехотного училища.
Я наслаждаюсь быстрым шагом, мальчишеской беспечностью, тем, что я еще не обременен заботами, как кроме присущих юнкерам, и даже горжусь, что нас прозывают ни как иначе как «Шкалики».
Это не просто прозвище, это училищная традиция, что я имею честь быть в старшей четвертой полуроте. Мы «Шкалики» а если именно я, значит «Шкалик». Первая рота-«Крокодилы», вторая- «Извозчики», третья-«Девочки», мы, понятно, после нас «Барабанщики».
Между тем я уже приближаюсь к тому месту, куда я так спешил. Никитские ворота. Никак ворот там и в помине нет,… были, когда еще стояла Белокаменная. Никитские, от того, что монастырь Никитский. Площадь это, на которой меня уже ожидают. Как я не торопился, а все же опоздал.

…………………………………………………………………………
- Здравствуйте Оленька. Уж простите, меня за опоздание, спешил, что есть на то моих сил было…
Она смотрит на меня и выслушивает мои извинения, уже не сдерживая своей улыбки давая мне понимание того, что я прощен.
- Ну, что же вы, право? Я вовсе не сержусь на вас Алеша. У меня все мужчины в фамилии военные, и я понимание имею.
- Все равно мне за это неловко.
Продолжаю я.
- Пустое.
Повторяет Оленька милостиво.
- Все ждут вас Алеша на ужин.
Посмотрев на меня, она тихонько рассмеялась, заметив мое смущение.
- Ну, что же вы Алеша? Оробели?
- Совершенно не оробел.
- Я не скрою, что папенька справлялся про вас Алеша. Он приятельствует с начальником вашего училища. И он доволен отзывами. Так, что не робейте, а лучше поспешим, я немного замерзла.
- Я полностью в вашем распоряжении.
………………………………………………………………………….
ОСЕННЯЯ ГРУСТЬ
Октябрь 1917года.

Остановившись, перед тем как попрощаться с дежурившим по училищу, поручиком Дмитриевским, я посмотрел ему в глаза.
Это вышло само по себе, я не намеривался этим, что-либо подчеркнуть, или акцентировать внимание, на чем-то там.
И в мыслях у меня такого не было.
Поручик также смотрел мне в глаза и нечего так же не хотел мне говорить. Во всяком случае, мне так показалось.
- Петр Романович…
Я обратился к поручику, после затянувшийся паузы.
- Слушаю господин подполковник.
-Вот, что. Я убываю домой, буду по адресу. Вот…
Опять у меня образовалась пауза.
А поручик внимательно слушал и тем самым поторапливал меня в своих мыслях.
- При изменении остановки, телефонируйте мне на домашний аппарат.
Подытожил я.
- Так точно. Непременно.
Отчеканил поручик.
Я кивнул. Осталось чувство недосказанности. Прогнав это чувство, я попрощался за руку с дежурным и произнес по обыкновению.
- Счастливо оставаться.
Поручик козырнул, а я стал удаляться, на ходу надевая перчатки.

………………………………………………………………………….
Выйдя из здания училища, я поморщился от налетевшего на меня прохладного порыва ветра.
Деревья уже совершенно оголенные от листвы, хмурые серые дома, скоро стемнеет. Уныло. На улице уныло и на душе, уныло и хмуро.
Цокая каблуками по мостовой, я направился домой. Цокот каблуков меня даже раздражает сейчас.
Мимо меня прошел солдат, неопрятен, на шинели воротник поднят.
Левую руку он держит в кармане, а правую спрятал на груди за отворот шинели.
Поравнявшись с ним, он прошел мимо, не обратив на меня совершенно ни какого внимания. Про отдание воинской чести… попросту этот ритуал воинского этикета был упразднен, согласно «Приказа №1».
Демократизация армии, отмена единоначалия и как следствие полное моральное разложение, неимоверное по размахам дезертирство с фронта, самосуды над офицерами.
Солдат удалялся, оставляя за собой шлейф перегара, что заставило меня сморщится.
Боже мой, как так могло статься. Ненавижу либералов, социалистов, прочих словоблудов, не представляющих сути ими произносимых фраз, последствий их высказываний и не приемлющих в свой адрес упреков, ответственности за содеянное ими. Ненавижу, но это все, что я сейчас могу им противопоставить.
Я уже подошел к кованым воротам, отделявшим улицу от двора дома, где я проживаю.
Дворник, который слабо пытается навести порядок с оставшимися опавшими листьями.
Он татарин пожилого возраста, плохо говорит по-русски. Но увидав меня, он снимает свой картуз, подчеркнуто кланяется, и произносит торопливо фразу, которую я не смогу повторить. Он уверен, что он ее произносит именно на русском языке. Она означает «Здравия желаю, ваше Высокоблагородие».
Парадная, опять я издаю с каждым шагом раздражающий меня цокот, издаваемый каблуками моих сапог. Перила, которыми я не пользуюсь.
Вот и моя лестничная площадка. Двери.
Я достаю ключи из кармана шинели и вставляю в замочную скважину, поворачиваю. Я вернулся со службы.
……………………………………………………………………………

ДОМАШНИЙ УЮТ

Закрыв за собой входные двери, с характерным клацаньем который издал замок, я оказываюсь совершенно в другом мире. В мире, в котором нет, ни политических партий, где нет противостояния, и даже иногда мне кажется, что нет войны.
Тут по-прежнему монархия. Вся полнота власти принадлежит ЕЕ Величеству Ольге первой, моей жене по совместительству.
Вторжение в этот безмятежный мир надежно защищают зеленые шторы, плотно закрывшие собой и не пропускающие вторжение с столь агрессивной улицы.
Жаль, что они эти зеленые шторы, не всесильны. Я все осознаю, но этот самообман ненадолго усыпляет. Ну и все об этих шторах.
Я стягиваю перчатки и небрежно кладу их на тумбочку, что рядом в коридоре.
Снимаю фуражку, вешаю на вешалку, что рядом.
В полумрак коридора врывается яркий свет, благодаря распахнувшимся дверям.
Вот она, Ольга первая.
-Здравствуй Алеша! Ну, наконец-то… А у нас…Юра приехал!
Она это произносит и своими тоненькими, изящными пальчиками пытается распутать хитросплетения узла моего башлыка.
Я ее нежно обнимаю, и слегка прижав к себе, целую в губы, лишая в этот момент ее возни с башлыком.
- Пусти. У тебя шинель холодная.
Она это произносит, делая вид…, и так же делая вид, пытается освободиться из моих объятий, все же распутав узел.
Я снимаю с себя офицерскую сбрую, саблю, и торопясь, расстегиваю пуговицы шинели.
В дверном проеме появляется брат Оленьки, Юрий.
Наконец-то я повесил шинель на крючок вешалки.
- Здравствуй Юра!
Я искренне рад его видеть. Я протягиваю руку для приветствия, он обнимает меня за плечо, левой удерживая в ладони лазаретную трость. Правая рука на груди в перевязи черной «косынки» которая перечеркивает полковничий погон и закрывает Георгиевский крест.
- Да, давно я не виделся с тобой Алешка!
Не выпуская моей руки, говорит он.
- С лета пятнадцатого.
Напоминаю я.
- Да, давно.
Подтверждает он.
Я дружелюбным жестом руки приглашаю его пройти в комнату и вслед за ним пропускаю Оленьку.
Зал залит не ярким светом, зеленые шторы плотно задернуты защитив мой мирок от окон, за которыми нынче бренность и ненадежность сегодняшней осени.
………………………………………………………………………….
- Алеша, я скажу Настеньке, чтобы она разогрела, мы тебя дожидаться не стали…
Хлопотливо придается объяснениям Оленька.
- Совершенным образом правильно поступили.
Отвечаю ей, и улучив момент склонившись целую ее руку.
- Я пойду ей помогу, вы наверняка хотите поговорить о своих пушках и снарядах? И мне совершенно не зачем все это слушать. Я с Настенькой, с ней о пустяках поболтаю. На кухне, разумеется, и вовсе мешать вам не стану.
Оленька оставляет меня со своим братом Юрием, в зале.
- Что с рукой?
- Летом зацепило. По дурацки… Вот, значит,… из лазарета…
Списан подчистую.
Сквозь силу пытаясь, улыбнутся, произносит он.
- Нога не сгибается, и это уже навсегда. А вот пальцами на руке хоть не много, но шевелю. Эскулапы говорят разрабатывать надо,…
Продолжает он, уже не силясь показать улыбку.
- Надежда есть?
Спрашиваю его я, в надежде услышать в ответ «Да».
- Ай, какая там к чертям надежда, там осколок до сих пор. Что могли, вытянули, а что не смогли, оставили.
Списали меня к чертям свинячим.
Подытожил он эту часть разговора.
- А ты как Алеша?
С некою грустью поинтересовался в свою очередь Юрий.
- В конце шестнадцатого года, ранен в Галиции. Дальше лазарет, но слава Богу, выходили, без особых последствий. Разве, что на погоду ноет, а так благополучным образом отделался. В марте выписали. На фронт не попал. Направлен, по излечению, в Алексеевское пехотное, так сказать в альма-матер, в родные пенаты, так сказать, начальником курса. Вот изволь, юнкерами командую, за неуды их «грею».
- Да, мне Оля писала, что ты с ранением в госпитале… Ну да ладно.
И, даже очень хорошо, что так.
Понимающе кивает Юра.
- Как ты находишь, хочу тебя спросить, текущий исторический момент?
Юра, опустив глаза, разглаживает левой рукой скатерть на столе.
- Давай, за встречу, водки выпьем, а то как-то…
- Вот, черт возьми! Прости Юра, из головы вылетело. Ну, конечно же! Ну, напрочь ни чего не соображаю.
В зале появилась Настенька в белом фартучке.
- Алексей Несцерович, я нагрела. Прикажете подавать?
- Очень кстати.
И обратившись к Юрию:
- Составишь компанию?
- О нет, благодарю. Я же даже из-за стола еще встать не успел.
- Ну как желаешь. Да Настенька будь так любезна. Проголодался, чего греха таить.

……………………………………………………………………………

РАЗГОВОР
- За твое возвращение господин полковник.
Произношу я тост.
- За встречу, господин подполковник.
Подымает стопку по направлению ко мне Юра, улыбаясь, по-настоящему.
Опустошив от содержимого, я поставил емкость на стол и пальцем провел по усам.
Покончив с ужином, я предложил:
- Имею желание выкурить папироску.
Юра достал из кармана кителя портсигар, и из него папиросу. Я поднес зажженную спичку.
Он, сделав затяжку и подвесив возле абажура пелену сизого дыма, кивнул.
-Благодарю Алеша.
И тут же затянулся еще раз.
Я тоже закурил, свои. «Московский Дукат».
- Надымим сейчас. Ольга, бранится, станет.
Произнес тихо Юра.
- А я сейчас в печи топку открою. Все вытянет.
Я подошел к печи и так и поступил.
После приложил руки к нагретому кафелю и тут же их отдернул.
- Нагрелась печь.
Став к ней спиной я повторил свой вопрос.
- Так ответьте мне господин полковник, как вы находите происходящее в России?
- Что именно Алеша ты имеешь в виду?
- Революцию, отречение Государя, Временное правительство с этой истеричкой «Душечкой» Керенским, Александром Федоровичем, сто чертей ему в печенку. Я это имею в виду.
Еще раз затянувшись, Юрий, и медленно выпустив дым вверх, он не торопясь задал мне встречный вопрос.
- Как я понял, ты не принял революционных новшеств?
- Нет.
Уверенно ответил я.
- Видишь ли, любезный муж моей сестры, этого следовало ожидать. Все слилось воедино и получило свое логичное заключение. Мы шли к этому начиная… на мой взгляд, еще с Японской войны. Уже видны были язвы. И добавлю, к моей печали, неспособность, Государя, а ныне попросту гражданина Романова, управлять огромной по своим размерам Империей.
Увы, Алексей, это надо признать, как реальность, и отсюда, неизбежные последствия, которые мы, имеем честь созерцать. Как ты выразился, в «текущем историческом моменте».
- Не скрою, неожиданно от тебя услышать такие суждения. Когда все свершилось в феврале, я был в госпитале… Я еще тогда не смог объяснить себе. Ведь идет война!
Ну, как возможно так? Ведь наверняка я не один в своих идеях.
Я осекся, поймав на себе взгляд Юрия.
- Вот именно. Которая показала полностью несостоятельность. Насколько Алеша. Я понимаю, что ты остался приверженцем Государя–Императора? Приверженцем Монархии.
- Именно так. Все правильно Юра ты меня понял. В силу своих возможностей, я не смог вступится. И это, не служит для меня каким либо оправданием. Я жду момента, и уж будь уверен, что непременно воспользуюсь им, дабы то вернуть естественный порядок вещей на место.
- А ты считаешь, что это был естественный порядок?
Продолжая на меня смотреть в упор, Юрий задал очередной вопрос.
- Для России да. Демократия для нас, равно смута. Да-с смута. Уже раз было. Но Слава тебе Господи, Минины и Пожарские у нас находятся, редко, правда, но в нужный момент. И сейчас найдутся.
- Ты сейчас не про себя ли, Алеша?
С улыбкой заметил Юра.
- А, что? Непохож?
Вместо ответа Юра отмахнулся здоровой рукой.
-Вот ты изволил про войну. Мол, дескать, Отечество взывает. А позволь поинтересоваться, а за, что мы воюем, вот уже третий год? За, что положили столько?
- Не понимаю тебя? Уж извини меня великодушно, но…? Нам ультиматум Германцы… Юра?! А Сербы? Или ты считаешь, что мы должны их были бросить на расправу Австриякам?
- Я не про то.
- А про, что?
Я действительно его не мог понять.
- Вся это кровавая мясорубка затеяна, и мы по тому в нее влезли, так как аппетиты наши не умеренные унять не смогли! И цена, за то, твоего Государя разлюбезного, не смущала. Ну а как-же-с, бабы еще нарожают-с. Тут не только он, все хороши.
- Юрий! Юрий опомнись, тут все рушится к чертовой матери! А ты призываешь, вот так стать в стороне и созерцать, как все гибнет? Слушать эти либеральные бредни, не имеющие ни чего общего с реалями и теми вызовами, что ни где-то… там, а вот, пожалуйте, за окнами, от которых мы отгородились зелеными шторами? Увольте, не в состоянии созерцать беспристрастно за гибелью Отечества, которое я призван подолгу защищать, коли опасность.

- А вот я сполна… Калека я, теперь, и могу позволить поучать, чтобы вразумить. Чтобы ты, подумал, прежде кинутся спасать это самое Отечество, которого уже давно существует только лишь в твоем воображении. Ты на фронте, а государством крутит зарвавшийся мужичек, как ему заблагорассудится. А женушка августейшая, потакает, и весь двор перед ним… Великие княжны сапоги ему вылизывают. Оргии беспутные, командующих с министрами ставит как… А милейший Государь, ему до того дела нет. Противно. А ты под пули за него, а ты в окопе по пояс в воде?
Алеша, опомнись!
- Поражаюсь, тебе. Юра, скажи по-совести, ты в лазарете большевицких прокламаций начитался, или того мало, жидят- пропагандистов этих наслушался? Ну, скажи мне, господин полковник?
- Эх, Алеша. Да сними ты шторки с глаз. Ну, неужели, что-то читать или слушать, кого необходимость есть? Слава Богу, сам понять в состоянии.
Я достал «Дукат» и закурил.
- Я вот сейчас себя глупцом чувствую. Ладно, я, сын мещанский, разночинное сословие. Старший, из трех, родителям тяжело, ну вот, так, если для ясности. От того и в кадетский корпус пошел, и дальше. Чтобы прокормить остальных в состоянии родители были. Казалось, это я, «кухаркин сын», должен, недоволен быть. Это мне, революция мила и приятна, по логике вещей. Так ведь нет. Не желаю знать ее. Все рушит. Смысл всего на изнанку выворачивает. Не желаю!
Но ты Юрий! Опора самодержца, потомственный дворянин. Но вот тебе, на!
Демократ. В декабриста проиграться изволишь?
Юра вдруг улыбнулся своей душевной, и доброй улыбкой, как он это всегда умел. Правда, за сегодняшний вечер это было впервые.
- Можно подумать, если бы не эти мои тяготения к демократии, то ты бы был счастливее?
Я потушил окурок в пепельнице.

- Ты сейчас про Ольгу? Дескать, происхождение у меня…? Вернее сказать, не происхождение.
- Алеша, перестань, я не хотел тебе причинить…
В этот момент, в зал вошла Оленька.
- Господа, мне стало скучно. Если вас не прервать, вы так про все забудете. Полно вам спорить, Бог весть знает, о чем.
Юра, Алеша, давайте чай пить. Я с Настенькой великолепный пирог изобрели. Пока вы тут, доказывали друг дружке. И еще громко так, что слышно было.
Я поднес Олину руку к своим губам.
- Ну, извини нас. Мы с Юрием давно просто не виделись.
- Голоса у нас командирские, от того громко получилось. Ты же знаешь, что я с Алешкой всегда так. Он мне всегда симпатичен.
- На сегодня хватит, уделите мне внимание.
Раздался телефонный звонок. Телефонные звонки всегда раздаются неожиданно, так сталось и в этот раз. Машинально я взглянул на часы. 00.18.
Я подошел и снял трубку с аппарата.
- Подполковник Гриневич, у аппарата.
- Господин подполковник дежурный поручик Дмитриевский. Получена телефонограмма из Петрограда. Там беспорядки. С крейсера обстреляли «Зимний». На Дворцовой площади вооруженная толпа. Идет бой. По училищу объявлен сбор.
- Я понял. Сейчас прибуду.
После я опустил трубку на рычажки аппарата и прокрутил рукоятку на нем.
- Я вынужден убыть на службу. Прошу прощение.
- А пирог? Постой, что-то серьезное? Это надолго?
Начала Ольга задавать по обыкновению череду совершенно ненужных вопросов.
- Ну, что-то, обычные служебные дела. Совершенные пустяки.
- Мне не волноваться?
- Совершенным образом, для беспокойства нет повода.
- Тогда я тебе пирог дам с собой. Пойду, заверну.
Как только Оленька удалилась на кухню, я обратился как можно тише к подошедшему Юрию.
- В Петрограде идут бои. Уж не знаю, кто, по моему пониманию, скорее всего большевики, затеяли переворот. Штурмуют Зимний дворец. Я в училище. Береги Ольгу, пусть сидит дома. Да и сам тоже. Я так понимаю, и в Москве начнется. Из дома ни ногой. Христом Богом заклинаю. А то они на твои либеральные взгляды не посмотрят…
- Иди и будь спокоен. Пригляжу. Ты Алеша, тоже на рожон не лезь, думай.
- Разберусь.
Одевшись в шинель с продетым под пагоны башлыком, после надев сбрую, нацепив саблю, надел фуражку, взял в руки перчатки, я вышел из квартиры.
- А как же пирог?
Услышал я за собой. Я опять громко цокал каблуками сапог о ступеньки лестницы, и эхо гулко разносило этот звук по заснувшей парадной.
…………………………………………………………………………..
НОЧЬ
В здании училища ядовито из окон горел свет, добавляя нервозности и без того овладевшей всем, мостовой, оголенными деревьями, порывами холодного осеннего ветра. И свет в окнах.
Я наблюдаю суету возле здания и ускорил шаг.
Юнкера перед фронтальной стороной здания сооружали баррикады. Парты, кровати и прочая казарменная мебель, и не только, но и дрова шли в ход.
Я уже подошел совсем близко. Заметив меня, на встречу поспешил прапорщик Румянцев, который приложив руку к козырьку, затараторил:
- Господин подполковник. Провожу подготовку позиции. Для оборонительных…
- Продолжайте.
Не сосредотачивая особого внимания на этом, я проследовал далее, еще более сделав свои шаги шире.

………………………………………………………………………..
Войдя в вестибюль, залитый тем самым ядовитым светом, который по какой-то причине прекратил меня раздражать, и нервозность растворилась сама собой.
- Господин подполковник. Их Превосходительство у себя. С ним старший офицер полковник Чаган. Вас, ждут.
Доложил дежурный поручик Дмитриевич.
- Давно у себя?
Кивнул я головой наверх, имея в виду начальника училища.
- Незадолго перед вами прибыли.
Мимо нас юнкера продолжали выносить всякое для обустройства баррикады на улицу.
Шум, суета, но не более. Нет волнения, нет растерянности. Осмысленные действия.

……………………………………………………………………….
ГЕНЕРАЛ
- Ваше Превосходительство! Разрешите присутствовать? Подполковник Гриневич.
Генерал майор Михалев, стоял за своим столом и приложив трубку телефонного аппарата внимательно слушал собеседника на той стороне связи.
Справа от стола стоял в шинели старший офицер училища полковник Чаган.
Жестом генерал пригласил меня пройти, и после этого, я поприветствовав за руку старшего офицера, стал рядом с ним, ожидая конца телефонного разговора.
-… Само собой разумеется. Я также возлагаю надежду на благополучный исход. Всего доброго.
После этой фразы генерал рукой нажал на рычажки и медленно опустил трубку телефона.
Потерев ладонь о ладонь, изучающее смотрел в нашу сторону.
Пауза явно затягивалась.

- Господа. Я доведу до вас то, что произошло. Сразу хочу подчеркнуть, что известно мне не все. По тому не хочу, чтобы выводы были скоропалительными. Считаю. Что преждевременные действия в ситуации, что сложилась, на сей момент, более навредят, чем принесут пользу. Призываю к сдержанности как к разумному.
Насколько я могу судить из того что я знаю, фактом является то, что в столице России, в Петрограде, партией большевиков при поддержке воинских частей гарнизона а также определенных слоев населения с соответствующей симпатией произошло выступление.
В настоящее время, Временное правительство, которому принадлежала полнота власти, низложено и находится под арестом.
Про судьбу председательствующего Александра Федоровича Керенского, также не обладаю сведеньями.
Я только, что связался по телефонной связи с командующим Московским военным округом, а равно и гарнизоном, полковником Рябцевым.
На сейчас, войска гарнизона, расквартированные в Москве, активности не проявляют. Все обстоит спокойно, Господа. Но это не говорит о том, что положение в любую минуту не поменяется. Статься может все, что угодно. А мы, прежде всего, в ответе за жизни вверенных нам мальчишек. Господа, я настаиваю на умеренности, и проявление благоразумия в столь сложный момент.
По тому, укрепление подхода к зданию училища не расцениваю как проявление намерений или политическую позицию, а всего лишь как превентивную меру безопасности. Настаиваю, что не более. И прошу вас Павел Аристархович и вас Алексей Несцерович, довести мою точку зрения именно в этом понимании юнкерам и также, что немаловажно всем кто будет задавать вопрос.
Вопросы ко мне господа?
- Разрешите, Ваше Превосходительство. Старший офицер училища полковник Чугай.
- Прошу вас, Павел Аристархович.
Присев в кресло произнес генерал.
- Насколько я понял, мы заняли выжидающую позицию?
- Вы все правильно поняли. Чтобы я принял верное решение, на сей час, я не осведомлен на столько, чтобы это сделать.
- Прикажете выдать боеприпасы юнкерам и занять оборону?
- Нет, не прикажу.
Совершенно спокойным тоном произнес генерал.
- Не вижу потребности в том. У вас все?
Добавил он.
- Так точно.
Услышал я от Чугая.
- Вы, Алексей Несцерович.
- Вопросов не имею.
С неким проявлением недовольства ответил я.
- Прекрасно коли так.
Господа, доводить, что либо, юнкерам и устраивать митинги запрещаю. А равно пресекать какие либо обсуждения и высказывания мнений. Все это может послужить провокациями, влекущими за собой необратимые последствия.
Займите личный состав. Пусть отдыхают, после ночи. Выставите патрули наблюдения, возле здания, не более того. Наблюдения, подчеркиваю.
Занятия как само собой разумеющиеся я отменил до нормализации обстановки.
Всем офицерам находится на местах до особого распоряжения.
Я надеюсь, могу всецело полагаться на вас, господа?
Вопросы ко мне?
Вопросов не последовало.
- Господа офицеры, прошу приступать.
Отдав честь, я и полковник Чугай, щелкнув каблуками, покинули кабинет начальника.
…………………………………………………………………………
ХМУРЫЙ РАСВЕТ.
По не многу все стало стихать, разместившись на полу, так как кровати были элементом баррикады возведенной перед фасадом училища, закутавшись в шинелях и положив рядом с собой винтовку, юнкера свободные от патруля стали засыпать.
Обойдя училище, я решил зайти за советом к Павлу Аристарховичу.
Опять громкое эхо шагов по пустому длинному коридору второго этажа.
Постучав в дверь, я вошел в его кабинет.
- Разрешите Павел Аристархович?
- Прошу Алексей Несцерович. Присаживайтесь.
- Благодарю.
Я разместился на стуле.
- Я хотел бы у вас выяснить отношение к произошедшему. Мне, если честно, не совсем понятно позицию, которую высказал Сергей Петрович. Хоть не в моей привычке обсуждать приказы, но как на то, что творится на протяжении сегодняшней ночи, я пожалуй изменю этому.
Чугай встав из-за стола пройдя к окну, остановился, скрестив руки на груди.
- Сегодня двадцать пятое?
Задал он вопрос, не отрывая своего взгляда от улицы.
- Именно двадцать пятое. Среда.
- Черт, совсем сбился с толку. Скоро светать начнет. Пасмурный день будет. Пусто на улице. И в душе пусто.
- И все же Павел Аристархович, вы не ответили.
- Я согласен с Сергеем Петровичем. Нет полной картины произошедшего. Самое разумное, что мы можем в данный момент, так это, выжидать. И не более того.
- Кабы поздно не было.
Высказал я не то, чтобы поучительно, а скорее с сожалением о бездействии.
- Нет ясности. А так, на обум-ладана, тоже знаете ли… Пять рот юнкеров, это не есть та сила которая в состоянии повлиять. Каким же действиям вы призываете?
- Взять под охрану телефонную станцию. Установить пулеметные точки на баррикаде и в окнах второго этажа и на крыше.
Если позволите высказать свое мнение, то промедление смерти подобно.
И вообще. Я не в восторге от временного правительства и этого адвокатишки с амбициями Бонапарта. Но, насколько я понимал и скрепя сердцем согласился, с тем, что это до проведения выборов в Учредительное собрание. Временные полномочия. Коли решили без царя, …в голове…, пускай демократия. О вот, это их, как его Ульянов-Ленин, переиначил.
- Вы считаете, это серьезным. Не предполагаете, что не более чем фарс…
- В феврале я тоже думал, что пройдет, но, увы.
Нельзя ему было отрекаться! Не имел права!
С горечью вырвалось у меня.
- Извините господин полковник, не сдержался.
- Я понимаю вас Алексей Несцерович. Я полностью с вами согласен, что в действиях необходимость есть. Но я противник одиночного выступления и призываю к скоординированным действиям. Я также связывался телефоном с штабом командующего округом. Хотя если честно я как и вы не особо доверяю ставленникам Керенского. Но как говорится на безрыбье и рак рыба, а на безптичье и жо… соловей.
Посмотрим.
Я сидел на стуле, и в голове у меня не было ясности и понимания.
Чугай обернулся через плечо в мою сторону.
- Вот, что Алексей Несцерович, Пока ни чего нет, затишье, в определенном смысле. Предлагаю на несколько часов офицеров отпустить домой, пусть в порядок приведут себя, и вообще отдохнут. После на смену других отпустим. Неизвестно сколь нам тут… За одно может, что и прояснится. И сами до одиннадцати, дома побудете. Потом остальные до двух. Я думаю, если, что и начнется так только к вечеру.
Я встал и понимающе закивал головой.
- Разрешите идти господин полковник?
- Не смею задерживать.
………………………………………………………………………..
ПАСМУРНЫЙ ДЕНЬ

Дворника татарина не было на месте, где он по обыкновению находился, возле кованых ворот. Я по пути к дому обратил внимание, что Москвичи по своему обыкновению спешили заняться своими делами и толи еще не знали о событиях произошедших сегодняшней ночью, толи в суете бытия не придали важности этим самым событиям.
Хотя и на ряду будничной обыденностью я заметил и изменение, которое кинулось мне в глаза.
Не было вопящих мальчишек со стопкой газет в руках выкрикивающих новость на первой полосе. Их не было.
……………………………………………………………………………
- Ну наконец то. Слава тебе Господи.
Обняла меня при входе возле двери Оленька.
- Осторожно моя хорошая, я только с холода.
Целуя руку жене, как можно ласковее и заботливо проговорил я.
- Пусти меня, я сниму шинель.
- Здравствуй Алеша.
- Здравствуй Юрий.
Поприветствовал я с вошедшего брата Ольги. Мы поздоровались за руку.
- Оленька вы завтракали?
- Нет, мы ждали твоего прихода. Я сейчас распоряжусь. Совершенно ни хочу спать. Я переживала, и сон совершенно не шел.
- Я же сказал, что ни чего особого не произошло. Просто…
- Алеша прекрати делать вид. Мне Юра сказал, что в Петрограде революция и, что власть захватили большевики.
- Это еще не повод, чтобы переживать за меня.
Я ненадолго, мне надо быть к одиннадцати на службе.
- Сейчас. Настенька…!
…………………………………………………………………………..

Я подошел к остывающей печи и приложил ладони к кафелю.
- Алексей, ты можешь объяснить хотя бы в нескольких словах?
Услышал я за спиной голос Юрия.
Вздохнув я тихо начал.
- Революция. Большевики взяли власть насильственным образом. Могу судить, что части перешли на их сторону. Сопротивление верных Временному правительству, было подавленно. Министры арестованы.
- Керенский?
- Черт его знает, может так же, арестован. Не знаю.
У нас пока тихо, все части гарнизона по месту дислокации.
- Мда. Неожиданный поворот.
Недовольно прохрипел Юра.
- Ты его одобряешь? Я имею в виду, как ты его назвал «поворот».
Юра на несколько мгновений задумался.
- Нет. Они нарушили демократическую процедуру. Выборы, которые были назначены на двенадцатое ноября.
- Рубикон перейден. Они ясно дают понять, что это их не интересует.
Извини Юра, я не настроен сейчас на диспут. По сути, я толком ни чего не знаю о происходящем.
- Да, да, конечно.
………………………………………………………………………..
Завтрак молча.
После Юрий сообщил, что выйдет на улицу, с целью купить папирос и свежих газет.
- Газеты не вышли сегодня.
Предупредил я.
- Я все же поищу, возможно, задержали выход. Такая новость, наверняка перебирают номер.
- Вполне. Оленька принеси плед, я подремлю в кресле.
-Алеша, может, разденешься и ляжешь в спальне?
- Оленька, принеси, пожалуйста, плед. Я подремлю в кресле, возле печки.
-Как знаешь.
Недовольно ответила она мне.
Я подошел к окнам в зале и задернул плотные зеленые шторы, и зал окунулся в полумрак.

……………………………………………………………………………
Будильник вырвал меня из прикосновений бога Морфея в пять минут одиннадцатого.
Отключив звонок, я отворил платяной шкаф, и сменил китель на гимнастерку.
- Ты уже проснулся?
Услышал я голос Оленьки.
- Да милая.
И закрыв дверцу шкафа, я увидел ее стоявшую в комнате.
Она была бледная, и выглядела очень уставшей.
Сон с меня не снял усталости, а наоборот, добавил головной боли и ощущение неуверенности и лености.
Я достал порошок из аптечки, которая хранилась в серванте.
- Будь так добра, принеси мне воды.
- Сейчас Алеша.
И она ушла на кухню.
В этот момент клацнул замок и раздался звук дверей.
Через минуту появился Юрий.
- Вот, удалось приобрести газеты. Правда только, «Известия» и «Социал-демократ».

- Это и следовало ожидать. Что пишут?
- Многое, удалось узнать, но не более, чем на уровне слухов.
- Все равно любопытно.
В комнату вошла Оля со стаканом воды.
Запив порошок, я вернул ей пустой стакан.
- Благодарю Оленька.
Она вышла не став мешать начавшемуся разговору с Юрием.
- Пишут и те и другие одно и то же. Все в ликующих тонах, аля наконец-то свершилось. Такое впечатления, судя по публикации, естественно, что все единодушно только о том и мечтали.
- Это понятно. А принципиально что?
Перевел я разговор к большей конкретике.
-Изданы декреты. В основном полный популизм, но, тем не менее, вполне ожидаемо.
- Выход из войны, заключение мира с Германией?
- Именно.
Подтвердил мое предположение Юрий.
- Интересно, чем они хотят ублажить Вильгельма. Как я понимаю, он по локоть цапнет.
С грустью я высказал свою догадку.
- Не думаю так Алексей. Вполне возможно совершенно иной ход. Немцы основательно увязли во Франции. У них освободятся в случае заключения мировой с новоявленными правителями не одна дивизия, которые они перекинут на Парижское направление.
-Возможно, Хотя я так не уверен. Им подадут на блюде Балтию, Беларусь, возможно и Малороссию прихватят.
- Ну, так Украина, с февраля провозгласила, что они умывают руки, и занята дележом «тришкина кафтана», я про власть, которую на всех не хватило. Три хохла, пять гетманов, черт ногу сломит.
- Немцы на это особо смотреть не станут. Ну, да ладно, мне пора собираться.
…………………………………………………………………………..
25 ОКТЯБРЯ
Москва продолжала жить своей торопливой жизнью. Люди, некоторые даже и не знали, что власть в стране поменялась, а спешили по своим делам, считая их гораздо важнее, чем приход к власти большевиков.
Внешне совершенно ни чего не изменилось. Те же вывески на магазинах, магазины работают, люди покупают в них необходимое.
……………………………………………………………………………
Я вошел в холл военного училища. Суеты больше не было, коридоры пусты и только гулкое эхо шагов разносится по всей длине.
У меня на душе появилось не более, чем впечатление, что вот, вот,
И вот этот коридор, все эти классы, вообще все здание, превратится в осажденную врагом крепость.
Перед моими глазами воображение стало рисовать древнерусские укрепления, частокол, и где-то там дымы в степи, предупреждение о том, что к городу идет враг ордой. Все в городе знают, что узкоглазые всадники с притороченными к седлам отрубленными человеческими головами, не пощадят, не будет ни какой милости победителя. Но нет дружины в городе, не тех закаленных воинов, только остались юнцы, так мальчишки, которые и не помышляют о малодушии и готовы занять место тех, кого нет на рубеже.
Эти самые русские мальчики, что у Достоевского. У Федора Михайловича в Братьях Карамазовых. Ильюшенька, Коленька Красоткин, Алеша. Они вступили во взрослый и совершенно не справедливый мир, и не согласны с этой несправедливостью. Наличие «Русских мальчиков» становится мерилом морали нашего общества. Слава Богу «Русские мальчики» были всегда, есть, и будут в избытке и не дадут сошедшему с ума обществу скатиться в бездну ценой своей такой скоротечной жизни.

………………………………………………………………………..
- Разрешите, Павел Аристархович?
- Проходите, Алексей, Несцерович. Очень кстати.
Пригласил войти в свой кабинет полковник Чугай.
- Ну, теперь, и вы, на побывку можете убыть.
С небольшой ухмылкой, как бы подчеркивая своевременность своего возвращения объявил я.
- Пустое, уже нет времени, обстановка начала меняться. И эти изменения ни чего доброго не сулят.
- На улицах се в целом обстоит совершенно спокойно.
- Это только на первый взгляд. Они организовали Московское областное бюро. Надеюсь пояснять не надо, кого я имею в виду под «Они»?
Я отрицательно покачал головой.
- А мы, что?
-Городской голова господин Руднев Вадим Викторович, и полковник Рябцев, провозгласили о создании комитета общественной безопасности. Это пока все, что мне известно.
Я, выслушав Чугая, позволил себе уточнение.
- Если не ошибаюсь, этот самый Руднев принадлежность имеет к партии эсеров?
Чугай развел руками мол «Ничего не попишеш».
Раздался телефонный звонок внутренней связи.
- Полковник Чугай у аппарата.
-……….
- Со мной в кабинете.
-……….
- Слушаюсь Ваше превосходительство.

………………………………………………………………………….

Начальник училища сидел в кресле за своим письменным столом, откинувшись на спинку. Его руками, упираясь в подлокотники, ладони были сомкнуты и образовывали нечто напоминающее домик. Генерал смотрел в одну точку, размышляя и явно тяготясь сомнениями.
- Разрешите присутствовать, Ваше превосходительство?
Обратился полковник Чугай.
Секундная пауза, а после как бы оставив свои размышления, генерал обратил на нас внимание.
-Прошу вас господа.
Мы встали напротив стола начальства и приняли строевую стойку.
Взгляд генерала избегал встречи с взглядом подчиненных.
Это так же длилось не более секунды.
-Господа. Я доведу до вашего сведенья последнюю информацию. Для принятия мною окончательного решения я желал бы выслушать вас.
Ведь в ситуации, что имеет место быть, как человеку военному, мне не приходится сомневаться в его правильности. Господа. Сейчас, меня интересует ваше мнение, правильно ли вы его расцените?
И так. По распоряжению Московского совета рабочих депутатов патрули пятьдесят шестого полка, который, как известно, находится под влиянием большевиков, занял главпочтамт на Мясницкой. Так же создан Боевой центр по проведению перехода власти в городе, в руки большевиков.
Первый батальон вышеупомянутого мною полка дислоцирован в Кремле, где находится арсенал.
Так же Московский совет постановил взять под контроль этого полка Государственный банк, казначейство и Судо-сберегательные кассы, и прочие.
Полковой комитет отказался выполнять сие распоряжение без одобрения штаба округа.
Но, я уверяю вас господа это дело времени.
На данный момент, второй батальон находиться в Замоскворечьии, а штаб полка на своем месте в Псковских казармах.
Такого положение дел в Москве, на сейчас.
Теперь господа, я хотел бы высказаться, надеюсь, я буду правильно понят вами и подержан.
Вам известно, что в трусости упрекнуть меня не смеет ни кто, о том свидетельствует моя биография, которая вам известна.
Поэтому я смею высказать свое виденье момента и в соответствии со здравым смыслом предпринять следующее.
Я не склонен поддержать ни одну из сторон конфликта, который назревает. И не отдам приказ который в силу обстановки потребует жизни юнкеров, и ваших господа жизней.
Силы слишком не равны для противодействия, и не в этом даже суть, а в том, что данное вооруженное выступление может повлечь за собой развязывание конфликта, в котором одна часть русского народа будет истреблять другую.
Я не готов взять на себя столь большую ответственность. И не могу кинуть в кровавую мясорубку этих юнцов, так как ответственность, господа, неимоверно велика. Сам не решусь и вам не позволю.
Я изложил свою точку зрения, надеюсь, вы, приемлите и разделяете ее полностью.
Прошу вас высказаться господа.
-Никак нет, Ваше превосходительство, не разделяю. И считаю ее вредной.
Ответил полковник Чугай, совершенно без каких либо эмоций.
- А вы господин подполковник?
Генерал перевел взгляд на меня.
- Совершенным образом не разделяю вашу точку зрения.
Пауза повисла в стенах кабинета.
- В любом случае…
Генерал первый нарушил образовавшуюся тишину.
- В любом случае, я буду приказывать, а вы будете выполнять! Вам ясно?!
- Вам ясно я спрашиваю?!
- Не кричите, Сергей Петрович. Чего шуметь то?
Так же совершенно спокойно произнес Чугай.
- Вы больны Ваше превосходительство. Не в себе, вы господин генерал.
Продолжил Чугай.
- А вы так же считаете Алексей Несцерович?
- Вам бы домой, господин генерал-майор, и постельный режим. На пользу пошел бы ей богу.
- Это бунт господа? Вы это надеюсь, понимаете? И отдаете…
- Ну, не более, столичного. И совершенно ясно отдаем отчет. Вас проводить Сергей Петрович? Уж больно вы плохо выглядите. Могу вас сопроводить. Или юнкера вас проводят, до самого дома?
- Покорно благодарю, я сам.
Я поднял телефонную трубку внутренней линии.
- Дежурный по Алексеевскому пехотному училищу поручик Дмитриевский!
Услышал я в наушнике.
- Автомобиль начальнику к выходу. Его превосходительство серьезно захворал и покидает нас. Его обязанности исполняет старший офицер, полковник Чугай.
- Слушаюсь!
Услышал я в ответ.
……………………………………………………………………………
Перед ступенями ведущим к входу в главный корпус военного училища уже фырчало авто.
Я отворил дверцу перед генералом.
Он обернулся и сожалеющим взглядом посмотрел на меня и полковника Чугая поочередно.
- Мне очень жаль господа, что мне не удалось вас уберечь от ваших намерений развязать войну с собственным народом. Вы будете прокляты с первой пролившейся каплей крови на мостовую.
После произнесенного он сел в авто.
Я захлопнул за ним дверцу, и приняв «Смирно» отдал честь. Приложил руку к козырьку и полковник Чугай.
Авто фыркнуло и покатило выворачивая за установленную баррикаду.
- Надеюсь, мы не допустили ошибки.
Произнес я, опустив руку.
- Кто-то же должен взять на себя все. Отчего же не мы?
………………………………………………………………………..


ПОСЛЕДНИЙ ПЛАЦ-ПАРАД
После того как мы вернулись в вестибюль училища, навстречу подошел дежуривший поручик Дмитриевский.
- Построение училища на плацу через четверть часа!
- Слушаюсь господин полковник!
Козырнул поручик.
-Я попрошу вас, Алексей Несцерович, подняться со мной. Необходимо доложить о случившемся в штаб округа, полковнику Рябцову.
Я кивнул головой в знак согласия.
………………………………………………………………………….
Ситуация на тот момент продолжала накаляться с неимоверной быстротой.
После доклада о том, что Алексеевское пехотное училище прибывает в готовности выступить против сил принявших сторону большевицкого переворота, на стороне комитета общественного порядка который занял, резко антибольшевицкую позицию.
После, полковник Чугай слушал, что сообщали из штаба, и по его мимике было ясно, что становится еще горячее и драки не избежать.
- Мда.
Буркнул Чугай, положив трубку.
- Их военно-революционный комитет издал приказ о приведении всех воинских частей гарнизона в боевую готовность.
Сторону большевиков приняли сто девяносто третий полк и пятьдесят шестой запасной полк. И еще самокатный батальон с ними. А в нем две с половиной тысячи штыков.
- Батальон пятьдесят шестого в Кремле.
- Мда.
Подытожил Чугай.
- На нашей стороне выступили юнкерские училища и кадетские. Старшеклассники разумеются. В Александровское прибывают студенты готовые выступить.
- «Русские мальчики».
Вырвалось у меня.
- Не совсем понял вас, Алексей Несцерович.
- Это я так…
- Ну да. А какие еще? Русские.
По телефону дежурный доложил о том, что училище выстроенное на плацу за исключение патрулей у баррикады.
- Благодарю вас поручик.
Ответил в телефонную трубку Чугай.
……………………………………………………………………..
- Училище равняйсь!!! Смирно!!! Для встречи начальника, равнение на – середину!!!
Приложив ладонь к козырьку фуражки, строевым направился на встречу полковнику Чугаю.
- Господин полковник! Московское Алексеевское пехотное училище построено по вашему приказанию! Начальник курса, подполковник Гриневич!
После доклада я отступил влево, как и подобает.
Чугай сделал три строевых, и оглядев строй:
- Здоров юнкера!!!
В ответ грянуло зычное:
- Здра-вие-желаем гос-по-дин полко-вник!!!
- Вольно!!!
- Училище Вольно!!!
Продублировал я команду.
Чугай сделал еще один шаг и вздохнув начал:
- Господа офицеры! Юнкера! Слушать меня внимательно!
Начальник училища скоропостижно заболел и убыл домой для лечения, возложив командование на меня!
Следующее!
Как я докладывал ранние, сегодня ночью, с двадцать четвертого на двадцать пятое октября сего года, в столице России, произошел большевицкий переворот, в результате которого Временное правительство, которому мы присягали, было низложено.
Не приемлю такого решения, и намерен выступить на стороне законной власти.
Кто из вас не разделяет моей позиции, тому предлагаю выйти из строя, сложить оружие, снять с себя пагоны и жить по своему пониманию далее.
Пауза.
В строю ни кто не шелохнулся.
- Благодарю господ офицеров и юнкеров! Ни секунду не сомневался в вас! Но, обязан был спросить.
Отныне мы подчиняемся приказам от Комитета Общественной Безопасности.
Прошу ротных командиров подойти для получения задачи.
Когда командиры рот построились в одну шеренгу, Чугай продолжил:
- Господа. Обеспечить юнкеров боекомплектом и получить провиант сухим пайком. Черт его знает, насколько все это затянется.
Первая и вторая роты в полном составе занимают оборону училища.
Первая на баррикаде, вторая на этаже. Установить «пулеметные гнезда».
Третья младшая полурота, патруль на улицах Поворской и Малой Никитской. Действовать совместно с юнкерами Александровцами.
Уточнить по прибытию на место.
Старшая полурота! Взять под охрану городскую телефонную станцию.
Господин штаб-с капитан, Николай Дмитриевич, лично прошу возглавить. Зная вас, полагаюсь.
Усилить еще одним «Максимом», все, чем могу. Не подведите голубчик. Удерживать любой ценой до подхода верных частей с фронта. Штаб округа заверяет.
- Слушаюсь господин полковник.
Козырнул штаб-с капитан.
- Остальные роты в резерве. Мало ли.
Продолжил Чугай.
- Господа. Беречь юнкеров. Это и приказ, и просьба. Они будущая элита Русской Армии. Я все понимаю, и все же.
Вопросы ко мне?
Вопросов не последовало.
- Господа, развести самостоятельно. Без плац-парада. После пройдем. Прошу приступить.
Козырнув, ротные пошли к подразделениям.
- Алексей Несцерович, прошу взять под контроль.
- Слушаюсь, господин полковник.
Ответил я.
………………………………………………………………………..
До позднего вечера я был занят необходимой суетой, которая просто неотъемлема в сложившейся ситуации.
Военное училище в основе своей образовательное учреждение, а не полноценная боевая часть. Так, что суета, без нее ни как.
К двум часам ночи более-менее, было готово к тому, что мы могли выступить.
Команд и приказов из штаба не поступало.
С позволения полковника Чугая, я уснул у себя в кабинете, укрывшись шинелью.
………………………………………………………………………
26 ОКТЯБРЯ
Первым делом я взглянул на часы.
Шесть утра.
Приведя себя в порядок, я, покинув кабинет, направился к полковнику Чугаю.
- Здравия желаю.
-Доброе утро, Алексей Несцерович.
Поздоровался он в ответ, и после рукопожатия, сообщил новости.
- Большевики,… комитет. Отдал приказ, о приведении всех частей гарнизона в боевую готовность. Разумеется, которые приняли их сторону.
Сообщил полковник в свойственной ему манере, совершенно не выражая ни каких эмоций.
Поменял патруль. Так, что позаботьтесь о тех, кто прейдет после ночной службы.
- Слушаюсь, господин полковник.
Как полагается по уставным требованиям ответил я на его просьбу.
- И вот еще, что. Ночью был вызван в Кремль, начальник арсенала, полковник Висковский.
От него требовали, выдачу рабочим и прочему сброду, винтовок и патронов к ним.
Погрузили даже на три грузовых авто.
Я продолжал его внимательно слушать.
- Не вывезли. Кремль блокирован юнкерами. Нашими и Александровцами.
Ну, и еще, из хороших новостей.


Полковник Рябцов обратился в ставку снять с фронта и прислать верные присяги части на помощь.
Сам вступил в переговоры с революционным комитетом. Чем все это кончится, одному Богу известно.
В сердцах подытожил он.
- Пока будут длиться переговоры, ни каких действий не предпринимается?
Уточнил я.
- Естественно. Это позволит выиграть время. Если конечно с фронта будут сняты части. Переброска займет… А еще с тем, что сейчас творится на железной дороге.
Чугай тяжело вздохнул.
- Боюсь драки не избежать. Вы хоть спали сегодня, Павел Аристархович?
- Да. Все с этим благополучно. Я сменил дежурного по училищу.
Сохраняя полное спокойствие, продолжил Чугай.
- Какие будут указания?
Поинтересовался я.
- Мы пока в резерве.
В этот момент в вестибюль вошла дружина юнкеров, прибывшая с ночного патрулирования.
Топот сапог, характерный звук винтовок которые присущий когда сними манипуляции проводят, ропот, который сливается в негромкий и неразборчивый гул. Не громкие команды. Юнкера поднялись на этаж и все в вестибюле стихло.
Опять повисла предгрозовая тишина.
…………………………………………………………………………..
Надо сказать, что день тягостно тянулся, ничего не происходило. Все стороны надвигающегося конфликта, который набирал тяжесть, застыл над Москвой и набирал, и набирал свою мощь, чтобы разразиться с неистовой силой, когда наступит для этого момент.
Выслушав доклад ротного командира о выполнении им моего поручения, капитан Коркин, который в силу своего угрюмого характера был, не особо многословен, неожиданно для меня, спросил у меня.
- Прошу прощение, господин подполковник, от чего все так? Где произошла та роковая ошибка? Почему с нами?
Я предложил ему присесть на стул.
- Закуривайте, Василий Родионович.
Я открыл и протянул портсигар.
Мы закурили.
- Я не могу дать точный ответ на ваши вопросы. Наверно историки грядущего поколения, да и то, навряд ли, дадут ответ. В зависимости от того кто одержит верх. Историю пишут победители.
- Но все же.
Не спуская с меня глаз, настаивал капитан Коркин.
- Я Владимир Родионович, могу высказать, с вашего позволения, только свое мнение. Для себя я определился.
- Любопытно.
-Вот я все не могу понять, я не могу понять… Нет, ни мужичков, ни тех же рабочих. С ними мне все определенно ясно. Я не могу понять этих рЭволюцИонеров. Этих,…
Не могу понять, один добровольцем на фронт идет, за Отечество грудью на немецкие штыки… А другой, сидит, сытый, в ресторациях где подают не за полушку, не за пятак и жрет от пуза. Одет как франт, ни в чем не нуждается. И размышляет, о всеобщем равенстве, и всеобщем благоденствии. О свободе… Каких еще им свобод не хватает?!!!
Да живи себе, делом занимайся, работай. Служи на благо своего Отечества. Ни чего не делай, коль душа не лежит и есть за, что.
Так ведь нет! Всем не довольны, все не так, а не по их мерилам.
Убивать средь белого дня, кто не по их меркам думает вот их свобода. Это позвольте спросить, и есть справедливость? Вся это сволочь, кокаином обсыпанная,… О рабочем они-с заботятся, о крестьянине бедалажном.
Да они работают, и семьи свои кормят. Времени у них на это нет. Им, не до того-с.
А они им прокламации, голову забивают. Зачем ему работать? За день работы сорок копеек, а за стачку или забастовку, где орать, да флагом махать, рубь с полтиной.
Откуда у них деньги?! Ну, скажите, капитан, откуда у них столько взялось?!!!
От немецкого Кайзера. Ни чем не брезгуют. Плевать им, что уже третей год в крови захлебываемся. Они о поражении мечтают, они декреты о мире издают. На каких условиях? А? Вот.
Палец о палец ни когда не ударил, салоном владеет модным, в Швейцарию на лечение и на отдых… Рэволюционные диспуты они там … Устройство свободной России они обсуждают.
Царь им не такой… Ладно. Пожалуйте, Республика. Демократическим путем идти желаем.
Ну, коли так, пожалуйте на выборы. Они же про народ радеют. Ну так выслушайте этот народ. Мнение его. Выборы.
Опять не так. Да, что ты будешь делать. Поняли большевики, что не светит им в Думе ну ни чего, не светит.
Винтовки раздали и вот уже и выборов не надо. Все взяли и без демократических свобод, про которые сами же на всех углах голосили.
Ну, и как сие понимать, любезнейший Владимир Родионович?
Капитан, молча, продолжал смотреть на меня.
- Вот поэтому я иду с ними драться. Нет, ни за кадетов, не за эсеров, за этих тем более, не за прочую болтливую либеральную дрянь. Не за них.
Я буду драться, по тому, что они мое мнение забрать захотели.
Вот, другого я вам пояснения не представлю.
Капитан поднялся со стула. Надел фуражку на голову.
- У меня те же взгляды, господин подполковник.
Разрешите идти?
- Да. Уж простите, не сдержался. Извините Владимир Родионович. Больно на душе. Очень больно.
Произнес я.
Капитан отдал честь и вышел из кабинета.
…………………………………………………………………………
За окнами наступила темнота. Осень. Темнеет рано. Скоро ночь.
Рассчитывать на то, что она пройдет также спокойно, мне лично не приходится.
Почему-то в памяти всплыла оброненная генералом фраза: «Вы будете прокляты, как только прольется первая капля крови на мостовую».
Прольется. И будем прокляты. Но изменить, я уже ни чего не могу. И прольется она сегодня ночью.
Я посмотрел на часы. Уже наступило двадцать седьмое.

…………………………………………………………………………..
27 ОКТЯБРЯ
Вопреки моим самым скверным ожиданиям ночь прошла совершенно спокойно. Только осенний ветер властвовал на улицах, забавляясь кружением опавших листьев. Когда ему это надоедало, он оставлял их ненадолго в покое, а потом начинал с изново.
После ночлега в кабинете под шинелью, и приведя себя в порядок, я спустился в вестибюль училища.
Произведя смену заставы юнкеров, которые вернулись с холодных Московских улиц, доложил полковнику Чугаю.
- Благодарю вас, Алексей Несцерович.
Спокойным тоном отреагировал он на мой доклад.
- Прибыло еще пять студентов и три офицера, желающие выступить.
Я поставил их на довольствие.
После я протянул бумаги на подпись.
- В Александровском училище, лица изъявившие желания занять нашу сторону стали называть Белой гвардией.
- В противовес Красной?
Чугай не отреагировал на мою реплику.
- Алексей Несцерович, вновь прибывших направьте в Александровское. Из них формируют отдельное подразделение, под командой полковника Дорофеева.
- Слушаюсь господин полковник.
Получая из рук Чугая подписанные им аттестаты на белогвардейцев.
Чугай встав из-за стола, подошел к карте Москвы висевшей на стене.
- Наши силы заняли, на текущий момент конечный Арбат, в районе Смоленского рынка, Поворской и Малой Никитской.
Он указал на карте.
- Также, наши позиции, от Никитских ворот до Тверского бульвара.
Непосредственно наши юнкера под командой капитана Вуячеча расположены на западной стороне.
Он провел карандашом по карте.
- Вот. От Большой Никитской улицы до университета. И Кремля.
- Дислокация ясна.
Согласительно кивнул я.
- И еще. Полковник Рар организовал оборону силами кадетов старшеклассников первого кадетского корпуса в Лефортово.
Наши силы контролируют центральную часть города.
И вот еще что.
Чугай присел на стул.

- В Москву прибыл Прокопович, Сергей Николаевич. Единственный министр, которого большевикам не удалость отправить в крепость. Он благополучно добрался из Петрограда.
- Толку-то от него? Лучше бы артиллерию …
- Не скажите Алексей Несцерович. Теперь наши все действия приняли законность. Это они смутьяны, а мы законная сторона.
- Господин полковник. Позволю себе уточнить. Как переговоры?
- Ни чего не могу сказать определенного.
Единственное, что могу утверждать, то, что полковник Рябцев получил подтверждение из ставки, что к нам направлены с фронта верные присяги подразделения. Так, что нам необходимо, сохраняя положение, дождаться подкрепления.
- Насколько я могу судить. Кремлевский арсенал в руках большевиков?
- Он блокирован юнкерскими дружинами. В Кремле сто девяносто третий полк, но он блокирован, и вооружить рабочих, большевики не смогут.
Дал разъяснение Чугай.
- Тем не менее. Арсенал в руках у них.
- Алексей Несцерович, с прибытием в Москву частей с фронта, произойдет перелом, и контроль над городом полностью перейдет к нашей стороне.
Надо только продержаться до их прибытия.
- Бог даст, придержемся. Разрешите идти.
Спросил я позволения у старшего по званию.
- Да, конечно.
Отдав честь я покинул кабинет начальствующего.


…………………………………………………………………………
ОЛЕНЬКА
За окнами уже вечерело.
Решив насущные по службе задачи, я решил побыть в своем кабинете наедине с собой.
Надо было встряхнуться от усталости, которая тяготила меня. Недосыпание, морока, неопределенность, тревога. Все это давлео и проявлялось в настроении, хотя я всячески старался это спрятать от глаз офицеров и уж тем более юнкеров.
Прокрутив рукоятку телефонного аппарата. Как только в наушнике я услышал приятный голос девицы, я бодро проговорил.
- Барышня, соедините с номером шесть, тридцать семь.
- Соединяю.
Ответил приятный голос «Барышни».
- Алеша! Слава тебе Господи.
- Здравствуй Оленька, ангел мой.
- У нас дома все обстоит благополучно. Юрий, Настенька. Все на месте.
- Прекрасно. У меня тоже все благополучным образом.
- Я знаю, что ты всегда на меня сердишься, когда я так говорю… Но, я все же за тебя Алеша переживаю.
Я знаю, знаю, что ты был занят по службе, от того и не звонил по телефону… Но я все равно за тебя не спокойна.
- Оленька. Милый мой, замечательный человечек. Тебе совершенно не стоит этого делать.
Все совершенно спокойно протекает. Нет ни одного повода для твоих переживаний.
- Алеша, ну, не успокаивай ты меня ради Бога. В Петрограде революция, улицы пустынны, тебя уже третий день нет дома. Ну, вот, как я могу не переживать?
- Я заверяю тебя, что все будет в полном порядке. Выставлены патрули, ни кто не нагнетает ситуацию, все спокойно в городе, ни кто не стреляет. А улицы пустынны, по тому, что холодный ветер. Так, что все, как сама изволишь наблюдать, совершенно не стоит твоих беспокойств.
- Хорошо Алеша. Но все равно, ты береги себя.
- Непременно мой добрый Ангел.
К сожалению, мне надо оканчивать разговор.
- Я тебя очень люблю.
- Я тебя тоже Оленька.
Нажав на рычажки аппарата, я завершил разговор.
На несколько секунд закрыв веки, я представил образ моей любимой женщины, которая в уютной Московской квартире также не отходит от телефонного аппарата и думает в это самое время обо мне.
………………………………………………………………………….
В девятнадцать ноль, ноль, Революционному комитету был предъявлен ультиматум с требованием передать Кремль, и арсенал находящийся там под охрану юнкеров.
Ответа еще не было, и время тянулось, нагнетая нервозность.
В случае если ответ, будет отрицательным… Кровь, таки прольется на мостовую. Проклятия генерала станет неизбежно. Хотя, оно и так неизбежно.
……………………………………………………………………………

ПЕРВЫЕ КАПЛИ.

- Господин подполковник! Господин подполковник.
По коридору ко мне бежал исполняющий обязанности дежурного по училищу прапорщик Шульнеев.
- Вас срочно к себе требует полковник Чугай.
Я незамедлительно направился к нему в кабинет и услышал звонкий голос прапорщика у себя за спиной.
- Первая, вторая рота сбор по тревоге! Построение в вестибюле! Быстрее! Быстрее господа!
Шум, суетливость, гулкое эхо топота сапог, оружейное клацанье.

………………………………………………………………………….
- Алексей Несцерович, тревожная новость. На Никольской, был бой. Я получил доклад по телефону.
Юнкера под командой штаб-с капитана Юдовича, предприняли остановить солдат Двинского полка… Настойчиво предложили сложить оружие. «Двинцы», понятно не захотели. Ну, и… Есть потери.
- Так «Двинцы» под арестом, за отказ наступать на фронте.
- Новая власть выпустила и вооружила. Они ж под немецкие дуды выплясывают. Наших юнкеров обстреливали так же с Кремлевских стен.
А по сему, Алексей Несцерович, я, зная вас, как опытного офицера фронтовика, и решительного человека, поручаю вам, взять под полный контроль Московский Кремль.
После стычки, наши силы перешли в наступление. Наши силы вышли на бульварное кольцо от Месницкой до Стретенских ворот.
Под контроль взяты телеграф и почтамт. По неподтвержденным сведеньям сто девяносто третий полк оставил Кремль еще утром. Но еще раз подчеркиваю, что так ли это доподлинно не известно. Телефонная связь с Кремлем отключена. Когда он перейдет в наши руки будет восстановлена.
Есть необходимость взять под контроль Кремлевский арсенал и удерживать до подхода частей с фронта.
- Слушаюсь, господин полковник. Разрешите исполнять?
Приложив руку к козырьку, произнес я.
- С Богом. Держатся любой ценой. Оружие не должно достаться большевикам. Ступайте Алексей Несцерович.
………………………………………………………………………….
28 ОКТЯБРЯ
До рассвета не так уже и долго ждать. Небо над Красной площадью незаметно светлеет. Ночь уходит, наступает день, и совершенно неясно, что он сулит, что станется, кто останется жить, ну, а кому суждено умереть. И самое страшное, что его не станет совершенно незаметно для всех, и своим уходом он, особо-то ни чего и не поменяет в частности. А так, глобально, в общем ходе мировой истории. Отдал свою жизнь за идеалы, или еще того хуже про него скажут, что был уничтожен. Память о нем не конкретном, бесфамильном, неизвестном, будет зависеть от того, победим мы или они. Я про тех двадцать юнкеров, которые уже пали в ночной перестрелке солдатами Двинского полка. И своими жизнями не смогли преградить им путь к зданию Московского совета.
Неизвестны судьбы и этих, что сейчас со мной, неизвестна и моя. Не хочу про это размышлять.
А пока, юнкера молча, идут по Красной площади. Две роты юнкеров идут по направлению к Троицким воротам.
Кремль с каждым шагом надвигается своим темным силуэтом, грандиозностью своего строения, зубчатыми стенами, величием своей истории поведавшего в ней всякого. И вот теперь мы.
У Троицких ворот маячит одинокая фигура, различимо, что фигура одета в военную форму.
Человек в военной форме, давно обратил внимание и наблюдает, как мы приближаемся к нему. Видно, что он волнуется, от того и ходит из стороны в сторону.
Мы уже совсем близко подошли к входу в Кремль. Вот и пожалуйте, наступил исторический момент. Наверняка он сохранится в летописях истории про эту осень семнадцатого года. Его не обойти уже ни историкам, ни ему, ни мне, ни кому. Сейчас он свершится, и это необратимо.
……………………………………………………………………….
У ТРОИЦКИХ ВОРОТ
- Прапорщик Берзин.
Представился одетый в солдатскую шинель с полевыми погонами прапорщик. Портупей на нем не было, офицерский ремень, на котором в кобуре «Наган». Положенная офицеру сабля отсутствовала.
- Прапорщик Берзин, назначен комендантом Кремлевского арсенала.
Повторил он.
- Подполковник Гриневич.
Вам был предъявлен ультиматум о передаче Кремля и арсенала.
Весь город находится под нашим контролем. Я призываю вас прапорщик, коль вы исполняете обязанности коменданта, выполнить требования данного ультиматума и тем самым избежать, совершенно не нужного кровопролития.
Прапорщик выслушал меня с опущенным на мостовую взглядом.
После услышанного он поднял голову и тихо ответил.
- У меня нет связи с Советом. У меня нет возможности сообщить…
- Телефонная станция в Милютинском переулке в наших руках, это подтверждает, то, что город контролируется законными силами, а не Революционным Советом. Революция в Москве потерпела поражение. Мой вам совет прапорщик, не усугубляйте своего положения. И так уж, навертели всякого.
- В Кремле пятьсот солдат. Мы сложили оружие. Я, и они не хотим, чтобы пролилась кровь. Оружие из арсенала не вывезено. Оно погружено на грузовые авто, которые стоят у здания арсенала.
Надеюсь, насилия не произойдет?

- Мне бы также хотелось избежать совершенно ненужной крови.
- Я понимаю. Я в таком случае готов открыть ворота.
- Вот, что прапорщик. Сдайте ваше оружие. Вы арестованы.
………………………………………………………………………….
- Юнкера! Быстрее! Быстрее! По живее господа!
Подгоняли ротные командиры вбегающих за Кремлевские стены юнкеров с винтовками наперевес с примкнутыми штыками.
- В две шеренги! Стройсь!... Готовсь!
Звук бегущих сапог, клацанье затворов.
У здания арсенала толпа в солдатских шинелях, по-революционному неопрятны, некоторые без головных уборов, подняты воротники.
У солдат в толпе на шинелях приколоты красные банты, ненавистные мне еще с февраля.
Юнкера выстроились напротив, ощетинившись винтовками в сторону солдатской массы.
С флангов щелкнули затворами пулеметы, продвинув ленты, и изготовились к тому, чтобы извергать смерть из своих стволов.
Я вышел вперед на несколько шагов, но сказать ни чего не успел.
-Тю! Братцы! Тож юнкера! Горобчики. А то нас напужали, мол, войско идет! Эээээ! Чего стали-застыли?! Айда, винтари в зад разбирай, ща поправим дело.
Толпа солдат зашевелилась, пришла в движение, что называется топтание на месте.
До винтовок, что лежали в куче, которые солдаты пятьдесят шестого полка побросали для сдачи, было с дюжину шагов.
Я достал из кобуры «Наган» и взвел курок.
- Ни с места! Стоять!
Проорал я.
- Ну, чо застыли как засватанные?! Гайда винтари брать!
Раздался крик из толпы.
- Стоять!
Кричал я.
- Ди на… Ваша бродь!
Толпа рванулась к кучи брошенного оружия.
- Юнкера! Огонь!



Грянул выстрел, который поднял над древними зубчатыми стенами неисчислимые стаи ворон.
Застучали пулеметы, выкидывая пламя и гильзы на Кремлевскую мостовую.
Те, что сделали попытку преодолеть расстояние до груды винтовок, были скошены, раскинув руки и согнувшись, застывали упав.
Толпа редела с каждым залпом юнкеров, и попятившись, начала бежать продолжая терять в числе, к воротам Арсенала.
Узкая калитка ворот превратилась в не проходную преграду из-за горы мертвых тел. Неслись крики, стоны обезумевших и избиваемых, наряду с карканьем кружащегося в небе воронья.
Залп, и все стихло. Только воронье карканье. Немного потом раздались стоны.
- Отставить! Оружие к ноге!
Раздались команды офицеров.
- Господин капитан!
Окликнул я Коркина.
- Слушаю, господин подполковник.
Подойдя ко мне, козырнул капитан.
- Вот, что Владимир Родионович. Распорядитесь раненых в лазарет, что в Потешном дворце.
Напротив ворот установите трехдюймовку на прямую наводку и под команду толкового прапорщика, желательно из фронтовиков.
- Слушаюсь!
Коркин поспешно удалился, придерживая за ножны саблю.
- Командирам рот! Занять позиции на стенах! Установить пулеметы по направлениям! Обозначить дополнительный сектор для стрельбы!
После обернувшись, я увидел, что юнкера ведут, под конвоем, солдат с поднятыми руками. Их было около двух десятков, и среди них был этот, комендант Берзин или Березин. Не запомнил, мой грех.
Ко мне подвели унтера.
- Господин подполковник!
Обратился он ко мне.
- Кто вы?
Оборвал я его речь изначально.
- Унтер-офицер Кайгородов. Ответственный за артсклад. Это моя команда. Мы не оказывали сопротивления. Мы за складом приставлены. Нас, что тоже расстреляют?
Я достал из портсигара папиросу.
- Нет, господин унтер-офицер. Не расстреляют, но поместят под арест. У меня нет оснований вам доверять. Поймите меня правильно. Как все закончится, разберемся. И коли так, как вы докладываете, вас тот час же отпустят.
Унтер понимающе закивал. Его увели.
Я прикурил от спички.
- Разрешите задать вопрос? Подпоручик Енских.
Я обратил внимание на стоявшего рядом офицера. По внешнему виду фронтовика.
- Прошу вас, спрашивайте.
- Сомнение берут… Наши все же, русские люди. А мы их…безоружных.
Он смотрел на меня в упор вопросительным взглядом.
-Вот, что Енских. Вас ведь спрашивали, кто считает, что что-то не так. Или не считает за нужду во все это «встревать»…
Надо было выйти из строя, снять с себя пагоны, сдать оружие. А после идти и жить согласно своим умозаключениям, что есть зло и что есть добро.
Вы не вышли, а равно сочли, что вы согласны принимать участие.
И подумайте про то, что если бы я, не отдал приказ стрелять, а они вооружились.
Вполне вероятно это мы сейчас лежали, на булыжной, и остывали не замерзнув.
Привыкайте подпоручик, к той мысли, что нынче не все русские теперь наши. Уже есть и не, наши.
Голубчик вы определяйтесь. А будете метаться как… Цветок. В прорубе. То время сейчас военное, и законы, нынче военные и мыслями тяготится, ни кто особо не станет.
Надеюсь, что я все вам разъяснил.
- Так точно, господин подполковник.
- Вот и чудно. А сейчас ступайте к своим юнкерам, голубчик. Своим взводом займитесь.
Отдав честь, подпоручик повернулся через левое плече, и поспешил.

………………………………………………………………………….
Разместив юнкеров на позиции и наладив связь по телефону как с городом, точно так и с подразделениями на стенах.
Городской центр полностью был наш. Оставалось ожидать прибытия помощи с фронта, обещанные ставкой полковнику Рябцову.
В городе еще пока тихо, выстрелов не слышно. Но это не успокаивает, а я бы даже сказал, что нагнетает, давит.
На «нашей» сторонни, единое командование, которое координирует действия, телефонная связь, что нет у большевиков. Опять-таки, у юнкеров выучка и дисциплина. У «тех», фронтовой опыт, фанатичная вера в «свою» правоту и перевес в числе.
С этим нужно считаться. И не понятно, на чьей стороне население Москвы.

Страшно подумать, что будет, ели не прибудут верные присяги части с фронта.
Страшно подумать.
……………………………………………………………………….
- Алексей Несцерович, слышите?
Обратился ко мне капитан Коркин.
- Бой идет.
Ответил я без малейшей доли ликования.
Доносились звуки оружейной стрельбы, отчетливо слышалось стрекотание пулемета.
- Где-то на Остоженки.
- Практически рядом.
Согласился с моим предположением Коркин.
- Вот, что я вас попрошу Владимир Родионович. Распорядитесь, всех арестованных, отправить из Кремля на гарнизонную гауптвахту.
Их кормить надо, а у нас самих…Неизвестно, насколько вся эта чехарда затянется.
- Разрешите идти?
Отозвался капитан.
Звуки стрельбы между тем стихли.
- Да. Действуйте.
Подтвердил я.
……………………………………………………………………….
Докуривая папиросу, я смотрел, как мимо меня под охраной юнкеров проводили задержанных в Кремле красногвардейцев из пятьдесят шестого полка, складской команды, и взятого мной под арест коменданта Бевзина.
- Ваше высоко благородия! Ваше высок благородия!
Из толпы кричал этот самый унтер, из артскладской команды.
-Разрешите обратиться?! Кайгородов я!
-Юнкера стой!
Скомандовал я, давая возможность высказаться унтер-офицеру.
- Господин подполковник. Прошу разрешения остаться нам при складе. Ведь при любых, при снарядах должны кто-то находится. Мы в казармах сидеть станем, нам до того дела нет. Ни куда не встрянем, за то поручительством, мое слово. Ваше высоко благородия.
- Слово говоришь?
Переспросил я унтер-офицера.
- Так точно! Даю слово свое за поруку. Я тут говорил, они обещание мне дали…
- Я верю вам господин унтер-офицер. Выводите свою команду и следуйте в казарму пятьдесят шестого полка. Находитесь постоянно там.
Остальных на гауптвахту.
Юнкера продолжили конвоировать задержанных.
Я, выкинув окурок, поднялся на стену.
………………………………………………………………………..
ЗАТИШЕ ПЕРЕД БУРЕЙ
- Владимир Родионович, как вы считаете, что они планируют предпринять?
Спросил я, находившегося рядом капитана Коркина.
- Вы имеете в виду, какое решение я бы принял на их месте?
Опустив от глаз бинокль, переспросил капитан.
- Именно.
- Я сосредоточил основные силы на ключевых позициях. Остоженка, Причистенка, это основной плацдарм. И Каменный и Крымский мост. Они в непосредственной близости от штаба.
Каменный мост это путь в Замоскворечье. Если учесть, что рядом трамвайная электрическая станция, и у Московского моста еще одна. Это придает важность. Занять в Милютенском переулке телефонную станции и лишить связи, а значит управления частями.
Используя перевес в живой силе, и допуская развитие успеха на этих участках, я перевел основные силы для атаки на Храм спасителя и наше Алексеевское училище. Опять-таки, предполагая успех в действиях, он вполне может быть предсказуем, я бы стремился выйти в тыл к штабу округа. Кремль понимая, что штурмом брать смысла не имеет, блокировал и подверг артиллерийскому обстрелу, принуждая к сдачи.
Окончил изложение виденье действий Коркин.
- Благодарю, Владимир Родионович. Значит, не я так один вижу развитие ситуации. Ремонтные мастерские, там они могут обзавестись артиллерией.

Черт, если не прибудет подмога с фронта…
- Пока тихо. Незначительные перестрелки, а так тишина. Время пока работает на нас.
- Владимир Родионович, я не думаю, что там не понимают этого. Они заняты сосредоточением сил именно на тех направлениях, что вы изложили.
И скоро начнут.
Я связывался со штабом. Они объявили в городе всеобщую стачку. Боюсь я того, Владимир Родионович, что железнодорожники устроят саботаж. Большинство рабочих, чего скрывать, симпатизируют большевикам.
- Увы, это тоже является значительным обстоятельством не в нашу пользу.
Согласился Коркин.
- Ладно, Бог, не выдаст, свинья не съест. Давайте Владимир Родионович, пройдемся по позициям.
…………………………………………………………………………
29 ОКТЯБРЯ
Над Москвой еще не рассвело когда прогремели первые выстрелы. Судя по потому, что доносилось до нашего слуха, ожесточенные бои велись по всей центральной части города.
Уже виднелись и затягивали начинающийся солнечный день дымы от возникших пожаров. Дым растягивался над крышами домов.
У Кремлевских стен было тихо, Красная площадь пустынна.
Периодически я связывался со штабом округа и получал обрывочные сообщения, которые давали мне возможность судить о происходящем.
В руках большевиков уже находилось здание градоначальника на Тверском.
Были отбиты у нас Тверская улица и частично Охотный ряд.
Во второй половине дня в руки Революционного комитета перешли
Крымская площадь, Александровский и Курско-Нижегородский вокзалы. Почтамт, телеграф.

Кольцо сжималось.
Наступал вечер. Осень, в шесть уже довольно сильно темнело.
Из разговора по телефону я только, что был осведомлен про непрекращающихся боях, в моем, Алексеевском пехотном училище три корпуса из пяти были отбиты у юнкеров. Невзирая на гибель полковника Чугая, юнкера продолжали удерживать свои позиции, не помышляя их оставлять.

Положение дел менялось не в нашу пользу. Я отчетливо понимал, что возможности и надежды таят.
Ожидание прибытия подмоги, тоже таяло, хотя надежду я все же питал.
……………………………………………………………………….
ОБСТРЕЛ КРЕМЛЯ

- Господин подполковник! Господин подполковник!
Кричал юнкер, указывая рукой за кремлевскую стену.
На Красной площади появилась вооруженная толпа и ринулась к Спаским воротам.
- Внимание! Залпом!.... Пли!
Из-за стен грянул залп, который остановил впереди бегущих, некоторые безжизненно повалились на мостовую, выронив оружие из рук.
- Стрельба по готовности! Пли!
Скомандовал я.
Толпа атакующих продолжала стремительно преодолевать расстояние площади.
Когда они достигли определенной отметки, со стены, возле Спаской башни, ударил пулемет.
Натыкаясь на пули «Максима», толпа редела, оставляя убитых.
Попав под плотный огонь со стен, который вели юнкера, «Революционные массы» вначале стали пятится, стреляя, не целясь по стенам, но попадая под прицельный огонь юнкеров, бросились бежать, оставляя убитых на площади.
- Прекратить огонь!
Отдав команду, я прикурил папиросу.
- Отбили.
Проговорил, подошедший капитан Коркин.
- Немудрено, было. У нас позиция, по сути, неприступна. Пулеметчики молодцы.
- Виноват, Алексей Несцерович, пулеметчицы.
-Как?
Не понял я капитана.
- Прапорщик Вера и прапорщик Мария Мерсье. Они за пулеметом.
- Черт знает, что. Но должен отдать должное. С пулеметом великолепно обходятся.
Над Кремлем раздался сверху сильный хлопок. Звук был сильно знаком мне еще с фронта. И еще раз хлопнуло.
- Юнкера! Слушай команду! В укрытие!
- Шрапнель!
Крикнул Коркин.
- Быстрее господа! Шевелись! Какого черта…!

…………………………………………………………………………
- С Воробьевых гор, ориентировочно конечно, бьют.
Сделал свое заключение капитан.
- Высоту неверно определяют. Высоко слишком.
Высказался я, наблюдая за разрывами из укрытия.
- Толка от этого… Ну, в общем я хотел сказать, что гуманизм проявляют. Этим нас не возьмешь. Хотя какой там к чертям гуманизм.
- Интересно, откуда у них взялась тяжелая артиллерия?
- По всей вероятности, седьмая тяжелая батарея. Украинская.
Ответил капитан, продолжая наблюдать за разрывами шрапнели над куполами.
- Какая?
Переспросил я.
- В феврале Малороссия провозгласила отделение. Теперь они,… как это? А. Незалежни.
Стал мне объяснять Коркин.
- Ну, так, и пусть катятся в свою незалежнисть. Чего они тут-то встряли?
- Выехать не могли. А видать, большевики пообещали отправить. Вот и лупят, по Кремлю. Для них это в коей мере даже символично.
- Черт знает, что.
Вздохнул я.
……………………………………………………………………….
Просвистело и громыхнуло.
Снаряд угодил в Павлово-Николоаевский дворец. Следующий разорвался между Царским и Патриаршим местом. Еще один пробил купол Успенской церкви.
- Что творят! Сволочи! Я соединюсь со штабом.
Зачем-то я объяснил капитану Коркину.

……………………………………………………………………….
От бутырской тюрьмы снаряды летели в Лефортово, где их целью было мое Алексеевское училище, по-прежнему оказывающее упорное сопротивление «Красной гвардии».
………………………………………………………………………….
МИТРОПОЛИТ
- Господин подполковник! Разрешите обратиться? Юнкер Павловский.
- Что вам угодно, юнкер Павловский?
Устало отреагировал я.
- К вам просится митрополит Платон.
- Ну, пропусти.
- Слушаюсь.
Юнкер вышел и на его место в помещение зашел митрополит.
- Слушаю Вас, Высокопреосвященнийший владыка.
Передо мной стоял пожилой грузноватый человек в рясе с седой бородой в белом клобуке с паногеей на груди.
-Вы старший?
Негромко он обратился ко мне.
- Подполковник Гриневич, Алексей Несцерович.
- Прошу выпустить меня и сопровождающих за стены Кремлевские.
- Не могу вас не спросить. Зачем вам понадобилось? Убить могут.
- Послушайте. Кремль под обстрелом. А ведь это история, сердце России, Сердце Православия. Нельзя это подвергать уничтожению.
Вы, господин подполковник, веруете?
- Владыка, под обстрелом все веруют. Уж поверьте.
- Я хочу, чтобы прекратился обстрел святынь православных. Это святотатство не должно продолжатся.
- Отговорить вас в бесполезности ваших стремлений я не смогу. Но знайте, что там вас не станут слушать. У вас есть все шансы погибнуть.
- Ну, что же. На все воля Божя.
Я понимающе кивнул.
- Юнкер Павловский!
- Я, господин подполковник!
- Юнкер выпустите из Кремля Митрополита и того кто с ним.
- Слушаюсь господин подполковник.
……………………………………………………………………….
Митрополит шел по Красной площади в сопровождении еще двух священников, один из которых нес белый флаг с красным крестом.
Одиночные выстрелы стихли. Включился прожектор, осветил Кремль, который к тому времени погрузился в темноту.
Большевики отключили свет на электростанциях.
Митрополит и его сопровождающие пересекли площадь, и скрылись в переулке.
Стрельба смолкла. Обстрел прекратился.
……………………………………………………………………………
Прожектор продолжал шарить по кремлевской стене, беспорядочная стрельба, не прицельная, а просто в темноту. Действует на нервы. Юнкера отвечают тем же.
Относительно тихо, шума боя не слышно с других направлений. Одиночная и беспорядочная стрельба.
- Господин подполковник. Митрополит Платон возвращается.
Оторвавшись от бинокля, сообщил мне штаб-с капитан с первой роты.
- Пропустить. Дом его тут.
Ответил я и направился к ступеням, что вели со стены в низ.
…………………………………………………………………………
Когда митрополит Платон поравнялся со мной, я позволил себе первым обратиться к нему.
- Высокопреосвященнийший владыка, позвольте у вас осведомится, как приняли вас?
- С миром, с миром принимали. Я заверил, что церковь нейтрально стоит. Для господа вы все единолюбны.
Говорил с их главным, комиссаром по фамилии Соловьев. Подошел ко мне под благословение.
Я не отказал ему в том и благословил.
- Благословили?
- Да, благословил. В том отказать не смел…
Просил его о том, что не стреляли из пушек по Кремлю. И о том просил, чтобы юнкеров пожалел малолетних к вам милосердие и понимание проявил и крови христианской не проливал более, а миром дело завершили.
- Мы милосердии его не нуждаемся.
С раздражением ответил я митрополиту.
- Вы же в ловушке, и расправа на вас лютая ожидает. Как про милосердие не молвить. И вы, и они, Русские. Неужто, брат на брата идти должен?
- Ну и, что ответил вам этот самый комиссар Соловьев?
- Ответил, что вы первые начали, и нет вам прощения за то.
Я невольно усмехнулся.
- Позвольте Вам, Высокопреосвященнийший владыка сказать. Когда они покончат с нами, что вполне возможно, они возьмутся за вас. И нейтральная ваша позиция не станет спасением.
- Возможно и так, на все воля Всевышнего. А сейчас прошу прощения.
Я отступил в сторону, пропуская митрополита, и отдал ему воинскую честь.
Он не спеша удалялся со своими сопровождающими.
………………………………………………………………………
ПРИМИРЕНИЕ
Зазвонил неожиданно телефонный аппарат. Я торопливо подошел к нему и снял трубку.
- Кремль. Подполковник Гриневич, у аппарата.
- Полковник Рябцов говорит.
Раздался ответ в наушнике.
-Прекратить огонь. Это мой приказ.
- Не понял вас.
- Что вам не понятно подполковник?! Выполняйте приказ. Назначены переговоры.
На этом разговор был окончен.
Капитан Коркин протирая платком пенсне, поинтересовался у меня.
- Что случилось?
- Начались переговоры, или вот-вот начнутся. Приказано прекратить вести огонь.
Коркин надел пенсне на нос, и посмотрел на меня, и немного помолчав, спросил.
- Интересно, это хорошо или плохо?
- Возможно, к нам прибыло подкрепление с фронта и у Рябцова появилось преимущество. Либо, все плохо и мы торгуемся за свою жизнь. Тэрциум нон датур.
- Да. Третьего не дано.
Понимающе произнес капитан.
- Черт. По-дурацки все вышло. Я признаюсь, что рассчитывал, что нас поддержат офицеры, которые находятся в Москве. Но, увы…
- Многие разочарованы в случившемся, не видят нужды. Как там говорится? Гром не грянет… не перекрестятся.
- Вряд ли, прибыло подкрепление. Скорее всего, саботаж на железной дороге. А может извечная русская расхлябанность. Прибудут, когда нас уже всех тут перебьют.
- Вполне возможно.
Согласился капитан Коркин.
- Вот, что Владимир Родионович. Идите спать. После меня смените. Надо поспать. Уже сколько на ногах?
………………………………………………………………………….
30 ОКТЯБРЯ
Утро, солнечное утро. Ветер, хоть и прохладный, но не такой как прошлые дни.
Обойдя позиции, было понятно, что боеприпасов вполне достаточно, чтобы удерживать Кремль, а вот с провиантом, дела плохи. От силы два дня, а после…
Сам по себе у меня появился вопрос. Вопрос к самому к себе.
Свобода. За какую свободу сейчас идут бои в Москве.
Свобода она ведь разной бывает. Сейчас все жаждут какой-то особенной свободы не несущей ответственности и уверенности в полной правоте своих действий.
И вот эти, те которые через рупор кричат о несправедливости и не человечности любых действий, кто не воспринимает их тезисов.
Их свобода сейчас, по сути, сравнима со свободой мартышки, которая не обязана. И не желает в силу своего поведения и образа жизни отвечать за себя. Она стремится залезть как можно выше, и гадить на тех, кто внизу на ветках. Есть бананы, которые растут и не требуют особых усилий для их добычи.
Мне же, приемлема свобода, которая основана на соблюдении правил общества людей, влекущие за собой обязанности и права, и введения новых правил обсуждаемо.
Правила должны быть логичны и разумны.
А те, которые заботятся о благе, декларируют полную мартышечью свободу, они врут. Эти разговоры, всего лишь, инструмент обмана масс, которые приведут этих говорунов к полной власти.
И тогда, когда они займут свои главенствующие места, они забудут все эти сладкие разговоры.
И самое страшное, что произойдет, это то, что они тут же отрекутся от еще вчера провозглашенных, ими же самими, постулатов.
И введут такие правила, что подумать страшно. Они не станут оглядываться ни на кого, а с позиции силы, и отвергая любое несогласие с ними будут утверждать свое. Утверждать, уничтожая всех, кто не с ними, при этом прикрываясь побасенками про гуманизм, и отсутствие другого решения, распространяя лож про свою неоспариваемую правоту.
Я восстал против них, но, по всей видимости, я проиграю.
Проиграю я по тому, что те кто поверил в свободу и справедливость мартышки будет больше. Они слышат, то, что хотят слышать. Беда их в том, что в человеческом мире «бананы» не растут доступно, а добываются трудом. Но про это они не хотят слушать, озираясь на то, что кто-то плохой забрал у них счастье и запер в амбаре на замок. И стоит только отобрать ключи, от этого счастья, как оно хлынет на всех, и достанется каждому по справедливости.
………………………………………………………………………….
Переговоры провалились, не достигнув приемлемого решения для сторон.
Возобновились перестрелки. Была слышна артиллерийская стрельба.
Мне было видно со стены, как поднялся дым от пожара приблизительно в районе Гагаринского дома.
Бои шли до самой ночи. Атак на Кремль не было, а только перестрелки.
……………………………………………………………………………
31ОКТЯБРЯ
Я положил телефонную трубку, окончив разговор со штабом.
-Господин подполковник, произошло, что-то ужасное?
Услышал находившегося рядом капитана Коркина.
Я не знал, как ответить после разговора со штабом.
- Неужели катастрофа?
Переспросил он.
-Большевики артиллерийскими обстрелами принудили капитулировать кадетские корпуса и наше Алексеевское училище.
Лифортово под контролем большевиков.
- Сейчас самое время прибыть подкреплению с фронта, в противном случае…
- Прибыл из Брянска седьмой ударный батальон. Сто пятьдесят штыков. Они уже вступили в бой.
- Это все?
- Это все.
Ответил я, как можно сдержаннее, на вопрос капитана.
Он снял пенсне, потер пальцами переносицу, и вновь одев его, произнес с улыбкой обреченного.
- Это конец. Что вы собираетесь предпринять в данном положении, господин подполковник?
- Продолжать удерживать позиции в Кремле.
Ответил ему я.
- Это безумие. Мы в мышеловке, которая вот-вот, если не уже захлопнулась.
Виноват. Если позволите, я выражу свое мнение?
- Я понимаю, что разумнее всего, выйти из Кремля и пробиваться на соединение с нашими частями.
Но при этом, со сдачей Кремля, мы полностью отдаем инициативу противнику. И вот тогда уже окончательно можно будет утверждать, что катастрофа.
Мы оттягиваем значительные силы на себя, и подрываем, насколько это возможно, при данных обстоятельствах, инициативу противной стороны.
И еще. Приказа оставить данную позицию я не получал.
- Я понимаю вас, господин подполковник. Какие будут приказания?
Отреагировал Коркин на мое высказывание.
- Продолжать держать позиции, Владимир Родионович.
- Слушаюсь, господин подполковник.
……………………………………………………………………………
К вечеру положение Белой гвардии усложнилось. Под угрозой обстрела из орудий Комитет общественного порядка был вынужден перейти в Кремль из здания Городской думы.
Мышеловка, о которой говорил капитан, захлопнулась.
Я встретил у Никольских ворот командующего полковника Рябцова.
Приложив руку козырьку фуражки, и сделав два строевых шага, я подошел к нему.
- Господин полковник. Начальник гарнизона Кремля, подполковник Гриневич.
- Подполковник, потери большие?
- Потери не значительные. Пулеметным огнем с башен контролируем подступы к стенам.
Рябцов согласительно кивнул.
- Провизия?
- Полноценно на одни сутки. При умеренном рационе надвое. Сухим пайком.
- Значит, нет провианта.
- Так точно.
Подтвердил я его заключение.
- Прошу вас пройти ко мне, я доведу дислокацию.
Произнес Рябцов и зашагал. За ним последовали другие из Комитета.
- Слушаюсь.
Скорее для себя, чем для командующего проговорил я себе под нос.
……………………………………………………………………………
1 НОЯБРЯ
-Господа офицеры!
Раздалась команда.
Собравшиеся в помещении встали.
-Господа офицеры. Прошу присаживайтесь.
Проговорил вошедший Рябцов.
Он оглядел всех пристально и произнес.
- Господа. Не стану от вас скрывать истинного положения дел на сегодня. Время уже за полночь.
Он взглянул на часы.
Положение в гарнизоне на первое ноября тысяча девятьсот семнадцатого года таково.
Наши силы продолжают удерживать позиции возле Никитских ворот, и Кремль.
- Я считаю, что дальнейшее сопротивление смысла не несет. Обещанная, генералом Духониным, помощь, в виде преданных присяги частей, по неизвестным мне причинам, не прибыла.
О прибытии подкрепления, я не питаю иллюзий.
К большевикам же прибыли дополнительные и что заставляет считаться, значительные силы из Петрограда под командой некого Фрунзе.
Про себя я отметил, что фамилия Фрунзе забавная, и было бы интересно взглянуть на него при случае.
-Положение критическое.
Представители Губернского Совета Крестьянских депутатов, выступили о продолжении переговоров.
Если таковые состоятся, я готов принять в них участие. И на приемлемых условиях прекратить сопротивление.
У меня все.
Если у присутствующих есть другое мнение, по решению, сложившейся ситуации. Ну, что ж. Я готов выслушать каждого.
Прошу господа.
Предложений не последовало.
- В таком случае…
Занять позиции и оборонять их до начала переговоров.
Господа офицеры!
Все опять встали, а Рябцов избавил нас от своего присутствия.
………………………………………………………………………
НИКОЛЬСКИЕ ВОРОТА.
Когда расцвело, я отчетливо увидел трехдюймовые орудия, которые были наведены на Кремль.
-Юнкера занять позиции, приготовится к бою.
- Может, прикажете увести людей в укрытие?
Уточнил капитан Коркин.
- Стены они тремя дюймами вряд ли возьмут. Укрытие у нас надежное. А атаку отбивать надо будет.
- Как прикажете господин подполковник.
Безрадостно ответил он.
- Вот, что Владимир Родионович. Будет больше толку, если мы возьмем винтовки и займем позицию рядом с юнкерами.
- И сраму меньше. С мертвых, какой спрос? Все одно честнее будет, чем стреляться. В данном случае.
- Я рад, что вы меня правильно поняли. Но это если повезет.
…………………………………………………………………………
Прогремели первые залпы трехдюймовок.
В разные стороны полетели брызги из обломков красного кирпича.
Удары по стене не давали ни чего, и скорее были психологическим давлением на осажденных, нежели военной необходимостью.
Снаряд угодил в куранты на Спаской башне, и стрелки застыли на восьми часах шести минутах.
Огонь артиллерии был сосредоточен на Никольских воротах, что бы снеся их получить доступ на территорию Кремля. Но попасть в них было делом весьма не простым.
Артиллерийский огонь стих и сразу же последовала атака.
- Внимание! Открыть огонь!
Крикнул я в телефонную трубку, которая связывала меня с позициями.
Передернув затвор «Мосинки» и прицелился. Выстрел. Матросик на бегу поймав мою пулю, опрокинулся и застыл неподвижно.
Опять передергиваю затвор и выстрел.
-Черт. Смазал.
С башни бьет пулемет, не давая подойти ближе к стенам.
Атака теряет свою стремительность. Красногвардейцы залегают, ведут огонь из винтовок, но это не приносит особого успеха. Начинают отползать. Пятятся и за тем бегут.
- Ну, вот Владимир Родионович. Отбились в этот раз.
Повернулся я к капитану.
Он лежал, не двигаясь, сжимая винтовку, но при этом уронив голову.
-Владимир Роди…
Я перевернул его на спину. Пуля, случайная пуля, по всей видимости. Хотя случайных пуль на войне не бывает, это я еще понял на фронте.
………………………………………………………………………
Опять начался обстрел из орудий стен Кремля. Бьют и по Никольским воротам, хотя попасть в них не удается.
- Ротного командира мне!
Стараясь перекричать взрывы, кричу я в телефонную трубку.
- Убит, я принял команду!
Услышал в ответ.
-Кто я?!
- Подпоручик Енских!
- Вторую роту к Никольским воротам! Укрепить позицию! Если ворвутся, встретить!
- Слушаюсь!
- С Богом, подпоручик!
…………………………………………………………………….
Началась очередная атака, которая вновь была отброшена огнем юнкеров со стен.
С башни отброшенных «провожал» пулемет.
Грохнула трехдюймовка, которая снесла верх у башни. Наш пулемет замолчал.
- Внимание юнкера! Приготовится, сейчас опять пойдут!
Не пошли.
Начался обстрел по стене на участке возле Никольских ворот.
………………………………………………………………………..
Обстрел длится уже около двух часов. Стало даже и надоедать.
А пылищи-то подняли.
……………………………………………………………………….
Половина шестого вечера.
Им все же удалось пробить брешь в стене, и Красная гвардия устремилась в надежде проникнуть в Кремль.
Не считая потери, они добрались до бреши и…
Были встречены огнем второй роты юнкеров. Окончательно их убедила не пользоваться проходом за стены наша трехдюймовка, выставленная на прямую наводку.
Атака прекратилась.
Но эти успехи не могли повлиять на наше положение, в общем.
Героизм обреченных, это все, что нам остается.
………………………………………………………………………
Стемнело по-осеннему рано.
Обстрел прекратился.
На стену кто-то подымался.
-Подполковник! Прекратить огонь.
-Есть прекратить.
Увидел я перед собой Рябцова.
- Я предложил переговоры. Не вижу более смысла… Кремль, полностью окружен.
Я промолчал.
А Рябцов, в свою очередь, не нуждался в моем мнении и развернувшись ушел с позиции.
- Дерьмо.
Прошипел я, смотря ему в след.
………………………………………………………………………..

2 НОЯБРЯ.
- Разрешите присутствовать, господин подполковник?
Обратился подошедший ко мне подпоручик Енских.
- У вас папиросы есть? Мои закончились.
- Да, угощайтесь.
Протянул коробку с папиросами.
Мы закурили.
- Что теперь, господин подполковник?
- Если честно…не знаю. Я все время руководствовался принципом, «Поступай, как должно, и будь, что будет».
После, мы, молча, курили.
Я не знаю, о чем думал в это время подпоручик, а я начал было думать об Оленьке…
И тут же, запретил себе это. Мне нельзя себе сейчас это позволить. Мне нельзя стать сейчас мягким, нежным,… Не могу себе этого позволить. Запрещаю себе.
……………………………………………………………………………
По возвращению полковника Рябцова с переговоров, всех офицеров пригласили к нему.
…………………………………………………………………………
- Господа. Прошу меня слушать со всем вниманием. То, что я сейчас доведу до вас, это как минимум важно.
Начал без энтузиазма полковник Рябцов.
- Переговоры с большевицким центром, завершены. И… нам удалось… Не стану скрывать,… Но. Впрочем, не об этом.
Они приняли наши условия, на которых я отдаю приказ прекратить сопротивление и сложить оружие.
Доведу их до вас. Он достал из кармана шинели сложенный лист бумаги. Не торопливо развернул, и стал зачитывать с него.
Первое. Комитет общественной безопасности прекращает свое существование.

Второе. Белая гвардия возвращает оружие и расформировывается. Офицеры остаются при присвоенном их званию оружии. В юнкерских училищах сохраняется лишь то оружие, которое необходимо для обучения. Все остальное оружие юнкерами возвращается. Военно-революционный комитет гарантирует всем свободу и неприкосновенность личности.

Третье. Для разрешения вопроса о способах осуществления разоружения, о коем говорится в пункте втором, организуется комиссия из представителей Военно-революционного комитета, представителей командного состава и представителей организаций, принимавших участие в посредничестве.

Четвертое. С момента подписи мирного договора обе стороны немедленно дают приказ о прекращении всякой стрельбы и всяких военных действий, с принятием решительных мер к неуклонному исполнению этого приказа на местах.

И последнее. По подписании соглашения все пленные обеих сторон немедленно освобождаются.
Теперь! Выдвигаемся в Александровское училище, где и произойдет роспуск Белогвардейских частей.
У меня все. Вопросов не задавать, а исполнять!
…………………………………………………………………………..
- Господин подполковник. Ну, что там?
Обратился ко мне подошедший ко мне штаб-с капитан, который командовал первой роты юнкеров.
- Вот, что. Я вас попрошу голубчик. Объявите построение юнкерам. Я, доведу положение.
- Слушаюсь.
Козырнул штаб-с, и поспешив отдал команду.
- Первая вторая рота! Строится! В три шеренги становись!
……………………………………………………………………………
ОТАВИВ КРЕМЛЬ
- Смирно! Равнение на средину!
Штаб-с капитан направился ко мне с докладом.
Я остановил его.
- Отставить! Дайте команду вольно.
- Юнкера! Вольно!
Я провел взглядом по стоявших в строю юнкеров. Уставшие от боев, заметно потрепанные, но не сломленные. Они стояли готовые продолжать борьбу, не утратив веру в свои убеждения, и готовые за это убеждения пожертвовать собой.
Как мне им сказать о том, что произошло? Про то, что борьба окончена. Что дальнейшее уже не имеет смысла. Что их жертвенность уже ни кому не нужна. Про то, что там, кто нами командовал, договорились.
- Господа. Юнкера! Прошу вас, меня выслушать не перебивая. Слушать меня внимательно! И правильно понять, что я доведу до вашего сведенья!
По строю юнкеров пробежал шумок.
- Мы оставляем нашу позицию. Оставляем не по принуждению, а самостоятельно!
Помощь, на которую мы рассчитывали, не подоспела. Причина мне неизвестна.
Поставленную перед нами боевую задачу мы выполнили. И выполнили превосходно.
Дальнейшее сопротивление потеряло надобность и утратило смысл.
Как бы мне не тяжело было бы это признать.
Командование, согласившись на предложенные переговоры, достигло на них договоренности.
Вооруженная борьба, обоюдно прекращается.
Опять шум в строю.
- Отставить! Слушать меня! И понимать! Понимать, что произошло! И понимать правильно! Это важно оценить обстановку. Важно по тому, что отэтого зависит правильное решение! Я призываю вас к этому!
Мы складываем оружие на предоставленных нам условиях. Преследование, по отношению к нам, не будет.
Нас не победили! Мы отступаем.
Мы не должны геройски погибнуть! Мы обязаны героически жить!
- Измена!
- Предали!
Раздалось в строю.
- Отставить! Молчать!
Стихло.
- Я буду говорить далее. Прошу дослушать до конца!
Я находился на позиции с вами в одном строю! Пуля в пагонах не разбирается!
Я пройду с вами до конца, и готов разделить участь, которая нам суждена.
Меня не спрашивали когда принимали решение. Мне отдали приказ! Мы военные и нам надлежит, выполнять приказы!
У меня все. Я закончил. Вопросов не должно быть.
А по тому!
Слушать мою команду!
Равняйсь! Смирно! Напра-во!
Щелкнули каблуки сапог после выполнения команды.
- Правое плече вперед! Шагом! Марш.
……………………………………………………………………………

Кремль остался у нас за спиной. Мы шли по Красной площади, на которой повсюду следы боев.
Мы приближались к позициям Красной гвардии.
…………………………………………………………………………
Свист, грязная брань в наш адрес.
- Братцы! Это, что?!
- Неужто, так и отпустим!
- Бей контру! Они вона сколь наших поклали!
- Товарищи! Соблюдайте революционную дисциплину! Революционный комитет гарантировал…
Из-за темноты нельзя было различить, кто кричал, кто призывал соблюдать. Толпа вооруженных стала надвигаться на строй юнкеров.
- Юнкера! Стой! Круговая оборона! Штыки во фронт!
Скомандовал я.
- Стой! Товарищи! Стой! Прекратить!
Кричал главный с той стороны!
Все замерло и остановилось. Наступило молчаливое противостояние!
- Товарищи! Необходимо выполнить решение Революционного комитета! Нельзя подаваться на провокацию! Не дадим им возможность, упрекнуть нас в нарушении договоренности. Проявим революционную сознательность!
Кричавший эту тираду человек в пальто с красной повязкой на рукаве, и наганной кобурой на ремне на поясе.
- Уводите своих юнкеров немедленно. Уводите, иначе может произойти непоправимое.
-Юнкера! Отбой штыки! Становись! Продолжать движение.
……………………………………………………………………….
В АЛЕКСАНДРОВСКОМ УЧИЛИЩЕ.
На подходе к зданию училище, я заметил толпящихся солдат и матросов возле входа.
Кода мы приблизились к входу в здание, ко мне приблизился офицер с погонами прапорщика и красным бантом на груди шинели.
- Дайте команду юнкерам сдать оружие и заходить в здание. На первый этаж. Там построится.
И сами, тоже. Оружие сдайте.
-Согласно подписанного договора, офицеры остаются при положенном их званию личном оружии.
Ответил я этому, с бантом.
- Сдайте ваш револьвер, и саблю тоже. Для вашего же блага.
Я, сжав зубы и прищурив глаза, с ненавистью смотря на этого, «прапорщика».
- А и черт с вами.
Я расстегнул кобуру, достал «Наган», и бросил его на мостовую.
Расстегнул застежку на ремешке удерживающего на поясе саблю. Снял, ее и кинул вслед за «Наганом».
- Ну, так-то лучше. Уж поверьте, лучше.
С ехидной ухмылкой «прапорщик».
- Командуйте.
Добавил он.
- Юнкера! Сдать оружие. Справа в колонну по одному заходить в здание.
…………………………………………………………………………

Свет в вестибюле Александровского училища был яркий после долгого пребывания в темноте.
Начавшийся за окнами рассвет особо не сглаживал это обстоятельство, и свет продолжал резать глаза.
Я подошел к окну и увидел, как Красногвардейцы подкатили трехдюймовку напротив входа и установили пулеметы напротив оконных проемов.
К толпящимся юнкерам стали подходить комиссары, или как там они называются, и стали, что-то записывать на бумагу.
Ко мне тоже подошел, человек в кожанке с красной повязкой на рукаве, и с «Маузером» через плечо.
- Назовите себя, пожалуйста.
- Подполковник Гриневич, Алексей Несцерович.
Он записал карандашом на листе.
- Распишитесь, вот в этой графе.
Человек в кожанке протянул мне бумагу.
- За, что позвольте поинтересоваться?
Задал я, считая свой вопрос резонным.
- За обещание, никогда с оружием в руках не выступать против Советской власти.
- Не могу, я за это расписаться.
Тот, в кожанке, обернулся, высматривая кого-то в толпе. Взглядом отыскал и окликнул.
- Арсений Петрович! Подойдите, пожалуйста.
К нам приблизился человек вполне интеллигентного вида в круглых очках.
- Что произошло?
Обратился он не громко к одетому в кожанку.
- Арсений Петрович, вот, подполковник не желает давать обещание.
Интеллигент кивнул.
- Идите к другим, я сам с ним поговорю.
«Кожанка» удалилась.
- Почему вы не хотите дать слово не выступать против Советской власти. Вас тут же отпустят домой. Как вы понимаете, мы держим взятые на себя обещания. Мы не обманываем не своих сторонников, ровно, как и своих противников. И вы, как разумный человек, вы поймете нашу неоспоримую правоту. Вы прейдете к этому мнению. Дайте нам возможность вам это показать. Для этого необходимо время. Не отвлекайте нас на противостояние.
- Все равно я не могу вам этого пообещать. Я, лгать, не приучен. Вы зло. Вы, болезнь, которую нельзя лечить. Ее можно только удалить хирургически.
Интеллигент выслушал меня, давая мне возможность полностью высказаться.
- В таком случае, я должен вас предупредить, что если вы еще раз выступите против Советской власти, вы будете уничтожены.
Вы должны это запомнить.
- Я понимаю.
Интеллигент остался, не совсем доволен моим ответом.
- Можете быть свободным. Более вас не задерживаю.
- Я уйду вместе со своими юнкерами.
- Их тоже не задерживают. Вот, пожалуйста.
И он указал рукой на толпившихся в недоумении группы юнкеров.
………………………………………………………………………….

РАСПРАВА
Оказавшись на улице, я, с группой обезоруженных юнкеров, оказался один на один с молчаливой толпой красногвардейцев.
После недлительной молчаливой дуэли взглядов они расступились, предоставляя нам проход.
Мы пошли, чувствуя на себе ненавистные взгляды.
- И шо?! Так просто эту контру отпустим?! Бей гадов!
Я успел отвернуться от тянущегося ко мне кулака, и даже нанести удар нападавшему, но тут же ощутил удар сзади. Меня толкнуло вперед. После еще один удар, за ним другой, и…
Сильная боль в затылке…перед глазами запрыгали «солнечные зайчики», которых сменила темнота.
………………………………………………………………………..
Открыл глаза я, после того, как вдохнул в себя резкий запах нашатырного спирта.
Сильная головная боль, и не только. Болело все тело. Мне кто-то помог приподняться.
Когда сознание ко мне вернулось полностью, я разглядел около себя пожилого человека с седой бородкой и усами, в темном пальто.
- Не делайте резких движений. Это вам нежелательно. У вас я подозреваю сотрясение головы. Вас очень сильно побили.
У меня вырвался стон.
Рядом я рассмотрел юнкеров, пять или шесть. Мне, было, тяжело сосредоточится, зрение у меня плыло.
Юнкера имели потрепанный вид, как любой, кто был подвергнут избиению.
- Что случилось? Кто в состоянии доложить?
Один, в растрепанной, измазанной в грязи, с кровавыми пятнами шинели, с одним болтающимся пагоном произнес.
- Юнкер Павловский. На нас напали, как мы вышли на улицу и стали избивать. Нас били. Потом выбежал кто-то, вместе с матросами из здания. Они начали стрелять в воздух, и остановили драку.
А нас отпустили. Мы увидели вас лежащим на мостовой. Мы вас отнесли сюда, во двор. Проходил, вот этот господин. Он сказал, что он доктор.
-Понятно.
Простонал я.
Собравшись с силами, я продолжил.
- Юнкера. Слушайте меня. Разойтись проходными дворами избегая улиц. Как можно меньше старайтесь попадаться кому либо, на глаза. Сейчас все против нас. Бегите, времени у нас нет. Скоро рассветет и добраться будет трудно, или совершенно невозможно.
Укройтесь в домах, у родных или знакомых. Снимайте форму и переоденьтесь, и как можно быстрее, покиньте Москву. А дальше, поступайте, как подскажет вам ваша совесть и разум. Исполнять!
Юнкера переглядывались, но не двигались с места.
- Ну, идите же! Какого черта, господа?
- А вы господин подполковник?
Спросил Павловский.
- Я доберусь самостоятельно. Не томите меня, бегите.
Юнкера стали удаляться, а после пустились со всех ног.
Я обратился к рядом стоявшему со мной доктору.
- Помогите мне встать.
Когда я оказался на ногах с его помощью он спросил.
- Может, побудете у меня, вам не желательно…
Я не дослушал его.
- Мне нужно срочно домой. И спасибо вам.
Я пошел прочь со двора.
……………………………………………………………………….
Перед глазами все плыло, мне было тяжело совершать любое движение. Сильно тошнило. От фонаря, к стенке, от стенки еще к чему-то.
Иногда я падал. Но заставлял подняться и шел дальше.
На моей шинели не осталось ни одной пуговицы, левый рукав был надорван на плече. Башлык волочился за мной, держась за уцелевший на другом плече пагон.
Иногда мое зрение погружалось в туман, бордового оттенка туман.
Калитка во двор моего дома открыта настежь. Дворника татарина не было видно нигде.
Я прижался лицом к холодным металлическим прутьям ограды. Но вместо ожидаемого облегчения от холода почувствовал боль.
Осталось совсем ни чего.
Я подымался по ступенькам, держась за перила, переставляя ноги преодолевая тяжесть.
Наконец двери. Кнопка звонка. Перед глазами прыгают все те же «зайчики».
- Кто там?
Услышал я голос Юрия за дверью.
- Юра! Это я Алексей.
Защелкал торопливо дверной звонок.
Я услышал Олин крик и провалился в бездну темноты.
…………………………………………………………………………..
РАЗДВИНУТЫЕ ШТОРЫ
Мой мятежный дух носился между небом и землей. Иногда я чувствовал боль, иногда мне казалось, что я к ней привык, и она не сильно меня беспокоит.
Всплывали перед глазами картинки, которые возвращали мое восприятие осознание реальности.
Я видел пожилого господина, который склонялся надо мной, что-то кололо мою плоть и опять наступало забвение.
Сквозь туманность проявлялся образ Оленьки. Она плакала, и ее причитания сливались в единый неразборчивый звук, который удалялся и таял в наступающей на меня темноте.
…………………………………………………………………………..
Я открыл глаза. В комнате царил полумрак, так как шторы на окнах были затянуты. Трудно было понять, что сейчас, день или ночь.
Часы, которые стояли в углу показывали четверть двенадцатого.
Оленька дремала сидя в кресле, укутавшись в одеяло.
Я попытался приподняться, но почувствовал тупую боль, которую в состоянии был перетерпеть. Вторая попытка привстать с кровати увенчалась успехом.
Я сделал усилие, и сел на кровать.
Оленька, услышав звуки моих движений, проснулась.
- Алеша! Как ты себя чувствуешь?
Она сбросила с себя одеяло и поспешила ко мне.
- По-моему уже лучше.
Изображая гримасу заменяющую улыбку.
- Боже мой, как же я испугалась за тебя. Как все это было ужасно.
Она очень бережно попыталась обнять меня, но я застонал от боли, и она оставила эту попытку.
- Прости. Ты Алеша не вставал бы пока. Доктор, сказал, что тебе необходим покой. Тебе нужно больше лежать, и вставать только когда нужда.
Как же они тебя избили. По-звериному…
А у нас, Настенька пропала. Она пошла в город за продуктами, как раз в тот день начали стрелять… И ее до сих пор нет. Я прямо не знаю, что делать.
Мне кажется, что с ней случилось, что-то ужасное.
- Оленька, милый, добрый мой ангел. Прости меня за то, что я заставил тебя переживать, но по-другому я не мог поступить.
Оля тяжело вздохнула, уводя свой взгляд в сторону.
- Я все понимаю, Алеша. Ты офицер, и по-другому тебе нельзя. А я знала, за кого, выхожу замуж.
Ответила она не громко. И после, повернувшись, посмотрела мне в глаза.
Я, не выдержав этого взгляда, отвел свой.
- Да. Я не мог поступить иначе.
- Я понимаю.
- Оленька. Я ужасно хочу курить. Будь так любезна, принеси мне мои папиросы из верхнего ящика стола в моем кабинете.
И ради Бога скажи, сейчас утро или вечер?
- Утро Алеша.
Только вначале ты позавтракаешь. Я приготовила куриный бульон.
Доктор сказал, что он тебе необходим. Юрий достал, каким-то чудесным образом курицу. Сейчас это неимоверно…
- А где он сейчас?
Перебил я Оленьку.
- Юра пошел в город. Узнать новости.
Получил я ответ.
- Постой, ты сказала, что Настенька не вернулась?
- Да. Я так переживаю, у меня самые скверные предчувствия…
- А кто в таком случае готовил, этот самый бульон?
- Алешка, ну как тебе не стыдно? Между прочим, я окончила Бестужевские курсы. И вообще, я вполне умело могу многие блюда приготовить.
- Извини, я не со зла, просто били по голове и… Очень хочу курить. И раскрой, пожалуйста, шторы. За ними теперь уже не спрячешься. Ни как не спрячешься.
- Сначала бульон из курицы.
…………………………………………………………………………..
ЛЮБЕЗНЫЙ БРАТ, МОЕЙ ЖЕНЫ
Оленькин бульон добавил сил. Я сидел в пододвинутом к печке кресле и курил. После первой затяжки закружилась голова, но после прошло.
Из коридора донесся щелканье дверного замка и звук открывающейся входной двери.
Шепот.
В комнату вошел Юрий, не сняв с себя шинель и папаху в прихожей.
- Здравствуй Алексей! Как ты себя чувствуешь?
- Здравствуй Юра. Благодарю, я вполне. Позволь! А почему ты снял знаки различия?
- Таков приказ верховного главнокомандующего Русской армии. В котором, упраздняется ношение погон и наград. Это теперь расценивается как проявление контрреволюции.
Ответил он со своей добродушной улыбкой.
- Отречемся от старого мира. Прелестно, что я еще могу сказать.
Позволь, а кто теперь главнокомандующий?
- Некто прапорщик Крыленко.
- Главнокомандующий в звании прапорщика?
- Именно.
- Воистину, чудны дела твои Советская власть. Ну, да и черт с ним.
Ты лучше скажи, что сейчас в Москве творится?
- Советская власть.
Юра вышел из комнаты, сняв верхнюю одежду с себя, вернулся обратно.
-Это-то я понимаю. И кстати, какое сегодня число?
- Одиннадцатое ноября. Суббота.
- Мда.
Проговорив я себе, понимая, сколько времени, я провалялся в постели.
Своей ладонью я ощупал лицо, которое в некоторых местах давали болезненные ощущения.
- А новости такие. Вчера хоронили погибших. Погребение было возле кремлевской стены. Отпевание не было. Митинг. Оркестр играл интернационал…
- С этими мне предельно ясно. А погибших с моей стороны?
Юра присел в кресло.
- Извини, мне тяжело стоять. Нога болит. Ходил сегодня много.
Послезавтра состоится отпевание. В церкви Большого Вознесения. У Никитских ворот.
Только, вот, что Алексей. Я настоятельно прошу тебя, воздержатся, от того, чтобы…
- Юрий! Господин полковник! Как, ты можешь меня об этом настоятельно просить?!
Вскипел я.
- По тому, что в Москве очень не спокойно. Не забывай, что эта новая власть, серьезно настроена, себя защитить.
А ежели тебе интересно мое мнение. То ваше вооруженное выступление было авантюрой чистейшей воды. Оно изначально было обречено на поражение.
- Ты не прав Юра!
Возразил я.
- Вас не поддержали! Я имею в виду не прибытие частей с фронта. Вас не поддержали Москвичи.
Как ты не можешь понять простого?! Явного! Революция была неизбежна. По-другому и быть не могло! Прогнившее, не состоятельное, если не отмирает естественным путем, его отрезают, ломают, вырывают с корнем. А ты, и такие же упрямцы как ты, продолжают цепляться за прошлое, которого уже нет!
Давно пора было менять…
- Любезный брат, моей жены. Юра! Ведь ты же офицер, полковник! Ну как, ты можешь говорить, такие вещи? Немыслимо! Ты же дворянин, черт бы тебя побрал! Только объясни, почему ты пришел к таким выводам. Нет! Может и я, с ними соглашусь.
Ведь следующий шаг разлюбезной твоей Советской власти, это диктатура и репрессии по отношению к не согласным. И все разговоры о демократии не будут стоить скорлупы выеденного яйца. Они все оправдают революционной необходимостью. И будет приниматься во внимание, только их, правильное мнение. Всякое другое будет неверное и по их же словам крайне вредное.
Я привел это как основной свой аргумент.
- Неужели ты поддерживаешь это? Любезный брат моей жены?
Задал я Юрию без особых надежд услышать ответ, который меня бы успокоил.
- Ты будешь удивлен. Да. И это правильно.
- Боже! Мир сошел с ума.
Я замолчал и стал смотреть на огонь в печи, который показывал мне язык из-за дверцы топки.
В комнату вошла Оленька. Она всегда так поступала, в случаях, когда наши споры с Юрием становились громкими.
- Юра, Алеша. К чему вы так шумите.
Как правила, мы прекращали тут же.
- Дело в том. Как бы это сказать? Понимаешь. Моя драгоценная Ольга Николаевна. Дело в том, что твой брат, Юрий Николаевич, большевик.
Да, тот самый большевик, как и те, против которых, я совсем недавно сражался.
Оля смотрела на нас обоих, широко раскрыв глаза, полная удивления, и не понимая, что собственно случилось.
Я удалился к себе в кабинет, не объясняя ни чего присутствующим.
Одевшись, я вышел в прихожую, и стал надевать на себя пальто.
- Алеша, куда ты собрался? Доктор сказал…
Не дослушав, я вышел из квартиры.
…………………………………………………………………………
Я натянул на себя кепку как можно сильнее на глаза, и лицо спрятал, замотавшись в шарф. Особо на меня ни кто не смотрел.
Москвичи как обычно им свойственно торопливо текли потоком по улице.
В центральной части было много разрушенных домов. Они стояли как напоминание о недавних боях, что велись в городе, в которых я брал непосредственное участие. Все это давило на меня и заставляло сожалеть и ненавидеть. Я понимал только одно, ставки сделаны и игра началась. Либо мы их, либо они нас. И кто, кого, пока еще не ясно.
……………………………………………………………………….
МЫ ЕЩЕ ВЕРНЕМСЯ
Я вернулся домой, когда уже стемнело.
- Алеша. Ну, где ты ходил? Я сильно за тебя волновалась.
Помогая мне снять верхнюю одежду, она наклонилась ко мне и перешла на шепот.
- За тобой приходили. Их было трое, с винтовками. Спрашивали про тебя.
В прихожую вошел Юрий.
- Алексей. Не сердись на меня, Бога ради. Прошу тебя. Но извиняться за свои убеждения перед тобой я не стану. Пойми меня правильно. Давай сделаем так, чтобы это ни как не повлияло на наши родственные отношения.
Юра протянул мне руку. Я пожал ее.
………………………………………………………………………….

Мы все сели за круглый стол в центре зала.
- Примерно через час с четвертью как ты ушел. В двери позвонили. Оля пошла, открывать, считая, что это ты вернулся. Но пришли вооруженные Красногвардейцы.
Они спрашивали тебя.
Начал рассказывать события Юрий.
- Любопытно. Хотя, что тут любопытного. Я предвидел такие события. Я же ведь контра. По их меркам.
Высказался я на услышанное.
- Я сказал, что они заблуждаются. Я проживаю в этой квартире со своей сестрой, что это сущая правда. Сказал, что я калека после фронта и не мог принимать участие в вооруженном выступлении против революции.
Правда один из них обратил внимание на вешалку, где висела твоя парадная шинель с погонами. Я представился им как полковник. Они проверили документы у меня.
- И, что ты, им ответил?
- Я им ответил, что каждый полковник, был подполковником. И парадное на фронте не носят. С разрешения они осмотрели квартиру и ушли. Так, что нет худо, без добра.
Я внимательно выслушал то, что поведал мне Юрий.
- Это они от неимения опыта. Но скоро их таким Макаром, не проведешь. Они прекрасно меня найдут.
- Давайте я поставлю самовар и будем пить чай?
Вмешалась Оленька.
- Подожди. Не до самовара сейчас, дорогая.
- Почему?
Переспросила она.
- Я решил уехать из Москвы. Причины, как только, что выяснилось у меня уже две.
- Куда ты собрался уехать? Алеша? А я?
Взволновано задала череду вопросов Ольга.
- Мне бы очень хотелось, чтобы ты, Оля поехала со мной. Но решение за тобой. И сейчас ты поймешь почему.
В Ростове у меня живет тетка по материнской линии. Но, не это сейчас главное.
Там сейчас против большевиков атаман Каледин поднял восстание. В Ростове, насколько мне стало известно, находятся, Корнилов, Деникин. Туда направляются многие офицеры, не принявшие революцию большевиков. Лавр Георгиевич формирует армию с намерением начать вооруженную борьбу с большевиками. Я имею твердое намерение принять участие.
Это обдумано и не подлежит обсуждению.
Я все сказал.
Юра нахмурился и стал постукивать пальцами здоровой руки по скатерти.
- Раз так ты решил. Значит, так тому и быть. И действительно, в Москве оставаться тебе не желательно. Я принимаю твои убеждения, но в свою очередь хочу сказать…
- Юра. Давай поживем, а там будет видно.
Ты, со мной Оля?
Она посмотрела вопросительно на брата, а после на меня.
- А когда, позволь узнать, ты собрался уезжать?
- Через два с половиной часа поезд.
- Оля, тебе лучше всего ехать с Алексеем. Поживешь у его тетки. Ему будет спокойно, да и… от греха подальше. Тут ни ему, ни тебе покоя не дадут. Алексей прав. Вам лучше уехать из Москвы.
Заключил вслух Юрий.
- Тогда, я начну собирать вещи.
Вставая из-за стола, объявила Ольга.
- Оленька. Бери только самое необходимое.
- Я поняла Алеша.
Когда Оля вышла из комнаты, я сказал с твердостью в голосе, смотря на Юрия.
- Знай. Мы еще вернемся в Москву.
……………………………………………………………………………
ЭПИЛОГ
НОЯБРЬ 1920 года. КРЫМ.
Толчея, давка возле трапа. Я сильно сжимаю Оленьку за руку и тяну за собой. В другой руке я сжимаю солдатский сидор со всеми своими не великими сбережениями, которых должно хватить на первое время по прибытию в Константинополь.
- Ваше превосходительство!
Обращается ко мне человек в морской форме торгового флота.
-Ваше превосходительство, проходите на палубу, там место ищите. Каюты все заняты.
Проходите живее, господин генерал…
Кто-то толкает меня в спину.
- Все! Все господа! Посадка окончена! И так перегруз! Отойди от трапа!!! Куда прешь?!!!
Слышу я, за спиной ступив на палубу «Георгия Победоносца»
………………………………………………………………………….
Гудок своим басом отвлек меня от моих мрачных мыслей. Черный дым, вырывающийся из труб «Победоносца» таял, растворяясь в сером, пасмурном небе.
Чайки уже не преследовали корабль, который уже набрал ход.
Темная полоска берега почти исчезла, и была еле, ели различима. Единственным напоминанием о ней, был хлопающий триколер на кормовом флагштоке.
-Оленька.
-Что Алеша?
-Помнишь романс, посвященный московским юнкерам, написанный Вертинским. Там есть такие строчки:
…Кто послал их на смерть
Не дрожащей рукой…
- Помню Алеша.
- Я их послал. Мне ни когда не замолить, по всей видимости, этот грех. Но я в том не каюсь. Кто-то был должен его взять на себя. Так почему же не я?
…………………………………………………………………………..
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Гриневич Алексей Несцерович после эмиграции занимал одну из должностей в Союзе Русских офицеров, действия которого были направлены против Советской России.
Во время оккупации Парижа, где он находился, принял посильное участие в подполье Французского сопротивления.
Умер своей смертью в 1958 году. Похоронен на кладбище Сен Женевьев-де-Буа.
Ольга Николаевна Гриневич пережила своего мужа на восемь месяцев, похоронена рядом.
Юрий Николаевич Головнин, не проявлял себя во время Гражданской войны. Преподавал в одной средней Московской школе географию.
Мехеев Сергей Петрович, последний начальник Алексеевского пехотного училища. Добровольно вступил в РККА в 1918 году.
Включен в списки Генерального штаба Красной армии в 1920 году.
Дальнейшая судьба неизвестна.
Унтер-офицер Кайгородов, служил в Красной армии. Окончил службу в звании генерал-майора. Им написано ряд статей о революционных событиях 1917 года в Москве.
Рябцев Константин Иванович, после московских событий был арестован, но через три дня был отпущен на свободу.
В 1918 году уехал в город Харьков.
В 1919 году после взятия Харькова Добровольческой армией, был арестован по обвинению о сдаче Москвы большевикам. Убит при попытке к бегству.
Юнкера Московских военных училищ, принимали активное участие в Гражданской войне в рядах Белых армий.